Подмена - Имшенецкий Вячеслав Андреевич - Страница 28

• Предыдущая
• 28/45
• Следующая

Батарейка на огне зашипела и резко бабахнула. Открылась дверка, вылетело несколько угольков.

— Вот видите, — сурово сказал Гарновский, — наверняка там ампула с ядом была. Волков кто-нибудь собирался травить.

Все трое смотрели в печку из дальнего угла. Коробочка и содержимое горели ослепительно белым пламенем. Немного запахло лекарством. И тут Петька вспомнил этот запах. Вспомнил Краснокардонск, ночного пришельца, подземный ход и такой же запах, когда сжигали батарейки от рации.

— Диверсант здесь был, — крикнул Петька. — Я вспомнил, такие батареи были у диверсанта Мулекова в Краснокардонске, и ещё я их видел у Метелкина, когда он нас вёз на лодке.

Георгий Николаевич побледнел.

— У какого Метелкина?

— Который в Шалаганове живёт. Метелкин, наверно, шпион. Может, и Жухова они вместе с Челпановым убивали.

Георгий Николаевич беззвучно засмеялся:

— Фантазёры, ну, фантазёры. — Посмеявшись, он вытер платком глаза, сел на нары ближе к изголовью. — Метелкин, ребята, славный таёжный мужик. Правда, немного угрюмый. Поначалу я его даже побаивался. А он, оказывается, душа-человек. В таком возрасте на двух ставках работает и продавцом, и радистом в речном пароходстве. Кормит всех своих внучат, племянников и ещё брата-пьяницу. Через недельку-другую вернёмся в Шалаганово, я вас поближе познакомлю с ним, и посмеёмся все вместе, как вы его, беднягу, шпионом посчитали.

Ночью их разбудил стон. С Гарновским было плохо. Петька выполз из спального мешка, открыл дверцу печки, бросил туда полено. Затрещали угли, вспыхнуло дерево. Огонь осветил бледное лицо Георгия Николаевича. Он стиснул зубы от боли и катался по нарам.

— Почки. — Он тяжело перевёл дыхание, — почки схватили.

— А лекарство какое-нибудь у вас есть?

— .Никакого. Тепло надо прикладывать, только оно и помогает. — Он вдруг изогнулся. — Ой, ребята, ой…

Крупным потом покрылись у него лоб и нос. Таня всхлипнула. — Ничего, Танечка, не пугайся, пройдёт. Ох-ох-ы-ы-ы! — Дёрнувшись, Гарновский чуть не упал с высоких нар. Петька заметался по избе, нашёл закопчённое ведёрко.

— Таня, раскочегарь печку, — и выскочил на улицу.

— Куда? — тихо выкрикнул Гарновский, но дверь, впустив клубы морозного воздуха, захлопнулась. Вернулся Петька не скоро. Прямо на плиту высыпал ведро крупного песка.

Руки у Петьки окоченели. Едва шевеля пальцами, он взял полено и раздавил на плите смёрзшиеся комки песка.

— Таня, перемешивай его.

Грелку соорудили из рюкзака и приладили Гарновскому на поясницу прямо поверх одежды. Остатки песка ссыпали в шапку и положили в ноги. Тихо постанывая, Георгий Николаевич благодарил своих спасителей. Боль проходила, он стал меньше стонать и вскоре затих.

Петька, не мигая, смотрел на прыгающий в печи огонь. Тревога закралась в сердце. Что делать, если приступ не прекратится? Как вывозить больного. И куда? На стойбище уже никого нет, а в Шалаганово дорогу он не знает.

Петька с Таней были уже в мешках, когда Гарновский горестно вздохнул:

— Охо-хо! Пропал наш завтрашний маршрут. Знаете, ребята, Сидоров тоже допустил ошибку и большую. Надо было ему раньше позаботиться о третьем варианте, а теперь что поделаешь?

— Вы отдыхайте, Георгий Николаевич. Мы с Таней завтра пройдём по намеченному маршруту. Обследуем расселину, о которой вы сегодня говорили, замерим её, образцы пород возьмём и привезём сюда. А когда вы поправитесь, занесёте все на карту. Если задержимся, у костра заночуем, нам такое не в первый раз.

