Кровная связь - Айлс Грег - Страница 33

• Предыдущая
• 33/141
• Следующая

– Как тебе предположение о том, что все эти преступления совершила женщина? – спрашиваю я.

Шон встает и подходит к холодильнику, но вместо того чтобы открыть его, оглядывается на меня.

– Мне нравится твоя идея о мести за оскорбление, но трудно себе представить, чтобы женщина сделала то, что мы с тобой видели. Во всяком случае, ничего подобного до сих пор не было, равно как и упоминаний о таком прецеденте в специальной литературе. Женщина – серийный убийца? История в духе Эйлин Вуорнос.[14]

– Это не совсем так. Примерно пять процентов серийных убийств совершают женщины.

Шон выжидательно смотрит на меня. Он прирожденный следователь, и очень хороший к тому же, но его знания базируются, главным образом, на собственном опыте или же опыте детективов по всей стране – обычно тех, с кем он поддерживает личные отношения. Когда-то я специально поставила перед собой задачу найти в специальной литературе все, что только можно, о серийных убийствах, поэтому мои знания намного обширнее. Это часто раздражает Шона, но он достаточно практичен и прагматичен, чтобы пользоваться тем, что знаю я.

– Женщины – серийные убийцы безнаказанно действуют в течение примерно восьми лет, после чего их, как правило, ловят, – сообщаю я ему. – Это в два раза дольше, чем в случае с мужчинами-преступниками. И одной из их отличительных особенностей является отсутствие следов на месте преступления.

– Ну ладно, – соглашается он, – но разве у каждой из них не было мужчины-сообщника?

– Восемьдесят шесть процентов пользовались услугами сообщника, но при этом он не всегда был мужчиной. Но в нашем случае против версии о женщине-убийце говорит сам тип преступления. Большинство женщин-преступниц – это так называемые «черные вдовы», которые убивают своих мужей, или «ангелы смерти», лишающие жизни пациентов, которые лежат в больнице. Единственным официально зарегистрированным серийным убийцей женщиной, которая совершала преступления на сексуальной почве против незнакомцев и действовала в одиночку, остается Вуорнос.

Шон буквально лучится самодовольством.

– Но, мне кажется, ее классифицировали неверно, – продолжаю я. – Эйлин Вуорнос убивала, чтобы покарать мужчин за то, что они жестоко обращались с ней в сексуальном плане. Кто-то из пациентов Малика может проделывать то же самое.

– Я не говорю, что это невозможно, – заявляет Шон. – Но против этого говорят отличительные особенности преступления, его сигнатура. Меткая стрельба, обнаженное тело, пытки…

– Месть, – возражаю я. – Если убийства совершаются во имя мести, то перерыв между ними обычно очень короток, что мы и наблюдаем в нашем случае. Что касается укусов, то они почти наверняка оставлены после обездвиживающего выстрела из пистолета. Женщине просто необходимо искалечить и вывести свою жертву из строя, чтобы подойти к ней вплотную и оставить на ней подобные отметины.

– Ты что, действительно можешь представить себе женщину, которая вот так рвет этих парней зубами?

У меня самой возникают иногда очень странные желания.

– Женщина, пострадавшая от сексуального насилия, наверняка носит в себе большой заряд скрытой ярости, Шон.

– Согласен, но женщины обычно обращают свою ярость внутрь. Вот почему они совершают самоубийства, а не убийства.

Он, безусловно, прав.

– Что там с дочерью полковника Морленда? Стэйси Лорио? Ребенок кадрового военного, крутая и сурового облика дама. Ты сказал, у нее есть алиби для всех убийств?

– Да, и подтвержденное алиби. Пару раз она была с друзьями, еще пару раз – в обществе бывшего супруга. Он терпеть ее не может, но подтвердил, что был с ней. Я сам с ним беседовал. Вот что он сказал: «По правде говоря, я ненавижу эту суку, но время от времени мне по-прежнему хочется трахаться с ней».

– Да, ушлый парень. – Разочарование все сильнее толкает меня в объятия алкоголя. – Что же, тогда будем считать, что у Малика есть пациент мужчина. В детстве он подвергся сексуальным домогательствам. Очень большой процент осужденных серийных убийц в детстве пострадали от жестокого обращения и сексуального насилия.

