Король-Беда и Красная Ведьма - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 34
- Предыдущая
- 34/78
- Следующая
— А днем-то он где?
— — Бес его знает, — отмахнулся Джиджио. — — Может, роется на помойках, кормится где-нибудь. Все, кто его видел и ушел живым, говорят о темном времени.
— А кто его видел? И насколько приврал?
— Рэнди, я не знаю, в чьей постели ты провалялся все это долгое время, но чертовски невозможно, чтобы ты не слышал ВООБЩЕ ни одной сплетни!..
— Представь себе! — оборвал его Рэндалл, отметив про себя, что сэр Эверард никак не мог остаться в неведении. И чтобы впредь он этого не делал.
— Ваттье де Монкальва, — сказал Джиджио с такой неосознанной значимостью, с какой не говорят о чужих, — господин префект Триссамаре, если кто не знает, говорил, что посыпал за ним команду. Не гражданских живодеров, заметь, своих солдат. Тварь оказалась достаточно умна, чтобы не попасться им на глаза днем, пока они обшаривали тупики и помойки и всякие прочие места, где днем прячутся собаки. Они уже думали, будто все это враки. Когда же настала ночь, им не пришлось его долго искать. Префект сказал, они думали, что загоняют пса в угол. В тупик. А это он их заманивал. Он прыгнул прежде, чем его успели зацепить протазаном. Две рваные глотки, одна кисть отгрызена вместе с ножом прежде, чем ее хозяин успел издать хоть звук, множество укусов и царапин. Говорят, у солдат сложилось впечатление, будто все это он проделал в одном-единственном прыжке. Все раны… плохие. Грязные. И все показания сходятся на том, что это чудище уже очень мало напоминает собаку. У… от… Ваттье нормальные, не склонные к посмертному признанию люди. Им недоплачивают за героизм.
— Ты забыл про светящуюся шерсть!
— Заткнись, Тинто.
— Боже правый, Джиджио, чем ты его кормил?!
— Может, ты и слову префекта не веришь?
— Он тебе сам рассказывал? — словно невзначай бросил Рэндалл. — Или эти свидетельства передавались из уст в уста?
— В личной беседе! — огрызнулся Джиджио и осекся. Рэндалл улыбнулся, как мог тонко, прикинув про себя соотношение возрастов и внешностей Джиджио и отлично знакомого ему префекта Монкальва, а также то, в какой степени родства эти двое могли состоять. Состав официальной семьи префекта также был ему известен.
— Я вот подумал, — хохотнул он, — какая удобная должность! Ходить по ночам, защищая пухленьких купчих! Скольких бастардов можно сделать безнаказанно!
Зрелище борьбы Джиджио с собственным бешенством позабавило Рэндалла. Он, прямо скажем, и не надеялся когда-либо обыграть того в его любимую игру «а я знаю, то ты знаешь, что я знаю» и сейчас даже слегка потерял к Лжиджио интерес. Впрочем, на этом пункте ему следовало остановиться, иначе он рисковал в придачу к чрезвычайно опасному псу получить еще более опасного Джиджио. Причем за спину.
Он еще немного посидел в своей внутренней тишине, почти не прислушиваясь, как вокруг него пререкаются приятели. Потом поднялся.
— Дело, стало быть, для мужчин. — И выразительно хрустнул костями.
— Я не… — замотал головой Джиджио. — Ищите других сумасшедших…
— Убейте меня, — заявил вдруг Тинто, который вроде не был пьян, — но я хочу это видеть!
— Увидишь, — пообещал ему Рэндалл. — Хотя бы с верхушки дерева. Я не возражаю, если напишешь об этом песню.
— А ты не слишком дорого заплатишь за эту героическую пропаганду? — прищурился на него Джиджио. — В прошлую вашу встречу счет, кажется, сложился не в твою пользу?
— Потому и иду, — ответил Рэндалл, почти не лукавя. — Никто не посягнет на мое безнаказанно.
Улица вымерла, словно неведомый враг вступил в город. Даже фонарщики не осмеливались зажигать огни на главных улицах, и город освещен был лишь луной да теми факелами, которые троица прихватила с собой на дело. Поскольку светили они все больше по сторонам, вперед да позади себя, а не под ноги, то постоянно оскальзывались на подгнивших фруктовых корках и в вонючих лужах, коих и в прекрасной культурной Триссамаре было не меньше, чем в варварской Констанце, и кои еще более гнили и воняли в жарком климате Средиземноморья. Готовность, с какой огромный город захлопнул ставни и наложил засовы, заставляла заподозрить жителей по крайней мере в искренней вере в чудовище. Во всяком случае, ночная стража, выискивавшая на улицах нарушителей спокойствия, а также высматривавшая дома, где не по чину жгли свечи, никогда на памяти Рэндалла не могла навести такого порядка. Город выглядел неживым.
