В поисках дырявого зонта - Багдай Адам - Страница 5

• Предыдущая
• 5/43
• Следующая

— Во всяком случае, попробуйте выведать что-нибудь, и если что-то узнаете, то никому не говорите и валите прямиком ко мне.

Толусь Поэт удобно вытянулся на матрасе и, задрав на подоконник длинные худые ноги, взял в руки книжку.

— А теперь забирайте Крецю и уматывайте, а я должен еще выучить эти стихи. Говорю вам, они великолепны! — Он раскрыл книжку, и окружающее перестало для него существовать.

Кубусь нашел поводок и подозвал к себе грязную

таксочку. Повиливая хвостом, Креця ласково прижималась к его ногам.

Через минуту троица, провожаемая тявканьем и подвыванием остальных "пропаж", выбралась из чердачной комнатушки.

— Уф! — облегченно выдохнул Кубусь на лестнице. — Нам повезло. Креця возвращается к пани Шротовой без всякого объявления в газете. А нас ждет новая работа — зонт.

— Я чувствую, — проговорил Кубусь, — что этот зонт — не просто старое барахло. — Откуда тебе известно?

— Костями чувствую.

— А мне кажется, что это какая-то шутка.

— Скажешь тоже. Думаешь, Толусь Поэт отдал бы так запросто Крецю? Если отдал ее без объявления в газете, значит, ему очень нужен зонт. А если Толусю Поэту очень нужен зонт, то я уверен, что за этим кроется какая-то важная тайна.

— Не понимаю, — возразила Гипця, пожимая плечами, — что может скрываться за обычным зонтом, этой старой рухлядью?

— Не понимаешь, потому что у тебя нет воображения.

— И очень сомневаюсь, — с явной обидой продолжила Гипця, — что в таком большом городе кто-то сумеет найти какой-то старый зонт. Все равно что искать иголку в стоге сена. Наверно, это старье давно уже выбросили на свалку.

Кубусь разозлился.

— Как может валяться на свалке такой таинственный зонт, который ищет сам Толусь Поэт!

— А где ему еще быть?

— Там, где никто не ожидает его найти. Такие старые предметы любят устраивать разные неожиданности.

Ребята остановились у дома Гипци.

— Чао! — обронила девочка и вдруг вспомнила об учебнике английского. — О боже, я же не выучила слова! — Она подбросила книжку и бегом помчалась к двери.

Кубусь пошагал дальше. На лавочке он увидел Ленивца. Тот как приклеенный торчал на том же самом месте, что и два часа назад. Подставляя горячим солнечным лучам свою толстощекую физиономию, он мечтательно щурился, будто кто-то невидимый рассказывал ему сказки из "Тысячи и одной ночи".

— Чао! — крикнул Кубусь, подходя к лавочке. Ленивец даже не вздрогнул, а лишь медленно приоткрыл левый глаз и в ответ на приветствие что-то пробурчал себе под нос.

— Не надоело тебе? — насмешливо спросил Кубусь.

— Нет.

— А что ты делал?

— Размышлял.

— О чем?

— Вспоминал, о чем ты меня просил.

— Я просил поглядывать, нет ли подозрительных

типов.

— Вспомнил.

— Что?

— Что был здесь один подозрительный тип.

— Почему ты считаешь его подозрительным?

— Потому что он расспрашивал…

— О чем?

— О каком-то старом зонте.

Кубусь мгновенно подскочил к Ленивцу и, схватив его за плечи, основательно потряс.

— И ты говоришь мне об этом только сейчас?

— А когда я мог тебе сказать?

— Что это за тип?

— Не имею представления.

— Такое важное дело, а ты не имеешь представления. — Кубуся прямо трясло от злости.

— Собственно, я имел о нем представление, только забыл об этом. Не кричи так, может быть, и вспомню.

— Про какой зонт он спрашивал?

— Сейчас… сейчас… — Ленивец рассеянно потирал лоб. — Мне кажется, про какой-то старый зонт…

— Может, про английский?

— Во-во… про него.

— С серебряной ручкой?

— С серебряной ручкой! — торжествующе вскричал Ленивец. — Видишь, я вспомнил, а ты так на меня кричишь.

— Может, вспомнишь заодно, как выглядел этот тип?

Ленивец поморгал тяжелыми веками, широко зевнул, как молодой бегемот, потянулся и прыснул.

— У него были такие смешные усики.

— А что еще? — тормошил Ленивца Кубусь.

— И вообще мне кажется, что он весь был смешной.

