Негромкий выстрел - Иванов Егор - Страница 32

• Предыдущая
• 32/80
• Следующая

Двое последних ответили полупоклонами на приветствие Монкевица и Соколова, коих были начальниками. Импозантный, но уже стареющий бонвиван, Сухомлинов даже милостиво улыбнулся Соколову, которого знал по службе под своим началом еще в Киевском военном округе за работящего и дельного офицера.

Генерал-адъютанта Сухомлинова сопровождал до приемной немецкий адмирал фон Гинце, состоящий «лично при особе государя» в ранге военно-морского атташе. Гинце, как видно, очень хотелось вместе с министром проскочить в кабинет к государю, но дежурный офицер произвел неуловимый жест перед адмиралом, и тот сделал вид, будто не собирался вовсе пересекать порог царского кабинета, а только провожал своего приятеля Сухомлинова, развлекая его разговором.

Соколов подивился беспардонности этого матерого разведчика, о недавнем пассаже которого в яхт-клубе злословил весь Петербург. Яхт-клуб, как во всякой европейской столице, издавна служил в Питере прибежищем дипломатов, где они к тому же могли встречаться с чиновной и военной элитой — членами этого в высшей степени респектабельного заведения. Правда, великолепные обеды подавались крупным сановникам Российской империи, собиравшимся в яхт-клубе позлословить и обсудить самые горячие новости, в иной, более поздний час, нежели дипломатам.

Однажды хитроумный фон Гинце, явно в расчете на то, что после парадного обеда из двенадцати блюд, обильно политых вином, господа министры и члены Государственного совета будут менее воздержаны на язык, задержался в столовой зале после дипломатической трапезы и спрятался за каминный экран. Расторопный официант, получавший вдобавок к своему жалованью вознаграждение в корпусе жандармов, приметил хитрость германца. Когда обед был в полном разгаре и гости стали высказываться на щекотливые, а то и запретные темы, официант Петрушка, якобы по неловкости, уронил резной японский экран. Глазам изумленного общества предстал военно-морской атташе дружественной державы, скорчившийся в неудобной позе подле холодного камина. Господа министры были весьма шокированы, однако прожженный шпион, дослужившийся подобными трюками до адмиральского звания, ничуть не смутился. Он сделал вид, что принимает какие-то пилюли, поскольку-де ему после обеда стало нехорошо, затем выпрямился, раскланялся со знакомыми и был таков. Инцидент наделал много шуму в военной среде, молодые морские офицеры даже хотели вызвать шпиона на дуэль, но дело прослышала императрица, вызвала буянов на аудиенцию и умолила их не давать выхода чувствам…

Теперь фон Гинце как ни в чем не бывало отирался в толпе приглашенных на малый прием. Кто находился в других группках сановников, ожидавших вызова в царский кабинет, Соколов не знал, да и особенного интереса не проявлял.

Подле двустворчатой двери, ведшей в царский кабинет, стоял большой письменный стол. Место за ним занимал маленького роста дежурный офицер, командир лейб-гвардии гусарского полка, несшего в ноябре дворцовую службу, сорокапятилетний Свиты генерал-майор Владимир Николаевич Воейков. Монкевиц, перехватив его взгляд, подобострастно раскланялся и потом объяснил Соколову причину своей особенной любезности тем, что вскорости, то есть уже к рождеству, Воейков должен был принять пост дворцового коменданта.

В приемную заглянул неожиданно приятель Соколова, командир конных гренадеров Рооп, про которого вспоминал недавно царь. Будучи уже давно в Петербурге и хорошо зная все хитросплетения придворной военной жизни, он специально решил встретиться с Соколовым накануне столь значительного момента его жизни, как представление императору. Однако генерал был занят по службе и не смог повидать приятеля до Большого приема.

Владимир Рооп и Алексей Соколов отошли в укромный уголок приемной, пока не настанет черед вызова к государю Монкевица и новоиспеченного полковника.

