Богема - Ивнев Рюрик - Страница 58

• Предыдущая
• 58/61
• Следующая

Я начал понимать, что всего сразу добиться нельзя, и, к счастью, не впал и в другую крайность – не считал врагами Советской власти тех, кто еще не осознал ее исторического значения, но я отдавал себе отчет, что реальных врагов немало. Как-то встретился в Наркомпросе с другом детства, приехавшим из Екатеринбурга. Он рассказал, что белогвардейские атаманы Дутов и Каледин подняли мятеж на Южном Урале и на Дону, а в Екатеринбурге их агенты вели усиленную агитацию среди проезжающих казачьих эшелонов, возвращающихся с фронта в свои станицы. Они уговаривали их присоединиться к мятежу уральского казачества. Вербовочные комиссии белогвардейцев раскинулись в крупных городах России, начиная от Москвы и Петрограда. Контрреволюция не дремала. Она пыталась окружить республику белогвардейским кольцом. Буржуазная пресса, газеты меньшевиков и эсеров ежедневно изливали потоки жалоб и клеветы на Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию, организованную по предложению В.И.Ленина в декабре 1917 года для борьбы со спекуляцией и контрреволюцией, хотя знали, что Ленин писал Феликсу Дзержинскому: «Буржуазия, помещики и все богатые классы напрягают отчаянные усилия для подрыва революции, которая должна обеспечить интересы рабочих, трудящихся и эксплуатируемых масс… Необходимы экстренные меры по борьбе с контрреволюционерами и саботажниками…»

Находясь под впечатлением беседы со старым другом, я решил принять участие в деле помощи Советской власти. Когда подходил к зданию Наркомпроса, столкнулся с давнишним знакомым Сеней Рыбакиным.

– К Луначарскому? – спросил он, улыбаясь, после того как мы поздоровались. – Поздновато, уехал час назад.

– Какая досада! Придется идти вечером в Кремль, а у нас в клубе диспут.

– Ну, придете завтра.

– Нет, бумаги должны быть подписаны сегодня.

– Какие, если не секрет?

– Броня. Я должен выехать на несколько дней в Нижний Новгород.

– Что вы там потеряли?

– Еду для организации выставки революционных плакатов. Там живет замечательный художник Федор Богородский. Его нужно доставить в Москву.

– Федя Богородский! – воскликнул Рыбакин. – Чудаковатый, но хороший малый, я его знаю. Не откажетесь передать ему привет?

– Конечно, – улыбаюсь я.

– Знаете, – произнес Семен, – он очень похож на Лукомского.

– Вы знаете Петра Ильича? – Я удивился.

– Это мой друг, и я сейчас направляюсь к нему. Хотите, пойдем вместе.

Я согласился.

– Тогда в «Метрополь». Может, удастся втиснуться в трамвай, будет быстрее.

Лукомский был один. Я никогда не видел Петра таким расстроенным. Лицо его поблекло, улыбка, с которой он встретил нас, была натянутой. К его приветливости я так привык, что в первую минуту показалось, будто я ошибся дверью и попал в чужой номер. Но через мгновение Лукомский овладел собой и начал с обычных шуток:

– Ого, целая делегация! Чем обязан такой чести?

– Как всегда, – ответил я, – пришли по делу. И наш общий знакомый – Сеня Рыбакин, тоже по делу.

Тут Лукомский заметил Рыбакина и кинулся к нему:

– Привет, Семен! Не узнал тебя. Как ты изменился!

Рыбакин обнял Лукомского, а потом сказал:

– Время всех старит. Я тоже по делу. Тебе пакет. – Он протянул Петру Ильичу запечатанный сургучом конверт.

Лукомский взял письмо, отложил, а потом сказал:

– Присаживайтесь, ребята. Только угощать вас нечем. Завтра выезжаю на фронт.

– Да мы и не думаем об угощении, – запротестовал Семен.

– Впрочем, – заулыбался Петр Ильич, довольный, что нежданные гости стряхнули его озабоченность, – хлеб и чай могу предложить от чистого сердца.

– Нам не до чая. Рюрик хочет с тобой поговорить. Если разговор секретный, – обратился ко мне Семен, – я подожду около лифта.

– Нет, – ответил я, – никаких секретов. Лифт можно отставить.

В это время в дверь постучали.

– Должно быть, член вашей делегации. Войдите! – сказал Лукомский.

