Выбери любимый жанр

Богема - Ивнев Рюрик - Страница 3


Изменить размер шрифта:

3

Увидев меня, кинулся в мою сторону:

– Рюрик! Голубчик! Роднуля! Здорово!

Не слишком церемонясь с ногами, руками и головами играющих, заключает меня в крепкие объятия и кричит на всю комнату:

– К черту эту сволочь! Едем к цыганам!

В ту же секунду в него полетела жестяная коробка от папирос. Какой-то взлохмаченный человек в потертом френче поднялся во весь свой гигантский рост.

– Ты кого это сволочью величаешь, а?

Вошедший преобразился. Лицо его просветлело, глаза зажглись делано-добродушным огоньком:

– Друг мой! Не тебя, ей-богу, не тебя! Я говорю отвлеченно, разумею сволочь, так сказать, фигурально. Ты – хороший парень, наш, свой. Послушай, давай выпьем. Я – поэт. Небось слышал обо мне – Сергей Есенин. Не шути, сам Есенин перед тобой, а вот это – Рюрик Ивнев, поэт и друг, мой друг, мой брат. Едем к цыганам, будем пить. Э-эх, Россия! Вы думаете, я пришел сюда, чтобы играть? – воскликнул он после небольшой паузы. – Ничего подобного. Мне сегодня не надо играть. Вот, смотрите! – С этими словами он вынул из кармана пачку тысячерублевок. Хитро улыбаясь, подмигнул мне:

– Что, брат, это ведь больше, чем ты здесь наскреб?

– Есенин! Сам Есенин! – закричал Амфилов. – Какая честь, какое счастье! Пока не требует поэта… как это говорится у великого мастера, у гения земли русской…

– К черту гениев. К черту мастеров. Я – соль земли. Кто держит банк? Я иду ва-банк… Сорвал! Недурно! Закладываю новый банк. Пять тысяч в банке.

– Сергей! Ты же не хотел играть, – пытаюсь его остановить.

– А тебе что, завидно? Хочу и играю!

– Поэзия, поэзия, святое дело, – шепчет Амфилов, рассовывая выигранные деньги по всем карманам.

Я поднимаюсь:

– Не хочу больше играть.

– Что, струсил? – кричит Есенин.

– Сережа, брось дурака валять.

– Ну слушай, Рюрик, голубчик, сыграй со мной шутки ради… Чья возьмет! А потом – к цыганам. Кто выиграет, тот угощает.

– По рукам!

– Я выиграл. Я угощаю, – перебил Амфилов. – Едем сейчас, только не к цыганам, ну их, они выдохлись, они уже не то, что прежде. Едем со мной, я вам покажу такое место, что вы пальчики оближете.

Едва Амфилов кончил фразу, как к нему вплотную подскочил Есенин:

– Голубчик, скажи откровенно, ты фармацевт?

– Фармацевт? – удивился Амфилов.

– Значит, не фармацевт? – перебил его Есенин. – А я, брат, думал… Ну, черт с тобой, кто бы ты ни был, едем. Рюрик, ты с нами. Я тебя не отпущу!

– Нет, я не с вами. Мне надо на Чистые пруды.

– И мы туда же, – вскричал Амфилов.

– Но я… к моей знакомой.

– А мы к нашим знакомым. Ну, вот и соединим их.

– Нет, погодите, – сказал вдруг Есенин, – сначала я все же промечу один банк.

Но едва он успел произнести это слово, как дверь, ведущая в коридор, распахнулась, и перед изумленными игроками предстала фигура повара в белом фартуке и таком же колпаке. Все уставились на него с испугом и изумлением. Несколько секунд он стоял молча, наконец заплетающимся языком пролепетал:

– Об… ла… ва…

Это слово, не очень длинное, круглое и мягкое, произвело действие разорвавшейся бомбы. Все мгновенно смешалось в одну кучу: столы, стулья, люди, карты рассыпались пестрым испуганным узором по побледневшему зеленому сукну, ставшему сразу вдруг скучным и утомленным.

Не помня себя, выскакиваю через черный ход во двор, прямо в сугроб. Перебравшись через забор, очутился в соседнем дворе. К счастью, он оказался безлюдным. И через поломанные ворота вышел на боковую улицу, где столкнулся с Амфиловым и Есениным.

– Вот здорово! И ты здесь? – воскликнул Сергей.

– Тише… А как остальные?

– Влопались, брат, как кур во щи.

– Скорее отсюда.

– А вот и извозчик.

– На Чистые пруды.

– Троих?

– Ну конечно, дедушка, троих, а не четверых.

– За троих две сороковки.

– Ну, живей!