Меховая шуба зашевелилась, Гарновский повернул лицо к стене, пробормотал едва слышно:

— Без меня не ходите, к утру я мало-мало оклемаюсь.

Петька заснул и, кажется, уже видел сон, когда ему почудилось, что Георгий Николаевич опять стонет. Петька вылез из мешка, подошёл к нарам. Больной спал, но только раскрылся. Лунный свет из окна падал ему на лицо. Припухшие веки подрагивали. Петька укрыл Георгия Николаевича, пощупал лоб. Температура нормальная. Он снова залез в мешок и заснул, а потом опять вставал и подходил к больному.

Третий раз Петька проснулся на рассвете. Слышался скрип снега — это Житуха ходила вокруг дома, фыркала. Несколько раз заглянула в окно. Петька потихоньку разбудил Таню. Они быстро оделись, вынесли на улицу рюкзак, спальный мешок и карабин. Был крепкий морозец. Скрип снега плотным звуком уносился в рассветную мглу. Расплывчатым силуэтом возникла перед крыльцом Житуха.

В доме раздался звук упавшего пустого ведра, заскрипела дверь: «Ребята, зайдите сюда».

Георгий Николаевич обиделся.

— Мы же ради дела, — оправдывался Петька. — Сходим до расщелины и обратно. А вот вам, Георгий Николаевич, нельзя, вы должны в тепле побыть, хотя бы несколько дней.

— Петенька, я вам с Танюшей благодарен. Приступ у меня прошёл, но сегодня отдохнём. Ты ведь не спал.

Но Петька заупрямился. И Таня поняла, что он не отступится. Почувствовал это и Георгий Николаевич. В горячах он назвал Петьку фанатиком и заявил, что в таком случае тоже пойдёт.

— Нет, вы не пойдёте, — настаивал Петька, — вы должны пролежать хотя бы день.

Георгий Николаевич предлагал различные варианты, но Петька согласился только на последний, на свой. Успокоившись, зажгли свечку и склонились над картой хребта. Договорились так. Петька с Таней сейчас уходят пешком к расселине, обследуют её и двинутся строго на северо-запад к седловине. Там, в узком скалистом распадке, который лежит поперёк их пути, они найдут Бурмейстерское зимовье. И в нём будут ждать Гарновского «хоть сто дней». Георгий Николаевич, отлежавшись, день пойдёт на лошади по вершине хребта, обследует левые отроги, сделает петлю, осмотрит Удаянское ущелье и выйдет к Бурмейстерскому зимовью…

Гарновский проводил ребят до развилки, помог сориентироваться и вернулся назад. С высокого крыльца осмотрелся и вошёл в дом. Сбросил оленью куртку, шагнул к нарам. Привычным движением вынул из поперечной доски толстый блестящий гвоздь, просунул лезвие ножа в щель и поднял доску. Там оказалась дыра, закупоренная мохом. Гарновский вынул заплесневевшую затычку и вытащил из тайника портативную рацию и наушники. Настроился умело и быстро. Посмотрел на часы, взялся за ключ. В эфир полетели позывные: «Ак-ва, я — Аква… Приём».

Где-то, может, совсем недалеко, услышали позывные Гарновского. Ответили: «Я — Глобус. Слушаю».

Привычно работая ключом, Гарновский передал зашифрованный текст: «Крот на подозрении. Приказываю уволиться сегодня же и уехать из Сибири. Аппаратуру ликвидировать. Дальнейшая жизнь в СССР по варианту „Тишина“ до особого приказа. Сообщите, где документы „Багульника“ и Самоволина. Отвечайте». Гарновский щёлкнул рычажком «приёма». В наушниках затюкала кодированная дробь морзянки.

«Документы доставлены в город, в тайник номер два. Крот сегодня же уволится и уедет…»

Окно, выходящее к склону хребта вдруг потемнело. Кто-то заслонил свет. Гарновский сорвал с головы наушники и сразу выхватил револьвер, бросился за печь и, наставив ствол на окно, ногой подтянул к себе рацию.

Серое пятно закачалось. Показалась голова Житухи. Она копытами разрывала снег на завалинке, добираясь до зелёного мокреца. Замороженная ползучая трава хрустела на лошадиных зубах.

• Предыдущая
• 28/45
• Следующая