Нацизм. От триумфа до эшафота - Бачо Янош - Страница 28

Вот вам и разница Голос «народного трибуна», беспокоящегося о мире, и голос военного авантюриста, занимающегося шантажом.

В ответ на это сэр Горасе Вильсон встает и повышенным тоном сообщает Гитлеру: «При таких обстоятельствах, господин рейхсканцлер, я вынужден довести до вашего сведения следующее решение британского правительства: если Франция — выполняя договорные обязательства — вступит с Германией в активные боевые действия, Соединенное Королевство будет считать для себя обязательным поддержку Франции».

На это Гитлер с яростью заявляет: «Если Англия и Франция хотят драться, пускай это делают! Мне абсолютно все равно. Я подготовился ко всем случайностям. Итак, в этом случае на будущей неделе мы все будем в состоянии войны друг с другом».

Это конец. Франция решила не оставлять Чехословакию. За день до того как Гитлер произносит речь в берлинском Дворце спорта, Даладье втайне еще раз совещается с Чемберленом. Вот несколько выдержек из их беседы, которые делают более понятными многие из последовавших в дальнейшем событий.

«ДАЛАДЬЕ: По-моему, следовало бы попытаться осуществить сухопутное наступление на Германию. А что касается войны в воздухе, таким образом становится возможным начать наступление на определенные важные германские военные и промышленные центры.

ЧЕМБЕРЛЕН: А что нам делать, если мы столкнемся с германским вторжением в Чехословакию, которое может последовать в течение двух-трех дней? Я хочу говорить с вами вполне откровенно, поэтому я скажу вам, что британское правительство располагает очень тревожными сведениями о состоянии французской авиации. Что произойдет, если мы объявим войну и на Париж, французские промышленные центры, военные базы и аэродромы хлынет ливень немецких бомб? Способна ли Франция обороняться от этого и дать действенный ответ на такое нападение?

ДАЛАДЬЕ: Вы хотите найти лазейку, чтобы ничего не делать?»

Да. Даладье невольно нащупывает здесь что-то, о чем тогда подозревают еще очень немногие: подлинная цель Чемберлена — не обуздание агрессивного германского империализма, а направление агрессора на Восток, против Советского Союза. Он хочет сохранить мир любой ценой, для того чтобы у Гитлера было время подготовиться для отведенной ему «великой» задачи. В захвате необходимого для этого плацдарма — маленьких восточных и юго-восточных европейских стран — Англия помогает благожелательной бездеятельностью сообщника.

Даладье и его министр иностранных дел Жорж Бонне, сломленные, летят обратно в Париж, не закончив дел. На аэродроме их сразу окружают журналисты. Даладье молча идет к автомобилю. Бонне только говорит: «Война кажется неизбежной». Даже он еще не знает в тот момент, какая игра ведется за кулисами…

В Париже раздают противогазы гражданскому населению. В Берлине устраивают учебные воздушные тревоги, воют сирены. Геббельс и на этот раз находится в своей стихии. В Лондоне Чемберлен бодрствует половину ночи, работает над речью в парламенте, запланированной на утро следующего дня. Он чрезвычайно обозлен, что Гитлер с таким трудом понимает «тонкую» игру английской политики.

Теперь остается только одна маленькая надежда: на заре Чемберлен попросил Муссолини о срочном посредничестве, но до сих пор не пришло никакого ответа. Озабоченный мир еще спит, когда 28 сентября 1938 г. в 5 часов утра резкий телефонный звонок заставляет вскочить с постели британского посла в Риме лорда Перта. Он немедленно одевается и с посланием Чемберлена спешит к министру иностранных дел Чиано. Торг идет все утро.

В одиннадцать часов сам Муссолини садится к аппарату и вызывает посла в Берлине Аттолико.

«МУССОЛИНИ: Говорит дуче! Ты не слышишь?

АТТОЛИКО: Сейчас уже слышу.

МУССОЛИНИ: Немедленно иди к канцлеру и скажи ему, что английское правительство попросило меня через лорда Перта быть посредником в судетском вопросе. Скажи фюреру, что я вместе с фашистской Италией стою за него, пусть он только решает! Но скажи ему также, что я считаю предложение о посредничестве очень благоприятным. Слышишь?

АТТОЛИКО: Слышу, слышу.

