Жокей в маске - Сувестр Пьер - Страница 37

• Предыдущая
• 37/65
• Следующая

В это время с Жоржеттой поздоровался элегантно одетый мужчина.

– Здравствуйте, граф, – приветливо улыбнулась Жоржетта и протянула ему затянутую в перчатку руку.

Граф почтительно прикоснулся к ней губами.

– Посоветуете мне что-нибудь? – спросила женщина. – Кто фаворит сегодня?

Собеседник лукаво рассмеялся.

– Мне кажется, что вы уже выиграли, мадам, – произнес он. – Выиграли в самом трудном забеге, который только можно себе представить! Когда у женщины такой кавалер, как господин Флориссан д'Оржель, странно, что она еще помнит о лошадях.

Жоржетта смущенно потупилась. Мужчина поклонился и отошел.

Это был граф Мобан, с которым Жоржетта познакомилась неделю назад на скачках в Лоншан. Такие знакомства весьма льстили молодой женщине. Всю жизнь имевшая дело только с мелкими буржуа, она стала изредка посещать скачки после знакомства с Рене Бодри, да и то, если он давал ей пять франков на самое дешевое место. Зато теперь она вместе с Флориссаном бывала на ипподроме регулярно. Все, безусловно, считали ее любовницей старика, тем не менее, охотно приняли в свой круг. До определенной степени, конечно. Важнее всего были скачки.

Вот и сейчас граф Мобан покинул ее и направился к тотализатору. Причем, остановился он у окошечка, в котором принимались ставки не меньше, чем в пятьсот франков.

Народу тут почти не было. Лишь вокруг валялись разорванные билетики тех, кому не повезло. Граф склонился над окошком.

– Двести пятьдесят луи на номер девять! – крикнул кассир помощнику.

Он выдал графу билетики, и тот бережно положил их в бумажник. Прозвенел звонок. Это значило, что игрокам осталось две минуты, чтобы выбрать лошадь, потом же они не смогут выиграть ни сантима. После начала заезда ставки не принимаются. Кассир приготовился уже закрыть окошечко.

В это время какой-то мужчина метнулся к нему и протянул толстую пачку купюр.

– Десять тысяч франков! На номер девять! – просипел он, с трудом переводя дух.

Граф Мобан чуть не присвистнул. Кому это так полюбилась лошадка, на которую он ставит? Десять тысяч – не шутка! А между тем никто не может с точностью сказать, что номер девять выиграет. Знатоки говорят, что конкуренты очень сильны.

Мобан обернулся и увидел миллиардера Мэксона с пачкой билетиков по двадцать пять луи. Граф нахмурился и покачал головой.

– Опять вы! – процедил он сквозь зубы.

Мэксон вскинул брови:

– Что вы имеете в виду?

– А вы? – огрызнулся Мобан.

– Я говорю о ваших словах, – настаивал Мэксон. – Что это значит – опять вы?

Граф не отвечал. Повисло напряженное молчание. Заезд начался. Помещение тотализатора опустело, все поспешили на трибуны. И только Мобан с Мэксоном, стоя друг напротив друга, обменивались недружелюбными взглядами. В глазах Мобана светилась нескрываемая ярость, бритое же лицо миллиардера кривилось в надменной улыбке.

Наконец граф бросил перчатку.

– Довольно, Мэксон, – резко произнес он. – Пора нам уже объясниться. Почему вы поставили на ту же лошадь, что и я?

Мэксон осклабился.

– Вообще-то я не обязан отвечать вам, молодой человек, – протянул он, – но почему бы и нет. Это великолепный жеребец, зовут его Арлекин, я видел его на тренировке у Бриджа. И я знаю, что в конюшнях у Бриджа умеют выезжать лошадей!

– Однако публика, похоже, с вами не согласна! – прищурился граф. – Этот Арлекин совсем не фаворит. По-моему, только я на него и поставил. Причем, заметьте, за две минуты до заезда. И вдруг прибегаете вы, будто за вами черти гонятся, и ставите на эту лошадь такую сумму!

Мэксон снова оскорбительно улыбнулся:

– Действительно, я чуть не опоздал. А что до фаворитов… Этих коней еще никто толком не знает. Как и вы, я просто верю в удачу, вот и все!

– Не валяйте дурака, Мэксон! – процедил граф. – Давайте говорить откровенно. Минуту назад вы и не думали об Арлекине. Вы поставили на него потому, что это сделал я!