Рооп уже однажды сыграл важную роль в жизни Соколова. Когда-то, закончив, как и Соколов, Академию Генерального штаба, он служил в штабе войск гвардии и Петербургского военного округа, откуда был назначен военным агентом в Вену. Веселый и беззаботный гвардейский офицер, за которым ходила слава необычайного покорителя женских сердец, Рооп совершенно не производил впечатления того основательного и дотошного штабного работника, предусмотрительного в мелочах и с широким складом мышления, каким был на самом деле. В бытность свою в Вене он, казалось, посвящал все свое время амурным похождениям и нисколько не интересовал по этой причине австрийскую контрразведку. Однако легкомысленный гусар, выпивавший на пари полдюжины шампанского, не пьянея, и служивший притчей во языцех во всех салонах Вены, Будапешта, Праги, был талантливым разведчиком. Он установил самые тесные дружеские отношения со многими офицерами императорского и королевского Генерального штаба в Вене, а знаменитый майор Редль, признанный создатель контрразведывательной службы австрийской императорской армии, конфиденциально состоял в числе его лучших друзей.

Когда Роопу пришла очередь получать полк, он был отозван из Вены в Киевский военный округ и стал командовать белоцерковскими гусарами. Соколову, занимавшемуся изучением австро-венгерской армии в штабе округа, он и передал все свои негласные знакомства в Австро-Венгрии, которые Алексей с его легкой руки продолжал успешно развивать.

Теперь Роопа очень интересовало, как идут дела у его главного венского знакомого, Филимона Стечишина, и он постарался тактично навести разговор на эту тему.

— Филимон работает великолепно, — уловив, куда тот клонит разговор, сообщил другу Соколов. — Теперь у него под началом целая организация чехов, достигших в австрийской армии высоких чинов, Но оставшихся в глубине души славянами и борцами за независимость Чехии. Один из этих офицеров — теперь крупный чин в генштабе, а другой твой знакомый, Альфред, получил повышение, стал вторым человеком в Праге — начальником штаба восьмого корпуса.

— Поздравляю тебя, Алексей, ты прекрасно развернул работу в Австрии, — вполголоса одобрил Рооп. — А если у тебя есть еще несколько таких друзей в Дунайской монархии, как Редль, то тогда можно считать, что ты знаешь об австрийской армии почти все.

— Даже если б я знал о ней все, ты всегда будешь знать чуточку больше, — улыбнулся своему другу и коллеге Соколов.

— Не советую тебе только раскрывать здесь источники своей информации, — так же вполголоса промолвил Рооп. — Ты знаешь, наверное, что у нас при дворе очень сильна германская партия, которая делает ставку на симпатии царицы. Да и наша с тобой старая пассия, Екатерина Викторовна, супруга военного министра, тоже проявляет слишком большую активность в пользу разных там немчиков.

Рооп, прапрадед которого приехал в Россию во времена Петра Великого из Дании, терпеть не мог немцев и особенно не жаловал молодую жену своего бывшего командира Сухомлинова.

— А как она здесь прижилась? — поинтересовался Соколов петербургской судьбой красавицы, вызывавшей восторг всех офицеров Киевского округа, когда она появлялась на балах в офицерском собрании.

— Ты знаешь, свет капризен. И хотя Екатерина Викторовна — супруга генерал-адъютанта, светского гвардейца и военного министра, любимца императора, ее не признают в петербургских салонах из-за того, что она родилась в простой малороссийской семье. Впрочем, зачем я тебе говорю все эти азбучные истины, ведь вы, киевляне, лучше нас, петербуржцев, знаете подноготную этой красавицы. Могу тебе только по секрету сообщить, что, когда Владимир Александрович представил ее государю, красота Сухомлиновой и ее молодость произвели у него такой фурор, что, как говорят злые языки, царь несколько оживился и даже обратил на эту красоту внимание своей супруги. Ну а ты хорошо знаешь, что значит, когда одной женщине, да еще считающей себя красивой, говорят о красоте другой. Вот царица и возненавидела Екатерину Викторовну.

Насмешливый блеск в глазах Роопа погас так же внезапно, как и появился. Он с нескрываемым осуждением довольно громко произнес:

• Предыдущая
• 32/80
• Следующая