За спиной Рэндалла невнятно бубнили друзья. Прислушавшись, он разобрал в их шепоте сомнения в благополучном исходе всего предприятия. Впрочем, сейчас ему некоторым образом было все равно, один ли он здесь. Самым сильным его чувством на данный момент было любопытство. В сущности, ему впервые предстояло увидеть… существо — ему не хотелось называть его тварью, — одаренное той же силой, что и он сам. Пусть неразумной и бессознательной, неуправляемой, но все же — силой той же породы, причиной которой был, собственно, он сам. До сих пор он сталкивался только с комарами. Едва он только приехал, в Триссамаре и окрестностях объявилась популяция кровососов, абсолютно ненасытная и проникавшая под любые самые плотные пологи и вуали. Ученые-энтомологи пытались объяснить ее появление естественными причинами, в том числе миграциями из Хинда, вроде тех, как раз в несколько лет на поля Камбри обрушивались опустошительные тучи саранчи, и обещали, что мутация окажется нежизнеспособной и в скором времени сойдет на нет. Возможно, уберись некто Баккара в другой географический регион, так бы оно и случилось, но поскольку Его Величество никуда не делось и продолжало исправно подкармливать комаров, всему прочему населению просто пришлось смириться с этой напастью. Горожане комаров, разумеется, хлопали, и насколько Рэндалл был в курсе, ни на чьей человеческой природе это особенно не отражалось. Таким образом он пришел к закономерному заключению, что либо все то враки, во что ему, честно говоря, верить не хотелось, либо цепочка заразы где-то прерывается. Специальных исследований в этом направлении он не вел.
Триссамаре была зеленым городом. Практически перед каждым приличным домом хозяева содержали садик, помимо эстетической функции позволявший укрываться от зноя в полуденные часы. Садик обычно отделялся от улицы забором ободряющей высоты. Да и вдоль улиц тут и там торчали искривленные жаром и ветрами деревья. Спортивные молодые люди, отказавшись от мысли разыгрывать из себя героев, вполне могли при желании оказаться вне досягаемости зубов даже очень крупной собаки.
Он возник перед ними как оправдание поговорке «кто ищет случая, того случай находит сам». Беззвучно, ибо сказано: «Лающая собака не кусает». Времени оглядываться у Рэндалла не было. Спешить, впрочем, тоже не стоило. Медленно, но деловито он намотал плащ на левую руку. Время, казалось, растянулось на мили.
«Неужели я так же выгляжу со стороны?»
Пес казался больше, чем он его помнил. Хотя, возможно, это темнота шутила свои шутки. Дыбящаяся на загривке шерсть была пронизана лунным светом, облекавшим и утолщавшим каждый волосок. Как будто крупная чешуя облекала его грудь, и словно серебряный ореол силы по контуру обводил его. А может, это и был ореол силы. Хотелось надеяться, что так. Рэндалл мимоходом порадовался, что в руках у него не было факела. Свет огня, разгоняя скудный круг тьмы, слепил бы глаза и не позволил бы им увидеть то, что таилось за границей его достижимости.
И, к некоторому облегчению, это уже не напоминало собаку. Убить собаку Рэндаллу было бы довольно трудно. Просто потому, что жалко. В принципе он не имел ничего против псов, достойно выполняющих свой служебный долг. Но он шел, рассчитывая встретить чудовище, и не обманулся. Он походил на миниатюру из бестиария, составленного по словам пилигримов, побывавших в неведомых землях. Он мог быть мантикором. Таким изображали бы льва те, кто льва никогда не видел. С огромной головой и гипертрофированной уродливой грудной клеткой, с хвостом, кольцами змеящимся во тьме и оканчивающимся пуком черно-белой шерсти. Черно-белой — потому что иные цвета не существовали этой ночью. Рэндалл не видел хвоста, потому что вся задняя часть зверя погружена была во тьму, но он мог себе представить. Для любого другого человека то, что стояло перед ним, было непостижимым и неодолимым сгустком темных сил, превосходящих всяческое разумение и всяческий героизм. И лишь для Рэндалла Баккара отношения с этой тварью оставались отношениями между человеком и обыкновенной бешеной собакой. Она была собакой ровно настолько, насколько он был человеком. К острому, болезненному и тайному его сожалению и по иронии судьбы, то, что он соглашался счесть чудовищем, было в некотором роде его собственным отражением. Тварью одной крови. Порождением. Единственного такого же, как он сам, ему необходимо было уничтожить собственными руками. Позаботившись о безопасности левой руки, которую он планировал сунуть твари в зубы, правой рукой Рэндалл извлек нож. Не годилось ни одно менее маневренное оружие. При виде стали, точно так же отливавшей под луной и окруженной, должно быть, в глазах животного, таким же контуром силы, пес издал низкое, почти неслышное рычание и опустил голову к земле. Каким-то образом Рэндалл догадался, что это означает переход из нейтральной позиции в агрессивную.
- Предыдущая
- 34/78
- Следующая
