Король-Беда и Красная Ведьма - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 31

• Предыдущая
• 31/78
• Следующая

Он изменился. Можно сказать, он стал совсем другим человеком. Найдя в себе силы вырваться из атмосферы мрачной интриги, утратив причины искать всюду предателей и убийц, перестав вариться в соку старинных легенд, пропитанных злодейством, наконец, уже не ощущая себя никому не нужным и даже помехой, Рэндалл смог стать тем, кем он хотел и кем в принципе он мог быть. Широким, великодушным, веселым, щедрым юношей, первым среди равных, отличимым в любой забаве, равно куртуазной и рыцарской. Отличным материалом для Всеми Любимого Короля.

Глаз увязал в вечернем небе, словно в синем бархате. Луна доплывала где-то там, выше, невидимая, окрашивая серебром одни лишь края прорех в облаках. Зрелище было волшебным, хотя отчасти, как почему-то всякое отверстие, напоминало Рэндаллу прорубь: непременный финал царствования ожидавший в конце пути любого мужчину Баккара.

Три товарища обретались ночной порой в тихом квартале, где отстроились степенные, самые богатые купцы южной столицы Триссамаре. Торный студенческий путь, пролегавший через все кабаки, пользующиеся у благонамеренной части горожан дурной славой, остался сегодня далеко в стороне. Там собирались острословы, с высокомерием подданных другой страны комментировавшие введенный Брогау на подвластной ему территории закон о Святости Брака, каравший смертью супружескую измену. Любители же дела действовали под покровом тишины. А тишина в этот не слишком поздний час была непривычной, тревожащей. Тинто прислонился к каменной ограде, ко всему равнодушный, перебирал струны и мурлыкал что-то на обыкновенные для себя темы «белла» и «маре», свешиваясь над лютней безупречным, как месяц, профилем, словно омытым шелковой прядью волос. Общался с лютней на одном, тайном для прочих языке. Возможно, многие годы оба, он и лютня, искали тех, кто способен говорить с ними без перевода, а прочими временными встречами лишь довольствовались в ожидании то ли фатума, то ли чуда. Загадка, в которую Рэндаллу не хотелось вникать, потому что он чувствовал себя в ней чересчур материальным.

Стена была беленая, глухая. Каменная. Рэндаллу под подбородок. Он и глядел через нее, поверху, над вмазанными щели тупыми от времени гвоздями, утвердив подбородок на скрещенных запястьях рук. Ждал, когда появится свет в условленном окне. Должно быть, еще не все слуги, которых дама не вполне могла доверять, покинули дом к этому часу.

Джиджио слонялся по улице взад-вперед, и время от времени голос его взвизгивал на повышенных тонах, отваживая случайных прохожих. Он же предупредил бы товарищей о приближении ночной стражи. Улочка-то вся — три приземистых по вечернему часу благонравно погруженных во тьму.

Жечь свечи по ночам было дворянской привилегией. Для прочих сословий на этот счет полагался гигантский штраф, замаскированный под так называемый свечной налог, и мало что из радостей этого мира стоило таких денег.

Серебряные капли стекали со струн и, падая, касались души. «Зачем я здесь?» Рэндалл очумело покрутил головой.

— Скажи мне, почему монна Белла Трисса выбрала тебя? — спросил и Джиджио, неожиданно возникая из тьмы. В голосе его не было обычной язвы, и Рэндалл повернул голову, чтобы взглянуть на его лицо, белевшее в ночи, как луна.

Джиджио любил ее. Жадно, неутолимо и безответно. Монну Беллу Триссу не интересовала преданность, могущая осложнить ей жизнь. Она была замужем, и замужем удачно. Она, безусловно, не принадлежала к породе тех, чью любовь покупают. Она и сама могла заплатить, другое дело, ей тоже льстило, что ею наслаждаются не за деньги. Ее неприступная, наблюдаемая издалека красота не единожды обсуждалась в студенческих кабаках. Дама была осторожной, имела репутацию добродетельной и, без сомнения, хорошо охранялась. К тому же она была молодой женой старого мужа и, разумеется, нуждалась в определенного рода развлечениях во время его долгих деловых отлучек. Студенты дворянских родов, при собственных деньгах, подходили идеально, и оставалось только ждать, когда эта мысль войдет в хорошенькую головку монны Беллы Триссы.