Втискиваюсь между Амфиловым и Есениным, и сани, ныряя в сугробах, понеслись по Дурносовскому переулку. Одни сугробы сменялись другими. Пухлые снежинки безостановочно падали с неба, уже начинавшего светлеть. Пахло морозом, лошадиным потом, махоркой и старой, потертой кожей. Голева моя невольно опустилась на грудь. Я находился в каком-то странном состоянии полудремоты-полузабытья. Один – почти незнакомый, другой – почти родной, но оба такие далекие… Мне захотелось сжать чью-то руку, но я удержался. Когда проезжали мимо какого-то трактира, дверь с визгом приоткрылась, и оттуда вылетела вместе с густым паром, похожим на облако, грязная ругань. Странно, она не показалась мне в этот момент ни оскорбительной, ни грубой.

Амфилов, отяжелевший, но не уставший, шептал время от времени:

– Поэзия – святое дело!

А Есенин сверлил упорным взглядом спину извозчика.

Навстречу неслись дома, окутанные предрассветным туманом, снегом и морозом. Из пригородов и деревень съезжались дроги, наполненные дровами, жбанами с молоком, покрытыми рогожами. Медленно просыпалась тяжелая каменная Москва.

Поиски удовольствий

Деревянные створки ширмы, обтянутые вышитым красным шелком, упали с грохотом на пол, открывая смятую постель.

Соня открыла глаза.

Что случилось? Неужели ширма опрокинулась во сне? А где же та процессия, которая только что проходила по улице, – жуткая и пьяная? Соня смотрела на нее из окна расширенными от ужаса глазами. Или это приснилось? Она протерла глаза. Ну конечно сон.

В это время раздался стук в окно. Жалобно задребезжало стекло. Девушка подошла ближе. Сквозь двойные стекла она различила знакомые черты. Это Рюрик, а за ним кто-то еще, и даже не один, а двое. Соня рассердилась. Ведь она просила приехать его одного, а не везти с собой целую ораву. Поставив на место ширму, она подошла к зеркалу.

Громадное трюмо отразило маленькую худенькую девушку с большими глазами, обведенными синевой. Взяв со стола пуховку, слегка припудрила лицо, потом расправила помятое платье – ожидая Рюрика, заснула одетой. Перед самыми дверьми остановилась и, достав из сумки какую-то баночку, нюхнула через трубку белый порошок…

– Рюрик, это ты?

– Конечно, я.

– Ты не один?

– Нет.

– Почему ты не один?

– Ко мне привязался Сережа.

– Есенин?

– Есенин. И с ним еще один знакомый.

– А если я их не пущу?

За дверью кто-то засмеялся.

– Тогда мы выломаем дверь, – раздался голос Есенина.

– Мма-дам, мма-дам… Среди членов поэтической семьи не может быть такого неблагородства, – гудел Амфилов, – тем более что мы приехали за вами, чтобы повезти вас в один с-с-семейный дом,

– Какой семейный дом? Я никуда не хочу ехать. Мне нужен Рюрик по делу, а больше я никого не приму.

– Красавица, родная, открывай, или я разобью окно, – кричал Есенин.

– Ну хорошо, я открою, только на минуточку.

Дверь распахнулась, и все трое ввалились в коридор, внося с собой ветер, снег и мороз.

– Скорей закрывайте, – сердилась Соня.

– Знакомьтесь, это Амфилов, меценат, с Сережей вы знакомы, – говорю я и целую ей руку.

– Рюрик, зачем ты их привез? – шепчет Соня. – У меня к тебе серьезное дело.

– Нельзя от них отвязаться. В клубе была облава. Мы вместе выкатились оттуда.

– Облава? Боже мой, вот удовольствие… Может быть, все это к лучшему. У меня голова кругом идет. Хочется чего-нибудь небывалого. Рюрик, не знаю, поймешь ли ты меня, но мне хочется выйти на улицу и лечь на мостовую, чтобы по мне проскакала конница.

– Во всяком случае, – смеюсь я, – это желание хорошо тем, что его можно осуществить только один раз.

– Что вы там шепчетесь? – закричал Есенин. – Рюрик, я тебя сегодня прибью, чует мое сердце… Соня, у тебя есть выпивка?

– Зачем, у меня есть с собой, – засуетился Амфилов, вытягивая из кармана огромной дохи бутылку вина.

– Друг, – кинулся к нему Есенин, – дай я тебя расцелую. Русская душа! Широкая натура. Фармацевт! Меценат!

– Послушайте, бросьте вы это фармацевство! – рассердился Амфилов.

3
Перейти на страницу:

Вы читаете книгу


Ивнев Рюрик - Богема Богема
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело