Король-Беда и Красная Ведьма - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 26

• Предыдущая
• 26/78
• Следующая

Поэтому, даже имея на руках несметные деньги, он отказался от покупки лошади. Во-первых, его почти наверняка надули, возможно — ограбили и стопроцентно выдали погоне. А если и не так, все равно, будучи разменянной, рада оставляла за собою такой след, что ищейки Хендрикье могли идти по нему с завязанными глазами. Наличие денег лучше было не демонстрировать. А потому лошадь он украл. И продолжал их красть на всем пути, потому что хоть и прикрывался именем королевской почты, что в принципе давало возможность беспрепятственного и беспошлинного передвижения по всем дорогам, но не мог предъявить подорожную в подтверждение своего статуса. Смешно, он ведь мог бы ее сам себе и выписать, коли догадался бы заранее. А посему смена лошадей на всем пути следования в пределы Камбри как и питание, и проживание, гарантированные для гонцов за которых расплачивалась казна, оставались для него недоступны. Ну что ж. Это дало ему некоторый навык, а проще говоря, он научился довольствоваться подножным кормом, красть и ловить рыбу. И даже есть ее сырой. Все это было интересно, но от повторения подобного опыта он бы, пожалуй, воздержался.

Было в избранном способе путешествия одно преимущество — быстрота. Свяжись он с купцом или караваном, и те, кому по роду службы предписано передвигаться быстро, нагнали бы его и вернули в единый миг, как только обнаружили пропажу. Статус королевского гонца давал также и некоторую безопасность. Гонцы редко имели при себе ценности и поэтому представляли для разбойников весьма незначительный интерес. Ценность гонца измерялась информацией и скоростью, с какой он эту информацию передавал. Посягнувший на королевскую почту, таким образом, считался посягнувшим на самого короля и проходил по статье государственной измены. Вихрем проносясь через города и села, Рэндалл оставался в памяти лишь как клубок лошадиных мышц и голос, требовавший дороги именем короля.

Ночевал в лесу, вполглаза, трясся, вымокая под летним дождем. Благо прямые королевские трассы он знал назубок, как ночи корпел над картами. Прямее летали только птицы. Отощал, как волк, и привык смотреть вокруг себя по-волчьи: потребительски, гадая, где и что мог бы урвать. Лгал напропалую, когда нужно было получить доступ к коновязи пьянствующих ландскнехтов или путешествующих дворян. Уводил лошадей от карет не хуже заправского цыгана, временами подозревая, что в случае нужды мог бы этим кормиться. Скакал с седлом и без седла и выделывал такие головокружительные конные трюки, что диву давался, как оставался жив. О своих приключениях он мог бы написать книгу на досуге, но на самом деле считал, что все это неинтересно. Во всяком случае, он сделал все, что от него зависело. И если Камбри, поразмыслив, решит с ним не связываться, он уже ничем ему Ю помешать не сможет.

Было, однако, нечто такое, что убеждало его в искренности сэра Эверарда. Один из всех тот согласился звать его по имени. Помимо всего прочего, Рэндалл отчаянно нуждался в друге. Он устал сражаться один. Он вообще… устал. Поэтому он закрыл глаза и закатился, как солнышко, готовый проснуться другим человеком. Собой. Таким, каким ему хотелось быть.

И наутро чудо никуда не делось. Через распахнутое окно комната наполнилась птичьим звоном и ароматами цветов, и Рэндалл вскочил с постели другим человеком, прекрасно чувствуя себя без необходимости размышлять над мрачными тайнами царствований, просчитывать возможные варианты кровавых покушений на свою драгоценную персону, даже просто сживать. Была уверенность, что все это можно отложить до определенных времен. Приятно иногда побыть не королем.

Возле постели обнаружилась чистая одежда королевских цветов, и все было приготовлено для умывания. Разгар лета дышал в окна, и он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Хотелось попросить сэра Эверарда сегодня же показать ему порт. Он никогда не видел ни моря, ни парусных кораблей. Правда, окно в его новой спальне позволяло разглядеть где-то вдали, над множеством разноцветных черепичных крыш манящий лоскуток чего-то более голубого, чем небо. Достаточно далеко, чтобы привлечь мальчишеское воображение.