Едва приоткрылась дверь, как Петр Ильич воскликнул:

– Прозевал Дашу. Она уехала вчера ночью. Наказала сделать тебе выговор, Андрей! Где ты пропадал?

Андрей Луговинов, не ожидавший встретить незнакомую компанию, немного растерялся и в первую минуту не смог ничего ответить, но, оправдываясь, сделал общий поклон и сказал:

– На вокзале задержался. Уезжала моя землячка, я дал ей письмо для матери, написал, что приеду потом, оформил перевод на другой фронт и завтра направляюсь туда.

– Тогда выговор снимается. Матери надо сообщать в первую очередь.

– Поезд здорово опоздал. Проторчали ночь на вокзале, только сейчас впихнул ее в вагон и не уходил, пока поезд не скрылся. А то бывает – двинется, паровоз потом начинает фыркать и отбрыкиваться, словно необъезженная лошадь.

– Бывает, все бывает, – засмеялся Лукомский. – Ну, знакомьтесь, кто с кем незнаком.

Взглянув на Андрея, я почувствовал – парень дельный. Мне нравились его серьезные глаза и отсутствие улыбки, с которой я почти не расставался.

Лукомский подошел ко мне и отвел к окну. Потрогав бархатную портьеру, сказал:

– Любили бархат баре. – И после небольшой паузы: – Завидую вам.

Я посмотрел на него удивленно.

– Вы видели Ленина, слышали его. Вчера перечитал ваши статьи в «Известиях». Корреспондент. Это слово я знал, когда еще был слесарем на заводе в Харькове. Корреспондент на таком съезде – это значит первым слышать то, о чем потом пишут в газетах, и своими глазами видеть, что другие никогда не видели и не увидят. Вот почему я вам завидую.

Я был поражен. Казалось, что Лукомский читает в моей душе то, что я переживал, когда слушал Владимира Ильича. И я вдруг выпалил:

– Хочу на фронт.

Лукомский все понял. Он крепко сжал мою руку и ответил:

– Будет сделано. – С этими словами вынул из кармана блокнот, написал несколько слов. – Ответ получишь через несколько дней…

К нам подошел Рыбакин.

– Что за конспирация? – спросил он.

– Это не конспирация, – засмеялся Лукомский, – Это переход от слов к делу.

Семен обо всем догадался и с нескрываемой грустью произнес:

– Но этот переход много трудней, чем через Альпы.

– Как для кого, – улыбнулся Петр.

После этого я начал прощаться с Петром Ильичом, который доставил мне большую радость своим приездом и помощью. Поднялся и Сеня Рыбакин.

Андрей Луговинов вызвался проводить нас до вестибюля.

Лукомский обнял меня и сказал полушутя-полусерьезно:

– Я рад, что ты с нами. Иначе не должно быть. Ты сам знаешь.

Когда мы вышли из номера, Андрей сказал:

– Завтра я уезжаю с Петром Ильичом на фронт. Могли бы вы уделить час для важного разговора? Дело касается вашего друга Софьи Аркадьевны.

– Сони? – удивился я.

– Для вас – Соня, для меня – Софья Аркадьевна.

– Но откуда вы ее знаете?

– Если у вас найдется свободный час, я вам расскажу.

Я посмотрел на часы.

– В восемь часов приходите в кафе «Домино»: Тверская, семь. Вход свободный. Спросите меня.

Было без четверти восемь. Я пришел в «Домино». У входа встретил Мариенгофа.

– Рюрик, ужасно неприятная история.

– Что случилось?

– Пришли несколько чекистов, явно навеселе, а не впустить нельзя. Двое из них в матросской форме… Понимаешь, чем это пахнет?

– Надо позвонить в комендатуру.

– Ну а там кто, не чекисты, что ли?

– В комендатуре настоящие чекисты.

– А эти – фальшивые?

– Ты что, не понимаешь, что происходит?

– Я не вращаюсь в высших сферах.

– При чем тут высшие сферы? Все знают, что левые эсеры, пользуясь покровительством наркома юстиции Штейнберга, пропихиваются в аппарат ВЧК и всяческими авантюрами стараются скомпрометировать эту организацию в глазах населения.

– Не знаю, на лицах этих матросов не написано, кто их впихивал в ВЧК – Штейнберг или кто другой.

– Ты же сказал, что они пьяны. Это и есть доказательство того.

• Предыдущая
• 58/61
• Следующая