Третья террористическая - Ильин Андрей - Страница 52

• Предыдущая
• 52/64
• Следующая

Бойцы отряда одобрительно загудели. Мурад не отпускал волосы, он продолжал держать голову, из-под которой рывками хлестала кровь. Он держал ее до тех пор, пока огромные, полные злобы глаза не остановились и не потухли. Они потухли не сразу, постепенно, когда из тела вышла жизнь.

— Шакал, — презрительно сказал Мурад.

Вытер об одежду убитого лезвие кинжала и передал его Аслану.

Тот безропотно принял кинжал, подошел к приговоренному чеченцу и одним коротким касанием перерезал ему шею от уха до уха, ступив в сторону, чтобы его не забрызгала кровь. Он сделал все очень технично и быстро, не как чеченцы, которые, гордясь собой, режут людей, помня себя, думая, как они при этом выглядят, и потому режут картинно. Он не стал ничего говорить и не стал вытирать кинжал. Он просто передал его дальше. Передал Магомеду.

Магомед сделал все быстро и тоже не по-чеченски — по-русски. Он зашел сзади, прижал к спине приговоренного колени, подпирая его, откинул ему голову и провел лезвием кинжала поперек кадыка. Его лицо при этом ничего не выражало — ни гордости, ни радости, ни огорчения. Он быстро и хорошо сделал свою работу. Только и всего…

Следующим был Умар. Который словно закаменел. Который понимал, что должен сделать то, что сделали до него другие, потому что он чеченец, мужчина, кровник. Потому что он пришел сюда за этим. Потому что это война… И если он сейчас спасует, его будут считать трусом здесь и в его деревне, где все всё непременно узнают.

Он все понимал.

Но ничего не мог!

Стоящие сзади бойцы подбадривали его и подталкивали в спину. Было уже совсем светло, и пора было уходить. Но он не мог. Не мог!..

За него его работу вызвался сделать Мурад. Который готов был зарезать еще одного изменника, но его остановил командир.

Он внимательно смотрел на Умара.

Да, надо… Сейчас!..

Дрожащей рукой Умар взял кинжал и подошел к «своему» приговоренному. И, как все, схватил его за волосы. Но схватил недостаточно сильно. Мотнув головой, чеченец вырвался из его рук и боднул его в колени. Умар отпрыгнул.

«Зрители» засмеялись и зацокали языками.

Они его осуждали. Чеченец не должен бояться смерти ни чужой, ни своей…

Умар чувствовал, как на него смотрят, что они думают и что будут рассказывать другим.

Он ощущал себя, как дворовый пацан, которого вызывали на драку, но который боится драки, но еще больше, чем самой драки, боится показать свой страх. Потому что если не пересилит себя, то станет всеобщим посмешищем и в этом дворе ему уже не жить!

А где тогда?..

Умар хотел быть как все, потому что он устал быть посередке, устал болтаться, как роза в проруби! Нельзя быть бесконечно посередке, нельзя, оказавшись на войне, не испачкаться кровью. Все равно придется испачкаться! Лучше прямо сейчас, чтобы разом! Чтобы р-раз — и навсегда!..

Если трусить, если прятаться, то надо было прятаться раньше, там, в Европе! Здесь — поздно!

Злясь на себя и зля себя, Умар сделал шаг вперед и решительно, не давая себе ни мгновения на раздумья, нагнулся и ткнул кинжалом куда-то под подбородок приговоренного. Почувствовал, как кинжал «отяжелел», встретив преграду, и как, проткнув ее, как, преодолев сопротивление, вошел в человеческую плоть. Жертва замычала и задергалась.

Он не зарезал его, не смог, он его только ранил!

За него его работу доделали другие. Доделал командир. Он взял из его ослабевших рук кинжал и очень спокойно, так, как не смог Умар, перерезал раненому горло.

Все… Слава Аллаху, все кончилось!..

Потом уже мертвым изменникам отрезали головы и сбросили их, как кочаны капусты, в мешок. Отрезанные головы должны были послужить предупреждением сомневающимся. Тем, кто подумывали о сотрудничестве с оккупантами, потому что решили, что все, что это навсегда, что другая власть уже никогда не вернется.

Так пусть теперь посмотрят на тех, кто считал так же. И подумают головой, пока она есть у них на плечах!