Волочился за ней Джиджио, он же разгонял ночную тишь под ее балконом воплями серенад и сорил деньгами среди якобы неподкупных слуг, уверяя всех, и в том числе себя, что это лишь плоть его жаждет, но вожделенный знак согласия получил Рэндалл, будучи и сам удивлен. Молоденькая самочка, которую в жизни волновали лишь томления тела. Не отвергая их, не уверяя, что самому ему они чужды, он, однако знал, насколько могущественнее тяга неудовлетворенного духа и соответственно различал их. В том, что он стоял здесь, косвенным образом виновен был Джиджио. Во-первых, немыслимо мучительным было стыдное желание получить плод, запретный для ближайшего друга, кем бы она ни была. Убедиться, что любое соперничество вновь и вновь оборачивается в его, Рэндалла, пользу. И не важно, магия это или! элементарное мужское обаяние. Главное — побеждать. Джиджио его продаст, приведись только случай. А во-вторых, сам Джиджио не простил бы ему пренебрежения желаниями своей звезды. В его глазах они, вероятно, были священны. Он бы убил того, кто пренебрег бы ею.

— Почему? — повторил тот, останавливаясь в пределах видимости, диктуемых лишь луной. — Рэндалл, друг мой, я завидую тебе самой неистовой завистью. Почему, скажи, она не пробуждает во мне иные, более постыдные чувства, способные уничтожить мое расположение к тебе?

«Потому ли, что у меня есть тайный дар вовлекать других в сферу своих интересов, окрашивать их субъективный мир в соответствии со своими желаниями, создавать и пересылать мыслеобраз, подчинять сердца и властвовать душами… почему это не действует на Брогау?.. а кто сказал, что не действует?.. великие Силы, как хочется попробовать!.. ведь я не видел его с тех пор, как это пробудилось во мне, но не самообман ли это?.. и верно ли, что против меня могут встать лишь достойнейшие и равные мне? В любом случае я намерен пользоваться данным мне могуществом, чем бы ни пришлое платить».

Плата. Мысль о плате, промелькнув во мгле летней ночи возвратилась вновь и назойливо закружила в странно опустошенном мозгу. Ни малейшего томления он не испытывал и в помине. Предчувствие мучительной злой смерти. От предательства. Но он отогнал эту мысль с беспечностью двадцатилетнего, пьющего чашу бессмертия.

— — Может, она просто романтична и, как дева, мечтает о принце? — вполголоса предположил Джиджио. Лицо его так странно белело средь шепчущей тьмы олеандров. Сочетание невинности облика и страстности шепота внезапно представило его Рэндаллу искушающим змеем, свернувшимся на цветущих ветвях. — Интересно, сколько младенцев в тот год получили это верноподданническое имя? Может быть, лишь благодаря ему ты всегда будешь обладать тем, что недоступно другим смертным?

Все вокруг вызывало непрерывный дискомфорт. Он… знает? Рэндалл ощутил укол панического ужаса, как человек, впервые подвергшийся шантажу. Знает! Он едва удержался, чтобы не проверить быстрым взглядом, насколько близок к их разговору третий поросенок их компании. Судя по звукам, Тинто безмятежно грезил, роняя жемчужины в придорожную пыль. «Груди твои как дельфины, стянутые золотой лентой». Рэндалл представил себе парочку резвящихся в корсаже дельфинов. Как ни странно, ему не полегчало.

— По крайней мере, — тихо, но настойчиво, как помешанный, выговорил Джиджио, неотступно следуя за ним, когда он сделал несколько нетерпеливых шагов, — не называй ее «тезоро мио». Как угодно, мало ли придумано слов, но только не «тезоро мио»! Я берег их для нее. Клянусь тебе, я узнаю!

Джиджио погиб от руки мужа одной из своих любовниц, не сейчас и даже не завтра. И это не было даже дуэлью. Фехтование, спортивный поединок, шутка для всех, кроме этих двоих. Удар был силен настолько, что пронзил решетку маски, угодил в глаз и вошел в мозг. Рэндалла тогда не оказалось рядом, и вообще он занимался в другом месте своими делами и видел много такого, на что ему не хотелось смотреть. Смерть Джиджио была как фейерверк, и никто не пожалел о нем. Он умер с репутацией опасного мерзавца, и почему-то потом Рэндаллу долго мерещилось его мертвое лицо.

• Предыдущая
• 31/78
• Следующая