Цена познания - Алкин Юрий - Страница 20

• Предыдущая
• 20/65
• Следующая

Я молчу. Продолжать беседу больше не хочется, хотя обижаться не на что. Тесье верно истолковывает мое молчание и говорит:

— Через час вы встретитесь с хирургами. Если они не обнаружат каких-либо непредвиденных сложностей, оперировать вас будут завтра. Хирургическое отделение расположено этажом выше. Желаю удачи.

Мне остается только раскланяться. Уже в дверях я слышу, как позади он хмыкает и вполголоса произносит:

— Зритель…

Операция была легкой. Точнее, лёгкой она была для меня. Врачам, наверное, пришлось повозиться. Когда я появился перед ними в первый раз, меня долго осматривали, ощупывали, озабоченно смотрели в нос и в рот. Многозначительно переговаривались, бросали незнакомые термины, сравнивали с фотографиями Пятого.

— Хорошо, хорошо подобрал фактуру, — приговаривал толстяк в белом халате, бесцеремонно вертя мою голову.

«Сам ты фактура», — думал я с неожиданной злостью.

— Научились, наконец, работать. А то раньше как мы только не кроили… Та-а-ак, верхнюю губу чуть-чуть подтянем, на носу вот тут немного уберем, щёки… щеки трогать, пожалуй, не будем. Брови самую малость поднимем. А вот уши просто великолепны!

Великолепными мои уши до этого никто никогда не называл, и я простил «фактуру».

— А может, без ринопластики обойдемся? — ответствовал «фактурин» коллега, зачем-то защемив кончик моего носа указательным и большим пальцами. — Сходство и так немалое.

Но толстяк держался своего мнения, которое, видимо, было решающим.

— Сходство должно быть не немалое, а идеальное, — наставительно произнес он, и на этом дебаты закончились.

Толстяк еще немного потыкал мне пальцем в щеку и вдруг начал сыпать латинскими терминами. Молоденький паренек старательно записывал. Мне оставалось только с полнейшим непониманием слушать эту тарабарщину. Закончив диктовать, врач обратился ко мне:

— Операция состоится завтра в девять утра. Вы будете в полном порядке уже через неделю, но потребуется не меньше месяца на то, чтобы все неприятные последствия исчезли. Так как руководство не хочет, чтобы вы появились в счастливейшем из миров, страдальчески морщась от каждой улыбки, вам придется провести этот месяц в нашем отделении. Скучать вам не придется, так как к вашим услугам будут предоставлены все системы наблюдения.

Окончив свою речь, толстяк отправил меня в мою новую комнату в компании юнца-стенографиста. Юнец бойко семенил рядом и восторженно рассказывал о том, как блестяще проводит свои операции доктор Фольен. Слушать это было приятно, но говорить абсолютно не хотелось. В голове крутилась нелепая мысль: «Дались им эти девять часов». В комнате мой чичероне наконец перестал тараторить и, подняв с журнального столика черный пульт, вручил его мне.

— С системой разобраться несложно, — сказал он, сопровождая свои слова попутной демонстрацией. — Вот так выбирается камера, этими кнопками ее можно двигать, а этим приближать изображение.

Дав мне понажимать на кнопки и убедившись в том, что я понимаю их назначение, он направился к выходу. Сделав один шаг, он вдруг остановился и, указывая на телевизор, спросил:

— А что вы там все делаете?

Мне вспомнилась беседа с моим тезкой, и с каким-то неожиданным для себя злорадством я ответил:

— Извини, не имею права сказать.

Он, видимо, уже привык к подобным ответам и, ничуть не обидевшись, ухмыльнулся, махнул мне рукой и вышел. Я остался один.

Опять новая пустая комната, похожая на гостиничный номер, опять неизвестность, опять «а этого вам знать не полагается»… Когда же это все закончится? Я прошел в ванную и уныло посмотрел в зеркало. Прощай, родимая физиономия. Теперь ты останешься только на фотографиях. Отныне в зеркале, меня ожидает лицо Пятого. Интересно, через три года бессмертия у меня тоже появиться такой спокойный, уверенный взгляд? Звучит-то как — «три года бессмертия». А вот моему взгляду не помешало бы стать спокойнее. Сейчас в нем сквозит только плохо сдерживаемая злость. Дурацкий Тесье! Ну неужели нельзя было все рассказать? Теперь три года надо гадать. Нашим предшественникам было хорошо — они все знали, а за нами будет следить Старший Брат и его младшие братья. Жаль, не знал я об этом секрете, пока говорил с Пятым… Впрочем, он бы мне все равно ничего не сказал. И Четвертый бы Полю не сказал. Четвертый… А ведь он-то пока еще там. И благодаря успеваемости Поля может остаться в своей роли еще надолго. Если только Полев конкурент не окажется слишком умным, чего о нем пока сказать нельзя. Я удовлетворенно плюхнулся в кресло. Мир представлялся уже в более радужных тонах. Если я приду в этот инкубатор, прежде чем нынешние Четвертый и Восьмая покинут его, возможно, мне и удастся узнать, кто такой этот подопытный. Правда, зачем мне это надо? А низачем. Просто очень любопытно. Хоть какая-то цель в этом новом ненормальном мире, где нельзя ничего добиваться. Кстати, почему бы мне на него сейчас не посмотреть? Делать-то все равно нечего.

