Негромкий выстрел - Иванов Егор - Страница 44

• Предыдущая
• 44/80
• Следующая

Направо от Палаццо Веккио изогнулись три арки — «Лоджиа дей Ланци», под которыми столпились бронзовый, позеленевший от времени Персей Бенвенуто Челлини, прекрасная скульптура «Похищение Сабинянки» работы Джиованни да Болоньи и целое мраморное население воинов, героев, женщин.

В полуденный час площадь Пиацца делле Синьорие тиха и молчалива. На ступенях флорентийского собора, там, где мрамор от прикосновения людских поколений стал словно фарфоровым, коротают час фиесты несколько оборванцев, а над ними гордо, сиятельно высится бронзовый конный Козимо Медичи… Не площадь, а музей; музей, в котором торговки овощами продают свой товар, стоят извозчики, лежат пьяные…

Соколов прошел мимо «Старого Дворца» и по высокой лестнице поднялся в музей Уффици. Он решил пройти по залам картинной галереи не только потому, что очень любил живопись Возрождения, но и оттого, что снова решил проверить, нет ли за ним слежки. В пустынном, несмотря на туристский сезон, музее это было очень легко сделать, а тем более пустить слежку, если она была, на ложный след, нечаянно заговорив со случайным встречным.

Он шел от полотен Чимабуэ и Джотто, Караваджо и Караччи, замечая все: от робкой наивности тосканских примитивов до разнузданной роскоши болонских мастеров. Он шел мимо нежного Перуджино, и загадочного Боттичелли, и могучего фра Бартоломео, и небесного фра Анджелико, и пышного Тициана, и светозарного Веронезе… Они встречали его как старые друзья, и чудилось, хитро подмигивали глазами своих героев. К удовольствию Алексея, он ничего не заметил для себя подозрительного, потому совершенно вольготно расхаживал в залах, где могучий дух искусства осенял человека своим волшебством…

Через пару часов Соколов оставил галерею и длинным коридором над домами, над мостом отправился на другую сторону Арно. Из окон он увидел под собой мутные воды реки. «Старый мост», по-здешнему Понте Веккио, кишел народом меж двух рядов своих лавчонок. На него, словно потоки, сливались толпы пешеходов от сходящихся улиц… Но вот длинный коридор кончился, и начался музей дворца Питти. Здесь Соколова объяла уже не та глубокая историчность, что в галерее Уффици, здесь царствовали Рафаэль, Андреа дель Сарто, фра Бартоломео…

Покинув галерею, Соколов решил обогнуть дворец и зайти в сад Боболи. Среди пахучей тишины стриженых лавровых стен, где в зеленых нишах грезят мраморные богини и боги, а львиные пасти выпускают водяные струи в порфировые лохани, он надеялся найти укромное место на тот случай, если одной встречи с агентом будет недостаточно и придется искать новое убежище для продолжения разговора.

Настал день встречи. Соколов и связник, а точнее — связница уже видели однажды друг друга года два назад, и им не было нужды разрабатывать сложные пароли или сообщать приметы одежды, дабы даже по нелепой случайности не перепутать человека. Такого рода предосторожности естественны, когда жизнь и свобода зависят от чистоты и кратковременности контакта двух разведчиков.

Соколов забрался в кондитерскую Джакоза пораньше и успел занять облюбованный им накануне столик в дальнем от окна-аквариума и достаточно затененном углу. С собой он предусмотрительно захватил газеты, дабы не одалживать их у официанта. Идя сюда, он снова тщательно проверялся и снова не обнаружил за собой признаков наблюдения.

