Русский ниндзя - Алтынов Сергей Евгеньевич - Страница 4

Михаил Петрович быстро захлопнул крышку подпола (им же столь ловко открытую), подождал несколько секунд, затем снова распахнул ее.

– Ку-ку, боец! Жив? Кости целы? Ну, тогда вылезай! – прокричал он в темноту.

Из глубины показалась взъерошенная голова юного соперника.

– Падать умеешь! Что ж – тоже нужное умение, – Михаил Петрович подал юноше руку, помогая выбраться из погреба. – Ну и что ты знаешь о Коршуне? – вопрос прозвучал жестко и требовательно.

– Я знаю… – тяжело дыша после поединка, начал парень. – Я знаю, что десять лет назад он был вашим лучшим учеником.

– Одиннадцать, – негромко поправил его хозяин. – Как твое имя?

– Максим. – Парню удалось наконец стабилизировать дыхание. – Так вы будете меня обучать?

– На сегодняшний вечер и завтрашнее утро ты можешь остаться. Познакомимся поближе, а там посмотрим. – Это был не тот ответ, который хотелось услышать парню, но по тону хозяина он понял, что на большее пока рассчитывать не приходится. – Расположишься вон там, – Михаил Петрович кивнул на дверь в самом конце коридора.

Одиннадцать лет назад… Этот наивный, но, видимо, целеустремленный паренек своим появлением вновь вернул Наставника к тем дням. Впрочем, о тех днях Рощин и так никогда не забывал, и не смог бы забыть, даже если бы захотел. Железная воля и искусство саморегуляции были не властны над памятью.

А началось все даже не одиннадцать лет назад, а гораздо раньше, еще в далеком восемьдесят первом.

– Как твое имя? – задал тогда Михаил Петрович тот же вопрос, что и сегодня Максиму.

– Илья… Илья Коршунов.

На вид худенькому пацану было не больше двенадцати. Одет бедно, и это заметно выделяло его на фоне других сверстников. Темные короткие волосы и недоверчивый взгляд. Даже затравленный, совсем не детский.

– Хорошее имя. А зачем ты пришел сюда, Илья?

Парень молчит. Конечно, он хочет научиться драться. Наказать всех своих обидчиков, а их у него, должно быть, немало. Но так отвечать не принято. Нельзя так отвечать, а врать, видимо, совестно, вот пацан и молчит.

– Я хочу заниматься карате, – произносит наконец он.

– Но я не обучаю карате, Илья.

Пацан молчит. Но не уходит. Молчит и Рощин.

– Я, Илюша, обучаю боевому искусству, – поясняет Рощин. – Боевому искусству ниндзюцу. Искусству, понимаешь?

Пацан поспешно мотает головой – мол, что же тут непонятного…

– А овладеть любым искусством, тем более боевым, может не всякий, – продолжает Рощин. – Далеко не всякий. Тот, кто просто хочет научиться драться, боевым искусством никогда не овладеет, у него просто не хватит терпения. А вот тот, кто готов постоять за справедливость, за добро… Вот такой человек может стать мастером. Не сразу, конечно же, это потребует огромного труда…

Пацан молчал.

Как-то по-книжному получилось, подумал тогда Рощин. Как на политинформации. Сейчас пацан уйдет. Уйдет навсегда, в подворотню. Его уж в школе, на уроках да на всяких собраниях такими фразочками трахали… Все равно что групповое изнасилование. Так что к казенным словам у него стойкий иммунитет, иначе бы и не выжил. А что он, Рощин, может еще сказать? Вон там, позади пацана, рядом с раздевалкой на скамеечке сидит дядя. Неприметный такой, не старый, не молодой. В штатском. Тихо так сидит, вопросов не задает. А как только ребята по домам разойдутся да уборщица ведрами греметь перестанет, вопрется в зал, не снимая обуви, и распахнет перед рощинским носом заветную красную книжицу.

– Я готов, – произносит неожиданно пацан, поднимая глаза. – Готов за справедливость…

Рощин улыбается, подмигивает пацану.

– Давай в раздевалку и на турник! Подтянешься десять раз – возьму!