– Вот теперь тебя приятно слушать, – заявляет Шон, и в голосе его явственно звучит одобрение. – Как только мы получим список пациентов, я начну работать в этом направлении. – Он потягивается, и его позвонки трещат, как китайские шутихи. – Ты не хочешь сделать перерыв?

Я чувствую, как меня охватывает напряжение. При обычных обстоятельствах, если бы мы были в течение столь долгого времени предоставлены самим себе, то непременно проводили бы большую его часть в постели. Но сегодня дверь спальни закрыта, и отныне таковой и останется.

Должно быть, по моему лицу заметно, о чем я думаю, потому что Шон быстро добавляет:

– Я имел в виду, что, может быть, мне стоит смотаться в ресторанчик «Эр энд Оу» и принести устриц.

Я расслабляюсь, немного и ненадолго.

– Звучит заманчиво.

– Я вернусь через двадцать минут.

– Послушай, тебе необязательно оставаться здесь целый день. Я хочу почитать книгу Малика.

Шон смотрит на меня честными глазами.

– Я хочу остаться. Ты ничего не имеешь против?

Я не могу не улыбнуться.

– Хорошо. Ступай и принеси что-нибудь поесть.

Он берет свои ключи и направляется в гараж. Никакого поцелуя на прощание, лишь легкое касание руки.

Я возвращаюсь в спальню, снимаю с постели пропитавшиеся и пропахшие водкой простыни и отношу их в стиральную машину. Запаха алкоголя от белья достаточно для того, чтобы во мне снова вспыхнула жажда, изнутри пожирающая каждую клеточку тела. Мои мысли в панике устремляются к валиуму, который лежит в сумочке, но, похоже, самое время попытаться взять себя в руки. Врожденный дефект – это не тот подарок, который я хотела бы сделать ребенку, развивающемуся внутри меня.

Чтобы отвлечься от неугасимой жажды – как будто это вообще возможно! – я снова иду в кухню и беру со стола книгу Натана Малика, которую Шон позаимствовал в библиотеке медицинской школы-факультета Тулейна. Она называется «Лета, река забвения: подавленная память и убийство души». Она небольшая, в ней всего сто тридцать страниц. На темной обложке странный и необычный рисунок: залитая лунным светом река, стоящий в лодке старик в хламиде и поджидающая его на берегу хрупкая молодая женщина. Подобный рисунок вряд ли способен вселить чувство успокоения в того, кто подвергся сексуальному насилию и домогательствам. Но, быть может, он задевает в душе такого человека какую-то струну, которая заставляет его раскрыть эту книгу, чтобы узнать, что скрыто под бумажной обложкой.

На меня, однако, рисунок на обложке производит обратное впечатление. Несмотря на желание как можно больше узнать о том, как устроена голова Натана Малика, перспектива углубиться в описание жестокого обращения с детьми, изложенного на целых ста тридцати страницах, в данный момент не слишком меня вдохновляет. Не исключено, что тому виной беременность. Кроме того, скоро должен вернуться Шон. Лучше взяться за книгу позже, когда я смогу прочесть ее за один присест.

Ожидая возвращения Шона, я просматриваю список профессиональных публикаций Малика. В ранних статьях он особое внимание уделял биполярным расстройствам, суммируя результаты обширных исследований, проведенных на пациентах, страдающих маниакально-депрессивным психозом. Затем взялся за изучение «вьетнамского синдрома» у ветеранов войны. Судя по тезисам статей, именно исследования в этой области подвигли его на изучение того же самого феномена у тех, кто перенес в детстве сексуальное надругательство. Что, в свою очередь, привело к революционным исследованиям в области множественного расщепления личности.

– Устрицы прибыли! – кричит Шон от дверей гаража.

Он входит в кухню, держа в руках коричневый пакет, покрытый жирными пятнами. Шон собирается открыть его на столе, и в это мгновение звонит его сотовый. Бросив взгляд на дисплей, он роняет:

– Это Джо.

• Предыдущая
• 33/141
• Следующая