Теперь он ждал связницу и размышлял. Он не только работал с братьями чехами против общего врага — агрессивного и наглого пангерманизма, но и относился к ним с огромным уважением и дружбой, как почти никогда, за редким исключением, не относился к своим агентам — немцам, бельгийцам, швейцарцам и другим европейцам. Об авантюристах, пытавшихся иной раз поднажиться на мошенническом шпионаже, и говорить не стоило. Продажные шпионы, которым было все равно, с кем работать, частенько выдавали брошюры, купленные в ближайшем книжном магазине, с наскоро приляпанными самодельными штемпелями «Совершенно секретно!» или «Строго конфиденциально генералу такому-то!», за добытые с большим трудом из сейфа военного министра документы и до хрипоты торговались. К подобным поставщикам секретной информации Соколов относился весьма недоверчиво, проверяя и перепроверяя полученные от них документы, расплачиваясь лишь после того, как безусловно признавалась их оперативная ценность. С особым сомнением он относился к бумагам, которые якобы добыты из самого германского Генерального штаба. Соколов частенько обнаруживал в них фальсификации и был убежден, что немцы нарочно фабрикуют фальшивые секретные документы, продают их в так называемые международные шпионские бюро, которые почти открыто существовали в тогдашней Европе, и таким образом финансируют собственные тайные операции…

Соколов с интересом углубился в газеты, изредка поднимая на входные двери взгляд, внешне ленивый, но зоркий и наблюдательный. Уже дважды сменились за столиками лакомящиеся особы обоего пола и всех возрастов, часы принялись отбивать три четверти первого, когда в точно обусловленный момент появилась Млада Яроушек. В кремовом платье и широкополой шляпе, которая покрывала ее белокурые локоны, с кружевным зонтиком и бисерным кошельком на цепочке, хозяйка лесного склада из Брюнна выглядела эффектно и респектабельно. Она опиралась на длинную ручку зонтика и на мгновение замерла в дверях, окидывая взглядом столики.

Глаза разведчиков встретились, затем разошлись; гостья как бы ненароком направилась в угол мимо занятых столиков. Как посторонняя, она чуть присела в книксене перед Соколовым и мелодичным голосом спросила его по-английски, можно ли присесть рядом с господином на свободное место. Соколов с видимой неохотой оторвался от газет и без особого удовольствия произнес по-итальянски: «Пожалуйста». Ответ по-итальянски означал, что все в порядке, слежки не обнаружено и можно без промедления приступать к делу.

Млада уселась, аккуратно расправив складки длинного платья, и не начинала разговора до тех пор, пока Соколов нарочно чуть громче, чем принято, спросил по-английски: «Миледи родилась в Италии?» — «О нет, сеньор! Моя родина Швеция!» — прозвучал ответ, в котором также была скрыта условность, показывавшая Соколову, что и Млада не заметила за собой ничего подозрительного.

Обычно Соколов стремился свести до минимума любой контакт со связником и ограничивался только обменом пакетами. Разумеется, в пакете, полученном от агента, лежали рукописные донесения, если агент был новичком или неспособным к фотографии, либо готовые уже микропленки с текстами сообщений. В обмен агент получал пакет с суммой в той валюте, которая ему была нужна или причиняла самые небольшие неудобства. В данном случае связник был опытен, снабжен необходимыми микропленками, сделанными профессионалами, и для естественности их встречи Соколов должен был согласно продуманной легенде его поведения немного пофлиртовать с иностранкой, что на курорте не только не осуждалось, но показалось бы даже странным, если бы он не сделал этого. Поэтому мистер Брок отложил в сторону свои итальянские газеты и как истый итальянец проявил вежливый интерес к даме.

Был именно тот редкий случай в жизни разведчиков, когда Соколов и его связница были уверены, что их встреча проходит в безопасной обстановке, а оба к тому же давно симпатичны друг другу. Русский разведчик решил позволить себе одну-две долгие беседы с единомышленницей, чтобы и поддержать ее морально, и разъяснить сложное новое задание, и проинструктировать по технике разведки.

В битком набитой кондитерской, где столики стояли довольно близко, вести подобные разговоры невозможно, и Соколов порадовался тому, что предусмотрительно подыскал тихое местечко — сад Боболи, — где в середине дня можно встретить, да и то изредка — ведь все-таки осень! — только влюбленных.

Совершенно невыразительно, как будто выполняя долг вежливости, призывавший его не молчать в присутствии дамы за его столиком, мистер Брок спросил:

— А не бывала ли госпожа в прекрасном флорентийском саду Боболи, что у подножия дворца Питти?

• Предыдущая
• 44/80
• Следующая