Я взял пульт и уверенно нажал красную кнопку. Телевизор приветливо засветился ровным светом. Передо мной встала картина, которую демонстрировал Тесье. Огромная Секция Встреч. Те же статуи, живопись на стенах, гуляющая праздная молодежь. Пятый уже ушел. Шумные Вторая и Двенадцатый переместились на другой конец помещения. Теперь их внимание привлекало загадочное полотно, представлявшее собой невообразимое сочетание зеленых и желтых пятен. Обсуждение шло такое же серьезное, но уже с меньшим азартом. Азарта у них поубавилось уже через минуту после того, как Тесье потребовал сбавить эмоции. Оперативно здесь работают. Глядя на них, я сообразил, что Тесье допустил ошибку. И еще какую! Теперь я знал, что по крайней мере эти двое являются актерами… «И на старуху бывает проруха, господин руководитель проекта», — подумал я и, саркастически улыбаясь, начал осваивать пульт. Вправо, влево, приблизить… Камера рывками дергалась по помещению, Ну ничего, это дело времени. Все-таки до чего же приятные, доброжелательные лица у этих «бессмертных». Нет, эти ребята доносить не станут. Как-нибудь споемся. Умиротворенный, я нажимал податливые кнопки и с удовольствием наблюдал за тем, как движения камеры становятся все плавнее и плавнее.

На следующее утро, последний раз взглянув на себя в зеркало, я пунктуально явился в операционную ровно в девять. Меня приветливо встретили, осведомились, хорошо ли я себя чувствую, и сказали, что уверены в успехе операции. После этого моя роль заключалась в том, чтобы улечься на операционный стол, протянуть руку, в которую медсестра ловко и почти безболезненно воткнула иголку внутривенного наркоза, глубоко вдохнуть и с блаженным выражением слушать, как доктор Фольен считает: «Раз, два, три…» На этом я отключился.

Следующее воспоминание состояло в том, что я пытался понять, где нахожусь, почему все лицо у меня какое-то онемевшее и в какие белые полосы упирается мой взгляд, когда я смотрю вниз. После нескольких минут напряженных размышлений я наконец понял-, что нахожусь на кровати в своей новой комнате, белые полосы — это бинты, охватывающие все мое лицо, а какая-либо чувствительность отсутствует, потому что наркоз еще не перестал действовать. Затем в поле зрения возник довольно улыбающийся Фольен. Я было попытался открыть рот, чтобы спросить его, насколько хорошо прошла операция, но он предостерегающе приложил палец к губам.

— Вам лучше пока не разговаривать, — сказал он. — Швы еще очень свежие.

И заботливо поправив одеяло, добавил:

— Все прошло превосходно. Дополнительных операций не потребуется.

Я впервые слышал о том, что операция могла оказаться не единственной, но в голове у меня был такой туман, что думать об этом не было никаких сил. Я устало повел глазами вслед за уходящим Фольеном и тут же снова провалился в беспамятство.

Сейчас я в какой-то апатии. Делать ничего не хочется. Задумчиво прикасаюсь к забинтованной щеке и тут же отдергиваю руку. Прошло два дня с тех пор, как мне изменили внешность. Бинты с меня снимут через неделю, а пока что только освободили доступ ко рту. Бесчувственность лица давно прошла и сменилась неприятным щекочущим ощущением. Прием пищи, простой разговор, чистка зубов — все это сопровождается болезненными эффектами. Не говоря уже о зевоте. Кроме этого, донимает зуд за правым ухом. Тоненькая таблетка динамика покоится там, вызывая своим присутствием желание почесать шов. Удерживая себя от этого соблазна, я провожу время, наблюдая за своим «инкубатором», а также перелистывая книгу с портретами всех его жителей. Мне необходимо запомнить все лица к моменту выхода в свет. Очень хочется, чтобы эти несколько недель пролетели поскорее.

• Предыдущая
• 20/65
• Следующая