Пацан подтянулся одиннадцать. Тянулся было, сжав зубы, на двенадцатый, но уже никак…

А дяденька в штатском потом подошел. И книжицу красную показал. И с тех пор, помимо своих учеников из спортклуба, стал Михаил Петрович Рощин натаскивать парней из всяких интересных ведомств. И продолжалось так около трех лет. Утром на госслужбе, вечером с ребятами для души…

…Ребятишек тех пятеро было, грамотных, тренированных. Рук заламывать не стали, но в кольцо взяли толково. И вновь красные книжицы с тремя грозными буковками, и очередная неприметная личность в штатском с постановлением на обыск и арест. Тут же наручники (быстро, ловко, профессионально – кто-то ребят обучил на славу!), далее двое по бокам, двое спереди, один сзади. Усадили в «воронок». Видать, кому-то наверху стал поперек горла Михаил Петрович. И, как потом выяснилось, не только он. За две недели закрылись все секции, заперлись все подвалы. И многие наставники из спортзалов переместились в стены следственных изоляторов.

– У нас в стране запрещено создание подобных обществ. Вы попадаете под действие 72-й статьи УК – создание антисоветской организации!

Следователь был высок и сух, как щепка. Невыразительная очкастая физиономия. Человек-параграф.

– Послушайте, – попробовал тогда объясниться Михаил Петрович. – Я ведь готовил наши спецподразделения ВДВ и ГРУ для Афганистана, преподавал рукопашный бой в школе милиции… Сам срочную в десанте служил, а из тех учеников, что были в Афганистане, ни один не погиб… Работал с пограничниками, с морпехами в «Казачьей бухте». Да и ваше ведомство меня привлекало для тренировки своих людей…

– Нам известно, чем вы занимались, – ответил усталый параграф. – И все ваши беседы с вашими учениками нам известны. Вы что думаете, вас просто так взяли, как случайного прохожего?

«И все ваши беседы известны…» Ни убавить, ни прибавить. Не спит недреманное комитетское око.

– Обучаете молодежь боевым приемам, – все тем же усталым тоном продолжил следак. – Опасное умение. С кем хотите бои вести? Против кого планируете направить приемы? Еще не решили? А может, ученики ваши без вас решат? Как сами думаете? Молчите? Что ж, в протокол эти вопросы не входят, можете не отвечать…

Позже Рощин узнает, что на «операцию» по его аресту было задействовано отделение контртеррористической группы «Альфа». 72-ю, по счастью, не дали – следак оказался все же не такой уж законченной сволочью. Осудили по стандартной 177-й, то бишь нарушение правил обучения карате. Им, законотворцам, один хрен – что карате, что тэквондо, что ниндзюцу. Раз ногами машут нерегламентированным способом в неподконтрольном властям месте, да еще организованной группой – пожалте сто семьдесят седьмую. Как сказал в обвинительной речи прокурор, тренер Рощин вероломно использовал в тренировочном процессе и соревнованиях чуждые советским людям идеи и ритуалы, способствующие развитию жестокости, беспощадности и индивидуализма.

Три года ИТК[6] усиленного режима. Конфискация нехитрого имущества, далее – зона. За все время «командировки» Рощину ни разу не пришлось применять своих боевых навыков. Это в фильмах только – приходит крутой боец в камеру или на зону и тут же местных авторитетов своим кулачным умением на место ставит. В кино это – пожалуйста. А на зоне – свой порядок, своя иерархия. Нарушать ее, руками-ногами махая, можно раз-другой, ну – от силы третий. А там иерархия найдет управу, найдет неминуемо, будь у тебя хоть десятый дан. Здесь выжить можно, только четко поняв для себя, что ты за персонаж и где в здешней иерархии твое законное место. Не по ментовским, а по зоновским понятиям законное.

По зоновским понятиям Рощин был «мужиком». А «мужик», он прежде всего работает. Не бугром-бригадиром, а простым работягой. Потому мужики ни на какую власть среди блатарей не претендуют, но и не прислуживают. В дела блатных не встревают, так как права такого им не дано. Ну, так для блатных зона – малая родина, потому им и порядки здесь устанавливать. Свои, зоновские порядки. А «мужику» потом к нормальной, не блатной жизни предстоит возвращаться, к своему, «мужицкому» порядку.