Атлантида под водой - Каду Ренэ - Страница 25

• Предыдущая
• 25/51
• Следующая

— Плевать! Не стоит огорчаться! Аристократишки вместе со всеми своими игрушками ничего не стоят! Они все глупы, и я справлюсь с каждым из них!

Он сопроводил свои слова такой выразительной мимикой лица и таким мощным взмахом руки, что Рамзес прекрасно понял его, испуганно оглянулся и прошептал:

— Тише! Мы не смеем их трогать! Этого нельзя показывать! За это здорово может нагореть! Но погоди, может быть, кое-что еще изменится. Ты слыхал об Антиное?

Том, из-за того, что Рамзес перешел на шепот, понял значительность его слов. При имени Антиноя Том вздрогнул и переспросил:

— Мистер Антиной?

Потом он отрицательно покачал головой, не желая выдавать тайну своего знакомства с этим человеком.

Друзья долго беседовали на эту тему и на другие темы, гуляя по какой-то пустынной и грязной набережной, напомнившей Тому доки его родины. Темы разговора быстро менялись, им было что рассказать друг другу. Наконец, желая чем-нибудь вознаградить Рамзеса за все полученные от него сведения, Том обещал научить его игре в футбол.

Уже приближалось утро, скоро должен был наступить тот час, когда над городом зажгут главное солнце, и дорога станет небезопасной для Тома. Он объяснил спутнику, что ночует в одном из подвалов на судебной площади, и Рамзес выразил желание проводить друга. Том обрадовался вдвойне, потому что один не смог бы отыскать дорогу. Они быстро зашагали в центр, избегая слишком освещенных улиц, подолгу задерживаясь у витрин больших магазинов и осторожно заглядывая в двери кабачков и ресторанов, откуда слышались пение и музыка.

Они условились о месте и сигнале. При расставании на судебной площади Том не без некоторого колебания протянул Рамзесу свой сломанный свисток и сказал:

— Возьми. Где бы я ни был, стоит тебе свистнуть, и я всегда приду к тебе на помощь.

Рамзес понял значение подарка и смысл напыщенных слов. Он горячо пожал руку Тома и поклялся, в свою очередь, что рано или поздно, но он истребит всех врагов своего друга. На этом они расстались. Рамзес скрылся за углом, Том прошелся несколько раз около отдушины и, убедясь, что за ним не следят, юркнул в нее. Через несколько минут он был уже в своей комнате и, засыпая, решил непременно изучить атлантский язык. Последней мыслью его было:

— Мистер Антиной. Он всегда казался мне симпатичным, этот мистер Антиной.

Весьма возможно, что в этот миг его мысли вполне совпали с мыслями Сидонии.

Шестнадцатая глава, перелом — и почти ничего о герое?

Что делать! К глубокому нашему сожалению (эту фразу мы вставляем уже в корректуре — что только будет, когда издатель ее прочтет!), наш роман — не чисто любовный. Антиной не любовь, Антиной — совесть нашего романа. А с совестью даже неприлично знакомить при первых встречах.

Антиной был сыном первосвященника. Юность свою он отдал науке и, еще не окончив школы, был назначен непосредственно на седьмое небо, самое ответственное место для инженеров Атлантиды. Его считали лучшим инженером в государстве голубых солнц. Другие государства приглашали его для дачи им советов и указаний. Но ум его, работавший как лучшая, им самим изобретенная машина, не находя больше пищи, стал давать странные перебои.

Когда он увидел, что учиться в своей области больше нечему, он перешел к изобретениям. Усовершенствовав некоторые известные машины, изобретя ряд новых, он снова почувствовал пустоту. Ему хотелось простора, но даже изобретения не выносили его за предел закупоренной коробочки. Он кинулся к другим наукам, изучил теологию, философию и литературу. Убаюкивая душу, они не рождали реального простора. Попутно он изучил английский язык и прочел все книги земной библиотеки, открытой только избранным. Его воображение пленила система Вселенной с вращающимися планетами и мертвыми звездами, его пленила зеленая земля, не знающая колпака и перегородок. Но атлантский ум если и верил в землю, не мог не считать ее ненужной сказкой, потому что пути к ней не было. Ум Антиноя снова заработал с пустыми перебоями.

