Король-Беда и Красная Ведьма - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/78
• Следующая

Они были в одном возрасте, но один боялся, другой — глядел с отстраненным, слегка насмешливым интересом и без всякого сочувствия. Вокруг начали собираться мелкие собачонки, готовые задарма подлизать пол. Псы покрупнее не сдвигались с места, если им только не предлагали куш, достойный их внимания и комплекции.

Напряжение распространилось от центрального стола, как круги по воде. Стихало стремительно, как перед ураганом. Поварята и пажи замерли, где стояли. Гости королевской трапезы, сидевшие ниже, остановились посреди своих бесед, кто-то — с непрожеванным комом во рту, кто-то — с недопитым бокалом у губ.

— Мне это надоело, — сказал Брогау, бросая салфетку на блюдо. Сказал он это не слишком громко, однако королева отреагировала мгновенно:

— Рэндалл, выйди из-за стола. Уходи в свою комнату и жди. Я к тебе поднимусь.

Рэндалл поклонился, вставая, чтобы исполнить ее повеление:

— Миледи, я равнодушен к сладкому. Позволю себе заметить, что милорд граф Хендрикье не был бы первым из деятелей… этой породы, сломавшим себе шею… на высоких ступенях.

Многоточия в его речи могли быть объяснены только душившим его смехом.

Сквайр дрожал, стоя на коленях и уронив голову ниже плеч, но гроза прокатилась выше. Брогау сделал движение кистью, и парнишку словно ветром сдуло. Короля, впрочем, тоже.

— Очередная мелкая пакость, — сказал Брогау королеве. — Тебе надо что-то делать с ним, иначе…

— Иначе — что? — спросила Ханна, не поднимая головы.

— Иначе власть теряет уважение, — вымолвил Брогау очень покойно. Ханна знала это спокойствие и понимала, что за ним граф прячет чудовищный гнев. Одно это обращение на «ты» при стольких ушах говорило, насколько он на самом граф был взбешен. — Ведь вы согласны со мной, миледи, мальчишка-сквайр не сам споткнулся?

Ханна неопределенно пожала прекрасными плечами.

— Не вижу доказательств, — проговорила она чуть слышно.

— Это его стиль. Он непрестанно держит меня в полушаге от мелкой пакости, не позволяя ей свершиться и в то же время настойчиво напоминая о неких возможностях. Ханна, миледи, я хочу знать, насколько это — колдовство.

— Я не верю в колдовство, — просто ответила она.

— Вот как? — Бровь Брогау чуть пошевелилась в изумлении. — Не вы ли одиннадцать лет прожили в качестве супруги Рутгера Ужасного, полупризнанного короля-колдуна, владевшего черной магией и применявшего ее направо и налево? Будьте любезны, миледи, продолжайте улыбаться, на нас смотрят.

Ханна одарила зал бриллиантовой улыбкой, в нем возобновился привычный гул, заглушающий все звуки на расстоянии двух шагов, и пара на возвышении продолжила разговор.

— Рутгер никогда не применял ко мне магии, — серьезно ответила она. — Да, слухи до меня доходили, но… Кому-то они выгодны, правда? Полагаю, при жизни они служили подтверждением его могущества. Повторяю, я никогда не видела ничего, что хоть отдаленно напоминало бы магию, и, следовательно, ни на грош в нее не верю.

Брогау криво усмехнулся. Он значительно превосходил жизненным опытом эту избалованную барыньку, ни ночи не проведшую не под каменной крышей. Он знал, что убедить в существовании сверхъестественных сил кого-то, кто никогда не ощущал на себе их прикосновения, — дохлый номер.

Он ощущал на себе гнет необычности Рутгера каждую минуту, но не поклялся бы в том, что это было нечто выходящее пределы человеческих возможностей. Временами в его мозгу всплывали картины, каких он видеть не хотел. И они вынуждали его поступать иначе, чем он поступил бы, руководствуясь первым побуждением.

— Я не желаю ему зла, — сказал он, видимо, успокоившись. — Но я хотел бы знать, до каких пределов мы можем его контролировать.

— Он всего лишь несносный тринадцатилетний мальчишка с задатками лидера. Ему не хватает общества сверстника, кем он смог бы верховодить.

— Тебе надо как следует поговорить с ним и объяснить, почему мы делаем то, что ему не нравится.