— Как это: весь?

— Ну, вообще, говорил смешно… Сейчас покажу тебе. — Ленивец перестал смеяться, на мгновение стиснул губы и стал передразнивать незнакомца: — "Доблый день, молодой человек. Ты ничего не знаешь о сталом зонте с селебляной лучкой…" Страшно смешно говорил, будто мешало что-то.

Кубусь вынул красный блокнот и записал: "Подозрительный тип. Выглядел смешно. Усики. Не выговаривает букву "р".

Ленивец внимательно приглядывался к Кубусю и наконец спросил:

— Что ты там записываешь?

— Это чрезвычайно важные сведения. — Кубусь похлопал Ленивца по плечу. — Запомни, как увидишь этого типа, задержи его…

— А зачем? — удивился Ленивец.

— Обязательно его задержи. Можешь соврать ему, что я что-то знаю про зонт, а потом позови меня. Сделаешь это для меня?

— Ну, для тебя сделаю.

— Ты мировой парень, Ленивец. Чао! Я должен шагать к пани Шротовой, отдать Крецю.

— Чао! — буркнул Ленивец. — А в другой раз не кричи так на меня, а то я все забуду.

После обеда Гипця отправилась к пани Ваумановой на последний урок английского. День был жаркий. Дрожащие струйки нагретого воздуха поднимались над крышами домов, над размякшим от жары асфальтом тротуаров и улиц. Люди передвигались лениво, как в полусне. К киоску с мороженым протянулась длинная очередь детей.

Гипця повторяла про себя английские слова: "Ручка — зе пен, зе пен — ручка, зе тейбл — стол, зе бук — книга, книга — зе бук…" Почувствовав на плече чью-то руку, она резко обернулась и с удивлением увидела идущего позади элегантного мужчину в светлом, модного покроя костюме из тонкой шерсти. Она заметила также его смешные усики, будто две ниточки, приклеенные под внушительным носом.

Мило улыбнувшись, мужчина заговорил с ней странным, немного скрипучим голосом:

— Извини, пожалуйста, девочка, это ты ходишь на улоки английского языка к пани Баумановой?

— Я, — ответила удивленная Гипця и чуть-чуть ускорила шаг.

Незнакомец слегка придержал ее.

— Не бойся, моя дологая. У меня к тебе один личный воплос. Может быть, зайдем в кафе на моложеное?

Гипця замялась.

— Спасибо, но я очень тороплюсь. В четыре у меня начинается урок.

Человек с усиками криво улыбнулся, но тут же весьма вежливо продолжил:

— Не будет тлагедии, если опоздаешь на несколько минут. А мы тем влеменем могли бы с тобой поговолить. Лечь идет о пустяке, и я думаю, ты не пожалеешь…

— Если о пустяке, — решительно заявила Гипця, — то скажите сразу.

— Мне не нлавится лешать свои дела на улице. Но если вы позволите, я пловожу вас до угла.

— Пожалуйста, — разрешила Гипця, пожимая плечами. — Мне это не мешает. — И одновременно подумала: "И что от меня нужно этому смешному чудаку?"

— Плости, моя дологая, — произнес незнакомец, когда они двинулись в сторону Окружной, — сколько комнат у пани Баумановой?

Этот неожиданный вопрос вызвал у Гипци неясные подозрения и пробудил инстинкт детектива. Она с беспокойством взглянула на мужчину. "Какого черта? — подумалось ей. — Почему он задает такие странные вопросы? Да и какое ему дело, сколько комнат занимает пани Бауманова?" И девочка ответила ему с кислой миной:

— Меня это совершенно не интересует.

— Да-да, конечно. — Незнакомец пытался говорить спокойно, но, как ни старался, не мог все же скрыть своего волнения. — Конечно, — повторил он и, желая снискать расположение девочки, одарил ее сладкой улыбкой. — Надеюсь, сейчас вы занимаетесь на веланде?

— А разве не все равно, где пани Бауманова занимается со мной английским? — холодно произнесла Гипця, которую невыносимо раздражал приторно-сладкий тон незнакомца.

— Лазумеется, — рассмеялся мужчина, украдкой вытирая струившийся по вискам пот. — Лечь идет о некотолом личном воплосе, в связи с котолым у меня к тебе пустяковая плосьба. Не могла бы ты оказать мне любезность и внимательно осмотлеться в квалтиле пани Баумановой? Может быть, заметишь там случайно сталый, изношенный челный зонт…

• Предыдущая
• 5/43
• Следующая