Однажды он проходил по площади, на которой стоял склеп пророка. Он вспомнил все, что было известно об этом человеке. Допущенный к тайнам церкви в силу семейных отношений более, чем даже любой священник, Антиной не высоко расценивал религию, не интересуясь ею. Почему-то ему все-таки захотелось навестить прах пророка, он попросил ключ у отца и на другой день вошел в склеп.

При свете электрического фонаря он увидал большую пустую комнату. В углу стоял простой гроб со стеклянной крышкой, и в гробу лежал скелет пророка. Под изголовьем находился небольшой ящик. Открыв его, Антиной увидел пожелтевшие рукописи. Он вспомнил, что эти рукописи, никем не разобранные, согласно завещанию пророка, были положены вместе с его прахом в склеп. Не боясь ни мертвеца, ни нарушенных прав завещателя, ни запрещений церкви, Антиной небрежно перелистал рукописи. Многие буквы стерлись, почерк был действительно очень неразборчив, но рукописи были написаны хотя и на старом, но вполне понятном английском языке.

Для Антиноя были важны не судьба пророка и не форма его художественной правды. Антиной внезапно понял: мало того, что жизнь несовершенна и что это кем-то осознано; надо ее переделать, иначе не будет счастья на земле. И он с глубоким волнением прочел заключительные строки рукописи:

«И вот теперь я попал в худшую из всех стран, которой существование может быть терпимо. Худшую — ибо нигде я не видел столько несправедливости. Худшую — ибо нигде так не опирается жизнь на палку обмана, как здесь. Худшую — ибо нигде не отнимают детей от матери, здесь же матери, как дикие звери, сами бросают своих детей-потребителей. Я знаю, отчего это происходит. Те, кому такой порядок был выгоден, увлекли свой народ от солнца, ибо под солнцем такая жизнь была бы невозможна. Солнце разбудило бы бунт в покорной крови несчастных. Солнце оплодотворило бы эту засохшую жизнь. Солнце вызвало бы в их сердцах великую любовь и вспоило бы жгучую ненависть. Люди, уйдя от солнца, потеряли человеческий облик не в лице своем, а в сердце. Я стар, я скоро умру, я не знаю их языка, я слаб, и мне не дадут говорить.

Но я знаю: или люди спохватятся, или их зальет океан, ибо существование их нестерпимо для самой природы. Что бы ни было, я хочу, чтоб мой прах вернулся к солнцу. Не прикрепляйте меня к земле, ко дну океана! Без привязи оставьте меня! И всплывет мой гроб в великий день возвращения худшей из стран к солнцу. И согреет оно мои кости, и вернусь я к нему в тот день».

Антиной с почти суеверным страхом взглянул на стеклянный гроб. Мертвый оскал голого черепа улыбался ему. Антиной сложил рукописи и прошептал: — Солнце… настоящее солнце!.. Он выбежал из склепа и пошел по улицам. Те же грязные площади и темные переулки обступали его. Бледные, чахлые дети робко играли в скверах и боязливо застывали, когда он проходил. Мимо них в богатых колясках провозили детей-граждан, и потребители не смели даже взглянуть на них, чтобы не сглазить. Его все знали. Он раньше не прислушивался к голосам жизни. Теперь он слышал, как повторяли его имя — одни с радостью, что такой человек на их стороне, другие — со страхом, заглушённой ненавистью и, может быть, с какой-то неясной, тайной надеждой. Он шел, и его собственное имя, звучавшее, как вздох, цеплялось за его одежду, удерживало, уговаривало, умоляло.

Он поехал на небеса и пошел по фабрикам. Дрожала полупрозрачная земля, вращались ослепительные солнца гудели машины, сновали поезда. Сытые, довольные инженеры встречали его, подобострастно и завистливо кланялись, считали своим. А тысячи потребителей с бледными и синими лицами обслуживали фабрики, железные дороги и солнца в поту, похожем на предсмертный, задыхаясь, как гончие, носились среди машин, проводов, рельсов. Потребители испуганно оглядывались на Антиноя и еще больше бледнели, когда он проходил. И снова гналось за ним его собственное имя, властное имя человека, имеющего право на потомство, вождя и владыки.

• Предыдущая
• 25/51
• Следующая