Вместе с Россией - Иванов Егор - Страница 5

• Предыдущая
• 5/116
• Следующая

Государь по красному ковру сошел к проруби, митрополит петербургский сопровождал его, неся большой золотой крест. Святой отец трижды окунул крест в воду, затем наполнил освященной водой кропильницу и в сопровождении государя прошел вдоль шеренги знамен, орошая их каплями святой воды. Торжественно гремели колокола на Петропавловском соборе, оркестр играл «Коль славен», но вдруг все звуки потонули в мощном пушечном салюте. Свита, к которой уже вернулся царь, испуганно вобрала головы в плечи, но Иордань на этот раз сошла благополучно.

Генералы и сановники радостно накрыли свои седые и лысые головы, облегченно вздыхая, и процессия вернулась во дворец. Гостям в зале пришлось еще раз переместиться от окон к центру, дабы лицезреть великий момент возвращения государя и великих князей к вдовствующей императрице и великим княгиням.

Бывалые гости, хорошо знавшие церемониал, столпились у средних дверей, которые все вдруг широко распахнулись, и церемониймейстер пригласил в зал, где был сервирован завтрак.

Вокруг роскошных пальм были накрыты столы для почетных гостей. Разведенные скороходами, к ним устремились послы и министры с супругами, прочая публика ринулась к огромному буфету, занимавшему весь конец зала.

Маленький секретарь китайского посольства опередил громадного офицера-кавалергарда у самого стола, на котором стояла серебряная ваза с шампанским удельного имения Абрау. Таких ваз было множество, и возле каждой из них закипала толпа жаждущих. Другие осаждали хрустальные тарелки с произведениями придворных кондитеров. Считалось, что таких сластей в городе не найдешь. Офицеры и дипломаты набивали конфетами и шоколадом в пестрых бумажках полные карманы. Даже гвардейские офицеры не считали зазорным брать с царского стола эти конфеты и засахаренные фрукты домой.

Омары, лососина, торты и пирожные со взбитыми сливками, заморские фрукты буквально таяли на глазах.

Полный неловкости от этого великосветского разбоя, Соколов начал завтрак шоколадным мороженым, потом успел зацепить кусок фазана с маринованными сливами прежде, чем на него покусился японский дипломат, добавил салата оливье и провесного балыка и отошел в сторонку — туда, где у серебряных ковшей с оршадом, лимонадом и клюквенным морсом почти никого не было. Здесь он стал невольным слушателем разговора артиллерийского подполковника с поручиком Измайловского полка. Украшенный густой черной бородой подполковник в хмельной запальчивости убеждал поручика выбросить засахаренные фрукты, которыми тот набил карманы, и не носить их матери.

— Ты столько набрал? — вопрошал подполковник. — А зачем? Ведь это все отнято у голодного народа. И ты, и я, и государь — наш отец-командир…

— Саша, Саша, — увещевал его поручик, — ты крамольные вещи говоришь, да еще в гостях у царя!..

— Замолчи, как младший… — пьяно капризничал подполковник. — Ты думаешь, что если меня вдосталь напоили, то я должен…

Поручик, бледный от волнения и негодования на своего друга, все тянул его подальше от стола, от толпы, где мог услышать какой-либо верноподданный гвардеец.

Начинался разъезд гостей. Поручику наконец удалось сдвинуть с места и подполковника.

Движимый сочувствием и желанием оградить смелого офицера от лап военной жандармерии, которая ревностно следила за образом мыслей в армии, Соколов подошел к подполковнику. Привитая с кадетского корпуса дисциплина сработала в сознании офицера, и он подтянулся, увидев старшего в чине.

— Алексей Соколов, — просто представился полковник.

— Александр Мезенцев, — так же просто сказал артиллерийский подполковник.

— Виктор Гомелля, — в тон старшим представился гвардии поручик.

— Давайте выпьем за знакомство… — предложил артиллерист и потянулся за бутылкой. Виктор умоляюще посмотрел на друга.

— Ну, хорошо, Виктор, — почти трезво ответил на его взгляд подполковник, — я себе почти не налью.

Шампанское вспенилось в узких бокалах, новые знакомые чокнулись. Пригубив, Соколов отставил свой бокал в сторону, и офицеры последовали его примеру.

