Арабский кошмар - Ирвин Роберт - Страница 44
- Предыдущая
- 44/60
- Следующая
Джинн фыркнул: «Думаю, даже единственным своим глазом он узрел, что с виду ты слабоумный, и наверняка рассчитывал, что если ты по какой-то странной случайности знаешь ответ, то вымолвить его все равно не сумеешь. Продолжай. Что было дальше?»
Мальчик нахмурился и продолжил: «Я в отчаянии смотрел на него. Потом мне пришло в голову, что, если даже я не сумею заставить его дать мне немного воды, он хотя бы может избавить меня от необходимости идти в деревню. Поэтому я сунул ему в руки письмо, которое ты мне дал, и с надеждой посмотрел на него. Он бегло просмотрел письмо и вернул его мне. Он был в ярости. «Ты отгадал загадку, – сказал он. Потом он бросил на меня хитрый взгляд: – Я обещал тебе воды, но не обещал чашку». И с этими словами он вылил воду мне под ноги, и она впиталась в пыль. В бешенстве набросился я на него и попытался разодрать ему глотку зубами. Потом, обнаружив, что зубы у меня недостаточно большие и острые, я попросту его задушил.
В ужасе воззрился я на первого убитого мной человека. Потом я обыскал его тело, надеясь найти что-нибудь мало-мальски ценное. При нем было только письмо. Взяв и его, и мое письмо, которое я ему показывал, я продолжил путь в деревню.
Там, помахав письмами, я дал понять, что прошу отвести меня к тому, кто сумеет их прочесть.
Меня отвели к профессиональному письмописцу, который читал и писал все письма в деревне. «Покажи-ка, – сказал он. Потом он молча углубился в чтение и через некоторое время сказал: – Это очень интересно». После чего он вышел и собрал вокруг себя полдеревни. Затем, удовлетворившись, наконец, количеством слушателей, он начал нам всем читать.
«Мектуб. Сие написано. Это рассказ о судьбе и ее превратностях… Родителей своих я не знал. Я был подкидышем и, судя по самым первым моим детским воспоминаниям, рос в лесу среди обезьян. Но однажды, когда я еще был ребенком, люди нашли меня сидящим на опушке и отвели в ближайший город. В городе был школьный учитель, служивший при большой мечети, и меня отдали на его попечение. В меру своих весьма скромных способностей я обучился у этого человека обычаям и языку рода людского. Наконец настала пора обучить меня ремеслу или профессии. Однако найти наставника, который согласился бы взять меня в ученики, оказалось трудно, ибо всех смущало мое таинственное происхождение и я в самом деле был угрюмым и, видимо, недалекого ума человеком. Но однажды, когда мы с учителем бродили по базару в поисках подходящего наставника, к нам подошел один человек и сказал, что подыскивает команду на свой корабль, на котором предполагает с торговыми целями отплыть к островам, расположенным восточнее Суматры.
Они со школьным учителем быстро договорились о том, что меня, который, насупившись, стоял рядом, зачислят в списки команды. Был подписан контракт, и капитан заплатил учителю деньги. Мой новый хозяин отвел меня на пристань. Знать бы мне тогда то, что предстояло узнать впоследствии, я повернулся бы и убежал обратно в леса, дабы жить там в первобытном довольстве, питаясь фруктами и орехами. Но я был молод, думал, что с моим скучнейшим образованием покончено, и уже обуреваем был жаждой приключений! Вслед за капитаном поднялся я на корабль. Капитан был весьма доволен выгодной сделкой, заключенной с учителем. Поскольку ясно было, что капитан не богат, и многие подозревали, что его таинственное предприятие будет рискованным, команду он набирал с большим трудом. Команда, которую ему удалось подобрать, состояла по большей части из преступников, калек и (как я, например) людей скудоумных.
