Спецназ, который не вернется - Иванов Николай Федорович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/46
• Следующая

Убежали. Вскочили в последний вагон, уходящий из ада. Он и довез их до очередного привала, где Волонихин процитировал Лермонтова, тем самым веруя в окончание кошмара:

Тогда считать мы стали раны,

Товарищей считать.

Товарищи лежали все рядом, глядя на Зарембу, молчаливо выражая восхищение его провидением и благодаря за спасение. Подполковник же не отрывал взгляда от двух кусков карты, в какой-то момент разорванной и теперь на весу соединенной. По случайности разрыва почти вся Чечня оторвалась от России, и даже несмотря на то, что командир достаточно быстро соединил все линии, черта оставалась. Можно забросить чеченский кусок к чертовой матери, если бы они сами не находились в нем.

— Что дальше? — негромко спросил Туманов, выкроив минуту, когда все вроде бы занялись своими ссадинами и занозами. Он выражал готовность помочь в принятии решения, что-то посоветовать, просто давал понять командиру, что тот не один и может рассчитывать на поддержку.

Ответить командир не успел: невдалеке послышался шум мотора. То, что они подошли к опушке леса, подполковник знал, а теперь подтверждалось, что там проходит дорога. Но кто едет?

Шум замер на одной ноте — машина остановилась: мол, хотнте посмотреть? Дождевик не отказался, глянул на командира.

— Только осторожнее, — попросил Заремба, отпуская его в разведку.

Неслышно передернув затвор автомата, прапорщик растворился среди листвы. Оставшиеся замерли в томлении, невольно наставив оружие в сторону машины. Автоматная очередь, если вдруг прозвучит, будет страшнее только что пережитого, потому что коснется конкретно Семена.

Но он появился сам, и, ни слова не говоря, рукой показал — уходим, быстрее.

Уходить приходилось обратно в пекло, а из оврага выбираться тем более не хотелось. Однако догадаться, что чеченцы станут искать их после авианалета именно там — для этого не нужно служить в спецназе и иметь грудь в орденах.

Пробежав все-таки несколько метров назад вдоль ручья, подполковник по первой же тропке вырвался наверх, повел автоматом по сторонам, готовый изрешетить любую цель. Но преследователи шли, видимо, достаточно осторожно и порядком отстали.

— «Таблетка». Та, что стояла в лагере. Человек семь, — на ходу сообщил прапорщик.

Разворачивались в цепь. Если есть загонщики — кто-то стоит и на номерах. Закон охоты. Где же промашка? В чем? Почему их так быстро обнаружили и накрыли? Откуда синхрон в действиях федералов и боевиков? Наряду с этими мучительными мыслями Заремба просчитывал и дальнейшие действия. Отряд Волка постарается запереть его в роще, которую к тому же бомбят федеральные войска — здесь вопросов нет. Наверняка на подмогу прикатят со своими отрядами другие полевые командиры. Охотники постепенно превращаются в мишени…

— Идем к селу, — подполковник безошибочно выбрал направление. Доставать и соединять рваные края карты ни времени, ни особой нужды не имелось: переложить ее знаки на реальную местность для человека военного — что ребенку в игрушечном самолете ощутить себя летчиком.

Зверь загнанный забивается в углы и чащи, человек думающий вырывается на простор до того, как окажется среди погибельных стен или флажков-ограждений. Село если и станут проверять, то в последнюю очередь. А группе и нужно-то — перевести дыхание. Набравший воздуха обязательно сделает следующий шаг.

Вышли почти точно. Полусело, полугородок, над которым поднимался черными столбами дым от самодельных нефтезаводиков, тянулся вдоль трассы. По ее обочинам, далеко за окраину, выходили загнанные обстрелом в бомбоубежища продавцы с огромными бутылями желтого самодельного бензина. На кошаре, высившейся на пригорке, виднелась огромная, читаемая даже издали надпись: «Ельцин — свиноматка. Хайль Джохар Дудаев». Вот где требовалась ювелирная точность артиллерии и авиации, а не в стрельбе по своим. Если такие транспаранты для командования российских войск стали привычными и у них нет никакого желания разнести кошару в пыль, то войну можно считать проигранной.

Под эту нетронутую никем надпись, как под самое надежное прикрытие, и решил вести группу Заремба:

— Пробираемся к кошаре.