Одевшись, он сбежал по вчерашней мраморной лестнице объятый восхитительным чувством, будто сэр Эверард принадлежит ему с потрохами. Вот она, первая победа! Добраться сюда сквозь все опасности пути было не самым большим достижением. По-настоящему замечательно было взять этого самого независимого из лордов Королевства на один голый понт, купить его практически ни на чем и заставить его играть на своей стороне вопреки всем на свете могущественным врагам. И этот день был чудесен, чудесен, чудесен!

Впервые его ждал завтрак, сервированный на двоих. Королевская трапеза во дворце Констанцы представляла собою многолюдное церемониальное действо и ни с кем не сближала. Иногда он ел в своей комнате, но чувствовал себя при этом так, словно это было исключение из правил. Урывки уединения. Видимость мятежа.

А здесь, оказывается, не было ничего естественнее скромной трапезы в небольшой прохладной столовой, задернутой от жаркого солнца легкими шторами. Белые и приглушенные серые цвета. И розы. Рэндалл никогда не видел в одном помещении так много окон, и таких больших!

За круглым столиком его уже ожидал милорд Камбри с накрахмаленной салфеткой за воротничком: упитанный, розовый, обаятельно важный, в голубом утреннем сюртуке. При появлении Рэндалла он сделал неторопливое движение, означающее намерение встать. Мальчик сделал протестующий и сэр Эверард вздохнул с явным облегчением:

— Доброе утро… Рэндалл.

Маленькая пауза перед именем обозначила умышленно опущенный титул. Оба углядели его за умолчанием, и оба согласились, что будет так. Возможно, именно на этом умолчании и зиждилось их взаимное расположение. И Рэндалл готов был заплатить любую цену, чтобы этот человек отныне принадлежал одному ему, потому что отныне от него зависело все. И даже просто так.

Привыкший есть из металлической посуды, пусть сколь угодно ценной, он с изумлением разглядывал на просвет крохотные, на глоток, чашечки из тончайшего фарфора, расписанные лепестками, из которых полагалось пить горячий, душистый хиндский напиток, блюдца с пирожными, молочники и сливочники и маленькие стеклянные ложечки для мороженого. Он почти не видел лица своего хозяина из-за огромного букета белой сирени, водруженного в центр стола. Пахло лимонами. Прислуживал один только Дрисколл, старый камердинер Камбри, и Рэндалл отметил, что старики понимают друг друга с полувзгляда. Он разговаривал с ними обоими, неосознанно шлифуя умение говорить с незнакомыми людьми, обещавшее стать частью его будущих великих побед. Впервые в жизни ему удалось объесться воздушных вафель со сливочной начинкой. И если это не называлось счастьем, то иного слова в мире для этого не существовало.

Шум и топот в нижнем зале привлекли их внимание, когда завтрак плавно завершался, и апельсинные корки усеивали поверхность стола, и оба уже полагали, что связи меж ними Установлены навсегда.

— Королевская почта!

— Что, — переспросил сэр Эверард, насмешливо округляя глаза, — опять?

— Этот — настоящий, милорд, — почтительно сказал Дрисколл, поднявшийся с докладом. — Прошу прощения. Ваше Величество. Он предъявил значок и документ.

Выглядел он хмурым.

— Пригласи королевского гонца к нам, — распорядился сэр Эверард, промокая губы льняной салфеткой, как и все здесь — превосходного качества. Они с Рэндаллом погрузились в недолгое ожидание.

Молодой человек в черно-зеленом поднялся к ним, пошатываясь от усталости, и преклонил колено в центре комнаты, как это положено было делать, официально обращаясь к лорду ранга Камбри. Судя по тому, каким изможденным выглядело его лицо, он скакал день и ночь, стремясь передать чрезвычайно важное сообщение. Рэндалл наблюдал за ним с почти профессиональной заинтересованностью. Почти коллега.

— Милорд, — сказал юноша с северным акцентом, — мой господин, граф Хендрикье, рассылает гонцов во все верные короне доминионы. Чрезвычайное несчастье.

• Предыдущая
• 26/78
• Следующая