– Ну и что? – пожал плечами американец. – Хотя бы и так. Что я, не имею на это права? Может, у вас легкая рука.

Мобан побагровел.

– Бросьте это шутовство! Я требую от вас объяснений, почему вот уже восемь дней подряд вы следите за мной? Почему все время перебиваете мои ставки крупными суммами? Вы мне портите всю игру! Из-за вас я выигрываю меньше!

– Вот как? – невинно удивился Мэксон. – А я и не знал!

– Бросьте строить из себя шута! – с яростью прошипел граф. – Или вы зашли на ипподром случайно? Вам нужно объяснять, что если бы моя ставка оказалась единственной, то выдача была бы куда больше? Или вы позволяете себе надо мной издеваться? Являетесь и ставите Бог знает сколько!

Мэксон пожал плечами:

– Ну уж, Бог знает сколько! Всего десяток тысяч франков…

– Всего десяток тысяч! – взвился Мобан. – Экий пустячок! Если у вас столько денег, зачем вообще тогда играть на скачках? А я благодаря вам не получу суммы, которая мне необходима!

– Увы, дорогой граф, – вздохнул американец, – игра есть игра. Всякое случается. И приходится с этим мириться. Не можете же вы, в самом деле, мне мешать!

– Мешать играть? – уточнил граф.

– Именно.

Мобан провел рукой по волосам.

– Верно, – произнес он. – Помешать вам играть я не могу. Но я могу попросить вас быть порядочным человеком и не портить игру мне.

– Тотализатор принадлежит всем, – сухо ответил Мэксон. – Если вы хотите сохранить ваши ставки в тайне, договаривайтесь с букмекером.

Граф стиснул кулаки:

– Как же, договаривайтесь! Держу пари, вы с ними давно уже договорились. Как вы узнаете в последний момент, на какую лошадь я ставлю? Кто вам сообщает? И вообще, Мэксон, что вам надо? Какую цель вы преследуете?

Мэксон вдруг улыбнулся.

– А, собственно, что вы так разнервничались? – почти дружелюбно спросил он. – С чего вы взяли, что я хочу вас разорить? Пойдемте-ка лучше посмотрим, как проходит заезд.

И он увлек графа к трибунам.

Внизу, на дорожке, виднелась вереница лошадей, казавшаяся сверху тонкой цепочкой. С минуту Мэксон смотрел в свой лорнет, затем повернулся к Мобану и развел руками.

– Похоже, мы оба ошиблись с этим Арлекином. Выигрывает явно Мируар.

И, добродушно усмехнувшись, американец отошел. Мобан посмотрел ему вслед взглядом, полным ненависти, и процедил сквозь зубы:

– Все равно, так дальше продолжаться не может. Придется с этим покончить.

Позади трибун находится несколько комнатушек, как правило, пустующих. Некоторые из них предназначены для администрации, а в остальных находятся кладовки. В них хранятся флажки, вымпелы, доски для табло и другие необходимые атрибуты.

После заезда, когда толпа рукоплескала победившему Мируару, миллиардер Мэксон обогнул трибуны и постучал в одну из дверей. Ему открыли, и он вошел в тесную комнатенку, свет в которую проникал через единственное крошечное окошко. Клубы табачного дыма окончательно затрудняли видимость.

– Ну вы и накурили, – произнес Мэксон, кашляя и протирая глаза. – Не понимаю, как можно дышать таким воздухом.

– Ничего не поделаешь, мсье, – ответили ему. – Каморка-то размером с птичью клетку, и вентиляции никакой. К тому же запах табака только облагораживает эту жалкую конуру. Иначе в ней воняет плесенью.

– Уж лучше плесенью, – пробурчал некурящий Мэксон. – Ваш дым нисколько не лучше.

Из дыма возникла крепкая сухощавая фигура мужчины с бритым волевым лицом и седоватыми висками. Это был инспектор Жюв собственной персоной.

Прежде всего полицейский тщательно запер за Мэксоном дверь.

– Ну, как? – деловито спросил он.

Мэксон пожал плечами:

– Да никак. Поддался на вашу провокацию и просадил десять тысяч.

– Не расстраивайтесь, – улыбнулся Жюв. – Господь возвратит их вам сторицей.

– Не знаю, не знаю, – проворчал американец. – Пока он что-то не торопится. Эти скачки выкачивают из меня кучу денег!

– К делу, – мягко сказал инспектор.

• Предыдущая
• 37/65
• Следующая