Капитан был стариком, озлобленным и жестоким. Он был одержим, как пришлось мне впоследствии узнать, сознанием прошлого греха и нынешней цели, хотя равно и то, и другое было мне тогда неведомо. Команда служила ему неохотно. Всей команде было известно, да и в городе ходили упорные слухи, что торговля с островами восточнее Суматры, да и с кем бы то ни было, капитана совсем не интересует. Вместо этого, как утверждали многие, он намеревался, преследуя собственную тайную цель, направить судно на самый край земли.
Именно это он и сообщил нам в день, когда мы снимались с якоря. Он обратился к нам с полуюта.
– Я провожу изыскание, – сказал он.
Будучи с детства дурачком, слова этого я не знал (ныне мне его смысл хорошо известен) и поэтому спросил:
– Что такое изыскание?
– Проводить изыскание – значит задавать вопрос в движении, только и всего, – ответил он.
– Какие же вопросы вы задаете? – спросил другой член команды, но капитан разгневался и больше ничего нам, палубным матросам, не открыл. Единственным человеком, коему он действительно доверял, был его помощник.
Мы снялись с якоря. Что это было за плавание! Меня отправили вахтенным в «воронье гнездо», и я сидел там день за днем, восхищенно глядя вперед или вниз. Впереди я видел чистую, безбрежную синеву. Горизонта не было. Воздух в тех экваториальных краях был теплый и желеобразный. Он имел природную тенденцию застывать и порождать образы, точно так же, как земля благодаря своим природным генеративным способностям порождает в почве камни; по крайней мере так учил меня в мечети мой наставник. Образование – чудесная вещь. Так вот, я видел миражи – караваны верблюдов и воздушные замки, плавучие острова, корабли, плывущие кверху килем по внутренней поверхности небесного свода, тусклые разноцветные сияния и громадные суда с наполненными ветром парусами. Однажды мне показалось, что я вижу наш корабль, испытывающий качку в бурю, идущий обратно, к порту отхода. Вне всяких сомнений, то были мои упования, предвосхищавшие реальные события. Разглядеть корабль было трудно.
Внизу взор мой носился по запутанному такелажу с его переплетениями и складками, ниспадавшими на палубу, где под наблюдением капитана трудилась несчастная команда грязных полулюдей. Приуготовленный своею обезьяньей ловкостью для жизни средь рангоутов и такелажа, я мог разглядывать их сверху и созерцать иные перспективы.
Прославит ли меня и тех рабочих животных, что внизу, таинственная цель нашего капитана?
Лишь однажды пришлось мне прервать свои уединенные размышления. В один прекрасный день мы, спасаясь от бури, зашли в порт на белуджийском побережье. Именно там я и достиг вершины счастья, и именно там, хотя тогда я этого еще не сознавал, были посеяны также семена нынешних моих невзгод. В порту, во время увольнения на берег, со мной заговорила молодая белуджийка.
– Ваше лицо напоминает морду обезьяны, – сказала она.– Не поймите меня превратно. У вас большие глаза. Щеки ваши раздуваются и пылают здоровым румянцем. Во всем лице отражается звериная невинность. У вас действительно красивое лицо. И вновь не поймите меня превратно. Я не шлюха. Я приличная девушка из хорошей семьи, живущей в этих краях, но…
И тут, – сказал дальше джинну волчий выкормыш, – профессиональный письмописец отказался читать дальше. Он утверждал, что, поскольку среди слушателей есть женщины и дети, это будет не совсем удобно. В публике разгорелся спор по поводу его притворной стыдливости. Дело кончилось тем, что письмописец перевернул несколько страниц и продолжил историю со следующего места…
Наутро мы вновь подтвердили наши обещания, и я поднялся на борт корабля, дабы плыть дальше на восток. Если бы я только знал, что за цель была у нашего капитана и при каких обстоятельствах буду я возвращаться назад! Когда мы удалились от берегов Белуджи…
*
– Минутку, Йолл, – сказал Бэльян.– Если письмописец не согласен был читать о том, что произошло между мальчиком-обезьяной и молодой белуджийкой, это совсем не значит, что вы не можете нам об этом рассказать.
- Предыдущая
- 44/60
- Следующая