И решат, с кем они!..

Со своим народом?

Или с чужим?

А так чтобы посередке, так не бывает!..

Головы стояли аккуратным рядком, ухо к уху, стояли перерезанными шеями на земле, и из-под каждой натекла небольшая лужица крови. Перед головами лежала прижатая к земле камешками картонка от упаковочного ящика, на которой синей шариковой ручкой было написано — «СМЕРТЬ ПРЕДАТЕЛЯМ!».

— Черт, все-таки добрались! — тихо пробормотал Виктор Павлович. Хотя он их предупреждал!

Зрелище было малоприятным даже для видавшего виды спецназовца. Не дай кому бог — увидеть такой кегельбан. Особенно когда эти «кегли» ты знал при жизни.

Он — знал!

Одна голова принадлежала главе — такой вот дурацкий каламбур — местной администрации, еще одна — начальнику милиции. Которых подвели под шариатский суд, о чем его информировал один из его сексотов. А он довел до сведения им. Наверное, недостаточно убедительно довел, если судить по конечному результату.

Жаль…

Головы собрали в картонную коробку из-под телевизора, сложив «внавал». И отнесли в штаб.

Расследовать здесь, по большому счету, было нечего — и так все было понятно. Ночью из леса с бумажками, которые они называют приговорами своего шариатского суда, пришли бандиты, чтобы прикончить своих же чеченцев, продавшихся, по их мнению, русским.

Сами они справиться с этим делом никогда бы не смогли — это было ясно с самого начала. Никто им без боя не сдался бы, и в дом за здорово живешь не запустил. Тут, если бы они действовали силой, такая бы стрельба поднялась, что вся деревня на уши бы встала, а они каким-то образом обошлись без шума. Выходит, им должен был помогать кто-нибудь из местных, кого покойники знали.

Кто — установить тоже не так уж и сложно, если разбираться по «головам». Кому они принадлежат? Большинство — погибшим местным чиновникам. И лишь одна — никому. В том смысле, что ничего из себя не представляющему, без чинов, регалий и заслуг чеченцу. Который даже с властями не сотрудничал. Тем не менее его прихлопнули, выставив в столь почтенной компании.

Почему?..

Ответ прост — потому что за него кто-то похлопотал.

Кто?

И это тоже понятно, потому что врагов у него немного и все их знают. Один из этих врагов хорошо Виктору Павловичу известен, потому что является его секретным сотрудником. И имеет давнюю и устойчивую связь с боевиками, являясь, так сказать, их местным резидентом. Отчего они к нему и пришли. А к кому еще?..

Виктор Павлович приказал доставить ему сексота, заодно доставив еще десяток совершенно бесполезных ему людей, среди которых тот легко мог раствориться.

Сексот раскололся сразу, потому что решил, что его кто-то сдал, иначе как бы подполковник обо всем этом узнал? Сексот клялся и божился своими детьми и Аллахом, что он ни в чем не виноват, потому что ему ткнули в башку автомат и под страхом смерти заставили обойти дома, вызывая под благовидным предлогом их хозяев на улицу.

Это он, конечно, врет. Не то, что вызывал, а то, что под дулом автомата. Наверняка он сам, по собственной воле, вызвался им помогать. Да еще как минимум одного своего врага — Айдамирова — им сдал, попросив в приговор вписать. Такое уж у него положение, что приходится во все стороны хвостиком вилять — и вашим, и нашим — и еще при этом себя не забывать.

Так что с ним все ясно…

Но привлекать его к ответственности смысла нет — покойникам головы обратно все равно не пришьешь, а терять ценного агента, в которого вбухано куча усилий и денег, будет слишком накладно. Тем более что теперь он приобрел еще больший среди боевиков вес и, значит, ценность.

Армейская разведка не милиция, чтобы преступников за шиворот хватать и в кутузку волочь — у них совсем другие, отличные от МВД, задачи. Вычислять правонарушителей — да, но не ради того, чтобы пресечь их преступную деятельность, а чтобы использовать в интересах дела.

Так что пусть остается так, как есть — глава администрации и местный милицейский начальник — без голов, сексот — на связи с бандформированиями, милиция — с очередным «глухарем», а он с ценным источником информации.

• Предыдущая
• 52/64
• Следующая