МУССОЛИНИ: Тогда поспеши!»

И Аттолико спешит. Он сразу вызывает по телефону Риббентропа и просит срочной аудиенции у Гитлера. «Садитесь немедленно в автомобиль, — отвечает Риббентроп, — пока вы доедете, я все улажу. На автомобиль водрузите большой итальянский флажок, чтобы он мог сразу проехать».

Гитлера вызывают с совещания. Уже в коридоре с расстояния десяти метров Аттолико выкрикивает ему послание дуче, забыв о всех предписаниях протокола. «Скажите дуче, — отвечает после короткого раздумья Гитлер, — что я принимаю предложение о посредничестве».

В Лондоне Чемберлен уже стоит на трибуне для ораторов в палате общин и начинает речь. В этот момент к нему подходит его парламентский секретарь и кладет перед ним записку. Чемберлен пробегает наспех наброшенные строки, и его хмурое лицо проясняется. «Ну, наконец-то, — думает он, — этот дуралей Гитлер, как видно, начинает понимать эту игру». Он поднимает листочки заранее подготовленной речи и на глазах у пораженных депутатов рвет их на мелкие кусочки. Затем Чемберлен спокойным голосом говорит: «Уважаемая палата общин! Я хочу доложить о том, что г-н Гитлер приглашает меня, так же как и месье Даладье и синьора Муссолини, на переговоры в Мюнхен, которые состоятся завтра утром. Я надеюсь, что уважаемая палата одобрит мою поездку, чтобы я смог съездить и посмотреть, чего мы можем достигнуть этим последним напряжением сил…»

На другой день утром Чемберлен летит в Мюнхен. Переговоры в пресловутом Коричневом доме между Муссолини, Гитлером, Даладье и Чемберленом идут до 30 сентября, и в конце концов подписывается мюнхенский договор, имеющий роковые последствия. Цена: Чехословакия, принесенная в жертву Гитлеру.

За все время «чехословацкого кризиса» Советский Союз является единственной державой, которая готова в соответствии с договором, заключенным с Чехословакией, оказать ей немедленную военную помощь против готовящейся нацистской агрессии. Однако правящие круги и правительство Чехословакии, руководствуясь общими классовыми интересами с западными союзниками, более того, по их подсказке, отклоняют предложенную советскую помощь. Англо-французские правящие круги, выдав Гитлеру Чехословакию, любой ценой хотят направить германского агрессора на Восток.

Но возвратимся теперь назад, к наиболее роковым часам событий 1938 года. Делегация Чехословакии под надзором гестапо сидит в мюнхенском отеле «Регина» и ждет результатов переговоров. После полуночи, в час, Губерта Масарика и находящихся в его свите двух других правительственных уполномоченных везут в Коричневый дом.

«Атмосфера была гнетущей, — пишет в своих воспоминаниях Масарик, сын первого президента Чехословакии, — французов, очевидно, «ушли», а Чемберлен непрерывно зевал, не показывая даже мельчайших признаков замешательства. Наконец в довольно грубой форме нам дали понять, что никаким жалобам места нет. Мы попрощались и вышли».

Французский посол в Берлине Андре Франсуа-Понсе, получив сведения о случившемся, воскликнул: «И так мы обошлись с единственным верным нам союзником?!» Министр иностранных дел Чехословакии, вернувшись в Прагу, справедливо замечает: «Во всяком случае, точно, что не мы последние. За нами и других постигнет подобная судьба!»

И на другой день, 1 октября 1938 г., на рассвете сапоги немецкого вермахта уже маршируют по Судетской области. Бенеш уходит в отставку и уезжает в Соединенные Штаты. Над Европой нависает иллюзия шаткого удушливого мира.

Уже через три недели, после того как Гитлер подписал мюнхенский документ, 21 октября 1938 г., они с Кейтелем готовят новую «акцию». Их цель состоит в том, чтобы, после того как они оккупируют область Мемеля, захватить также остатки Чехословакии.

По приглашению германского посла в Праге 14 марта 1939 г. вечером в Берлин прибывают новый президент Чехословацкой Республики Гаха и новый министр иностранных дел Хвалковский. Нацистский хор печати под руководством Геббельса уже несколько недель воет о том, что чешские власти угнетают словаков, немецкое национальное меньшинство и граждан германской империи.