— В какой дивизии изволите служить? — поинтересовался Соколов. Ему был симпатичен артиллерист-вольнодумец, и он не прочь был поближе познакомиться с ним.

Подполковнику тоже понравился добродушный, располагающий к себе офицер Генштаба.

В офицерской среде российской армии в силу сословных перегородок между отдельными родами войск царил антагонизм. Офицерство гвардии и кавалерии почти полностью комплектовалось знатным и богатым дворянством. Офицерство пехотных частей представляли мелкопоместные, обедневшие дворяне из военных и чиновничьих семей, а также разночинцы, крестьяне и мещане. Между ними господствовала полная отчужденность. Артиллеристы в этих отношениях находились где-то посредине — они и от гвардии были далеки, и к пехоте относились несколько свысока.

Служащие по Генеральному штабу офицеры также были особой военной кастой, не очень-то общавшейся в неслужебное время с остальным офицерством. Поэтому порыв Соколова, его доброжелательное отношение к армейскому артиллеристу были несколько необычны и вызвали душевный отклик у Мезенцева и его молодого Друга.

— 28-я бригада, — коротко ответил подполковник, зная, что этого генштабисту достаточно.

— Командир батареи трехдюймовок?.. — полувопросительно-полуутверждающе протянул Соколов.

— Так точно, и к тому же «огнепоклонник»… — шутливо ответил Мезенцев, намекая на две большие партии в русской армии. Одна, называемая «штыколюбами», пользовалась поддержкой верхов военной власти и рождена была воззрениями такого выдающегося военного мыслителя, как генерал М.И.Драгомиров. При всех своих достоинствах и истинно суворовском духе Драгомиров не признавал значения современной техники в армии, воспитывал почти пренебрежение даже к пулемету и тяжелой артиллерии.

«Огнепоклонники» выступали за максимальное насыщение армии огневыми средствами — от скорострельных винтовок и пулеметов до разнообразной, особенно тяжелой артиллерии. Молодые и прогрессивно мыслящие генштабисты, такие, как Соколов, называемые иногда «младотурками» за страсть к преобразованиям в армии, горячо поддерживали «огнепоклонников».

— Вот как! — обрадовался Алексей. — Тогда нам есть о чем поговорить!

Полковнику хотелось узнать у артиллериста, как внедряются некоторые новинки, негласно полученные им через Австрию с заводов Круппа. Особенно его интересовала бризантная шрапнель, о которой он давно докладывал через генерал-квартирмейстера в Главное артиллерийское управление.

Поручик-измайловец, свято оберегавший своего нетрезвого друга, решил вмешаться, презрев субординацию.

— Господин полковник, нас ждут дома к обеду… — умоляюще смотря на Соколова, неловко соврал он.

Алексей понял и оценил его заботу о товарище.

— Хорошо, друзья, давайте встретимся завтра в восемь с половиной в офицерском собрании на Кирочной… — предложил он.

— Согласны!.. — торопливо выпалил Виктор, не дожидаясь, пока Мезенцев, настроенный на разговор, отреагирует иначе.

С симпатией проследив, как заботливо повел своего друга к выходу Гомелля, Соколов тоже направился к гардеробу.

«Смелый человек этот подполковник, — одобрительно подумал Соколов. — Значит, и другие офицеры задумываются о необходимости перемен в российской жизни?.. Но если в армии бродят такие мысли, какая же она опора трону в критический момент?.. Воистину грядет какой-то взрыв, как правильно считают друзья Анастасии! А вдруг эта Иордань — одна из последних? Ведь прятался царь раньше от народа… Теперь осмелел… Надолго ли?»

Полковник Соколов был недалек от истины — праздник крещенья 6 января 1914 года стал на Неве последним.

Улица 7-й роты, где уже около года квартировал Василий, была пролетарская, шумная. Маленькие ампирные домики, каменные и деревянные, в два и в три этажа — обиталища старых бар — перемежались пятиэтажными кирпичными громадами, так называемыми «доходными» домами. Здесь почти ничего не осталось от тех времен, когда в районе казарм Измайловского полка, по имени которого получил свое название проспект, селились целыми ротами отставные солдаты.

• Предыдущая
• 5/116
• Следующая