Она кивнула:

— Завершим трапезу как подобает, и я поднимусь к нему. Не стоит привлекать внимание к мелким семейным дрязгам.

Гай Брогау невольно дернул уголком рта. Он никак не мог заставить себя смотреть на пренебрежение, на каждом шагу выражаемое ему дьяволенком Баккара, как на милые мелкие внутрисемейные неурядицы. Даже Рутгер в отношении к нему не позволял себе ничего подобного. Щенку, да и его роскошной мамаше, к которой он вовсе не был равнодушен, время от времени следовало напоминать, чьими пиками держится трон.

— Итак, Ваше Величество, вы хотели бы продолжить с того места, на котором остановились в прошлый раз?

— С большой охотой, мэтр Эйбисс. Мы говорили о действующей денежной системе.

Учитель глянул в свои заметки:

— Верно. У вас прекрасная память, сир.

— Меня интересует предмет.

— Благодарю вас. Итак, — повторил он, делая по привычке два шага в одну и затем два — в другую сторону на пятачке, свободном от книг, манускриптов, астролябий, склянок, некоторых весьма вонючих, и всей прочей атрибутики «ученого места». Пятачок этот был отведен специально, чтобы мэтр Чибисе Уолдон мог на нем расхаживать, ибо подобно Аристотелю он предпочитал рассуждать на ходу. Его имя означало «бездна», и Рэндаллу нравилось думать, будто это — «бездна» полезных знаний, предоставленная специально в его распоряжение. — Итак, самой мелкой монетой является так называемая медная йола, именуемая также ломаной йолой, потому что она практически обесценена и на нее вы ничего не купите. Годится разве что милостыню подать. Поименована она так в народе за то, что на реверсе у нее традиционно выбито грубое изображение святой заступницы Йолы с младенцем на руках. Фактическое хождение денежной массы обеспечивается серебряной боной. Рисунок на реверсе представляет колосья хлеба и гроздь винограда, символизирующие достаток. В бонах осуществляются расчеты за выполненную работу и начисляются налоги. Одна бона номинально эквивалентна сотне йол, но реально ценится выше. Учитывайте это, если вам придется покупать себе кусок хлеба, сир.

— Мэтр Эйбисс, — донеслось из огромного деревянного кресла, куда Рэндалл для удобства напихал мягких подушек и теперь фактически там жил, — мне доставляет удовольствие, когда Величеством меня называет граф Хендрикье. Мне приятно напоминать ему об этом. Но вас это не касается. Вы могли бы звать меня по имени.

Он был высоким тощим стариком в когда-то бордовой, а теперь — темно-коричневой рясе, из которой любое неосторожное движение исторгало облачко пыли. Вообще Рэндалл заметил, что с некоторых пор из дворца исчезли все толстяки, кроме разве что поваров, кому собственная худоба послужила бы дурной рекомендацией. Наверное, Ханне полнота казалась неэстетичной, а может, напоминала ей о Касселе и о его способности подавлять одной лишь внешней массой. Рэндадл в глубине души сожалел о них: толстяки были ему симпатичны. Но Эйбисс Уолдон был то, что надо.

— Есть еще золотая монета, именуемая радой, эквивалентная тысяче бон. Поскольку стоимость ее чаще всего превышает стоимость имущества налогоплательщика, в хозяйственных расчетах она не используется. В радах оцениваются недвижимость, земля и предметы роскоши, породистые кони и ювелирные изделия. Помимо обычной рады, в ходу есть еще королевская рада, на реверсе которой отчеканен профиль царствующего монарха. Королевская рада царствующего монарха, называемая иногда килобоной, ценится дороже обычной и составляет одну тысячу двадцать четыре боны.

— Когда я смогу чеканить собственную монету?

— Когда будете сами подписывать свои указы. Я имею в виду — без визы регента.

Комната была полна рассеянным мягким светом. Нигде, во всем мире Рэндалл не чувствовал себя уютнее. Даже спальня казалась ненадежной, тая в темных углах, в складках драпировки угрожающие намеки. Те, кто входил в его спальню, обычно не ждали ни приглашения, ни разрешения. Они механически и безлико исполняли свои обязанности. Они не были его людьми, хотя так назывались.

Рэндалл помолчал в своем кресле, подтянув колени к самому носу и обвив их руками.

• Предыдущая
• 12/78
• Следующая