Дождевик — труженик, дозорный войны, вновь взял поудобнее автомат. И Заремба неожиданно дал себе зарок: по возвращении сделает все, чтобы Семену присвоили офицерское звание. Он подключит всех знакомых в кадрах, если надо, откажется от своей доли, попросит Вениамина Витальевича: если тот может заказывать военные самолеты для вывоза его группы в любую точку страны, все остальное для него — семечки. Семен заслужил офицерские погоны. И особенно сейчас, когда из армии все бегут. Такие, как Дождевик, помогут сохранить ее хребет, каркас, основу.

— Василий, — послал пограничника в помощь прапорщику Заремба. И не только в помощь, а заставляя Туманова больше двигаться и согреваться.

Те поползли по ложбине, и через какое-то время вслед за ними пошла следующая пара — Марина и Волонихин. Прикрывать отход назначил Чачуха, а себя и Работяжева подполковник определил в середину. В боевой обстановке принцип один: сбереги голову, а она постарается уберечь руки и ноги, — и пусть это никому не покажется обидным.

Впрочем, на войне сильно обидчивым делать нечего, не отдых в пансионате благородных девиц и не вечеринка в Союзе театральных деятелей. Награды и проклятия — после войны. Все после. войны.

— Ну и в-влезли, — прошептал сапер, утюжа землю справа от командира. — Ч-честно говоря, п-проклял все.

— Выберемся.

— Н-надо бы.

— Что дома-то оставил? — впервые поинтересовался Заремба личной жизнью сапера.

Погорячился он насчет переноса всех проблем на послевоенное время. Под огнем тоже нужно жить, не подличая и не забывая о других. Особенно командиру. К тому же подчиненные готовы раскрываться и говорить о себе:

— Н-ничего. Это и обидно, оказывается. Вернусь — п-пиротехником стану. С-салюты делать. С-специальные, на все случаи жизни. В честь р-рождения девочки, н-например. Н-на серебряную свадьбу. Н-на похороны даже — «П-печальный салют». Пойдет?

— Сам придумал?

— А что т-тут думать? З-знаешь, — он впервые назвал командира на «ты», и это стало высшей степенью откровенности и искренности, — раньше, к-когда служил в НИИ и создавал н-новые мины, в качестве о-образцов брали сначала п-протезы, а потом п-привязывали овец рядом с изделиями. И п?подрывали. С-смотрели, сколько животное к-крови п-потеряет или к-как р-разворотит ногу-протез. Н-насмотрелся и решил — уйду делать с-салюты.

— Считай, что у тебя есть первый покупатель.

— Идет. П-пойдешь со скидкой.

— Но сначала доползти бы до кошары.

— Д-доползем.

Юра оказался прав — доползли. И что за человеческая натура: только молили всех святых помочь остаться в живых, а чуть полегчало — принялись зализывать царапины.

Сама кошара представляла собой огромный кирпичный сарай с забитым сеном чердаком. По сухому настилу определили, что отары пасутся в поле и на ночь их вряд ли пригоняют. Этот кусочек мирной жизни почему-то удивил и взволновал подполковника больше, чем погоня Одинокого Волка: а ведь и в самом деле люди продолжают жить. И наверняка не все чеченцы жаждут оторваться от России, не все взяли в руки оружие. А даже тем, кто взял, спецназовец вдруг оставил право на защиту. От войск. После танкового штурма Грозного Чечня из задиры мгновенно превратилась в жертву. И теперь, что бы ни делала, окажется права. Почему ей дали такой козырь? Кто подтолкнул Россию к крупнейшему проигрышу? Кто положил солдатам пальцы на спусковые крючки? Кто ставит армию в ситуацию, когда думать нельзя, не остается времени: замешкавшийся первым и получает пулю. Поэтому стрелять, стрелять, стрелять…

Когда забрались на чердак, Заремба лично, утопая в сене, добрался до каждого спецназовца и осмотрел сектора обстрелов. Вроде перекрыли все, круговая оборона — не приведи Господь! — пусть уж лучше круговой обзор, так вот этот обзор замкнулся.

— Семен, кофейку не осталось? — подал голос из своего угла Волонихин. — Вернемся, две чашки выставлю.

• Предыдущая
• 16/46
• Следующая