Татарский удар - Идиатуллин Шамиль - Страница 44
- Предыдущая
- 44/90
- Следующая
В этой лебеде даже замечательным летним воскресеньем, выдавливавшим казанцев подальше из любимого города, обитателей не отыскать. Местные либо вымерли, либо были ассимилированы ленивым народом, которым выложены грязноватые пляжики Казанки, Лебяжьего или Глубокого озер. Пара лютых бабок, деловито половших свои участки задом ко всему остальному свету, оказалась лишним тому подтверждением. Володя уже убедился, что в будние дни старушки то ли уезжают в город за продуктами, то ли запираются в домиках и творят черную мессу — в общем, нету их в огородах.
Ильгизар с энтузиазмом озвучил похожие соображения и посоветовал тащить, блин, ее на дачу прямо завтра. Володя с испугом заозирался, призвал соседа к тишине и бдительности, и сказал, что на самом деле на ту неделю рассчитывает. Миншагеев заверил, что не фиг тянуть, ту там, эту, по фиг — за бока ее и айда-пошел, а простыни в домике есть, газа полбаллона и вода подведена, ключ я тебе хоть сейчас вынесу (нет, на той неделе, твердо сказал Володя), а мои, не волнуйся, туда носу не кажут — ни Сонька, ни Альберт, ему-то вообще из города выехать, как в газовую камеру, глист бледный.
Поэтому в решающее утро Володя засел в «Железнодорожнике», не беспокоясь за тылы. Дверь миншагеевского домика он открыл без ключа и шума. Впрочем, единственным человеком в полукилометровой округе, похоже, был Эмиль Мухутдинов по прозвищу Мультик: дремал у въезда в поселок на водительском сиденье «газельки», оформленной под карету «скорой помощи» и предназначенной для реализации резервного варианта отхода группы. Дрема — такой же элемент мимикрии, как и без малого ангельская внешность Мультика. В этом мог убедиться любой умалишенный, решивший покуситься на «скорую» или чумазую «десятку», стоявшую в соседних кустах (эту машину нашел Евсютину тот же Мультик, поклявшийся, что тачка, несмотря на замызганность, перед революционным законом чиста, как пятилетняя девочка в бане).
Согласно базовому плану, акция должна была начаться без пятнадцати девять и уложиться в пятнадцать-двадцать минут. После этого по сигналу, данному группой, к ней должны прорваться инкассаторские броневички, дежурившие вокруг кремлевской стены — один на набережной Казанки, второй у Спасских ворот, на парковке у мэрии, третий в полусотне метров вниз по склону кремлевского холма, на парковке у здания республиканской Академии наук. Каждый из водителей был обеспечен двойным комплектом документов — как инкассаторских, так и фэсэошных, согласно которым броневички и их обитатели являлись участниками спецоперации, которых строго запрещалось останавливать и задерживать всем, кроме представителей ФСО. Согласно оптимистичным расчетам, прорваться к «бетовцам» должны все автомобили, пессимистичным — хотя бы один. Эвакуантам даже при самом негативном развитии событий хватало времени, чтобы добраться до одного из четырех укрытий в историческом центре Казани и дождаться второго этапа операции. Второй этап осуществлялся силами 31-й бригады ВДВ, дислоцированной под Ульяновском, третий — силами дивизии быстрого развертывания, неделю назад передислоцированной из Свердловской области в марийский Волжск. А задача Володи сводилась к столь же веской, сколь бессмысленной формуле Фимыча: «Держи все на контроле и будь готов».
Для Евсютина ни до второго, ни до третьего этапа дело не дошло, а контроль приобрел весьма замысловатые формы. В начале десятого Володя, сканировавший милицейскую волну, удостоверился, что все пропало. Но еще две драгоценные минуты он молча, боясь даже выругаться, чтобы не прослушать чего-нибудь важного, тискал в потной руке трубку, вслушиваясь в суматошные переговоры «соседей» и пытаясь понять, какую команду давать ребятам в броневичках — о прорыве или срочной ретираде. Лишь когда стало очевидно, что «горняков», то есть живых по эмчеэсной терминологии «бетовцев», в отряде не осталось — только «степняки», — Евсютин выключил сканер и, не тратя времени на истерики и маты, побежал прочь из домика, с участка и дачного поселка, на ходу набирая первый из трех неотложных номеров.
Надо забыть о мертвых и спасать живых. Игоря Смирнова, ждавшего в инкассаторском броневике на стоянке возле мэрии, спасать поздно — услышав стрельбу, он выждал несколько минут, а потом, не дождавшись какого-либо сигнала от группы, помчался на прорыв и был расстрелян из гранатометов. Рустик, ждавший на набережной, оказался менее впечатлительным: он сразу ответил на спешный вызов Евсютина, выслушал кодовую фразу срочного отхода и неспешно ретировался. По Саниному телефону ответила злая жена, которая сообщила, что этот хрюндель сегодня еще не просыпался. Володя понял, что парнишка с вечера воспользовался традиционным способом отлинять от ответственного поручения, и махнул рукой на Санька и на его судьбу.
На объяснения Мультику много времени тратить не пришлось. Эмиль только коротко выругался, хлопнул ладонями по рулю — как по почкам — и спросил:
— С нашими что?
— Свалили на хер, — соврал Евсютин. — Давай тоже. Тачку брось как можно раньше.
Мультик со скрежетом крутнул стартер и принялся задним ходом выруливать в направлении пригорода. Володя, заводя «десятку», совсем уже без нужды посмотрел на часы — секунды тюкали его правый висок с того момента, как он услышал спокойный еще голос дежурного по городу: «Внимание, есть сигнал: стрельба в Кремле. Всем патрульным и экипажам немедленно на место». С тех пор в голове тюкнуло уже 670 раз. До отхода поезда с девками оставалось полтора часа. До коротенькой стоянки в Юдино — меньше двух. Езды до юдинского перрона — минут двадцать по прямой, но по прямой Евсютин ехать не собирался. Необходимо вывести из-под удара еще пятерых человек и объясниться с парой могущественных контор. Времени в обрез.
Через двадцать минут Евсютин съехал в один из давно облюбованных перелесков вдоль объездной дороги, построенной в ходе ремонта горьковского шоссе и в целом федеральной трассы Москва — Казань. До юдинского перрона оставалось полтора десятка километров и три светофора. А главное — Евсютин точно знал, что и в какой последовательности надо делать. Было горько и тоскливо, но к делу это никакого отношения не имело.
Заглушив мотор, Володя выволок с заднего сиденья идиотский «дипломат», с которым ходил в универ на третьем, что ли, курсе, когда ненадолго был избран старостой и оказался воткнутым в необходимость раз в месяц таскать при себе солидные суммы стипендий для всей группы. «Дипломат» был при кодовом замочке, но ненавидел его Евсютин не за постоянно клинившие скользкие кольца с цифрами, а как символ до истерики хлопотного куска жизни, в котором все не ладилось: приходилось голодать при набитом деньгами дипломате, уклоняться от походов в «Грот-бар», пивную «Бегемот» и просто пиццерию из страха посеять кассу, бегать от девчонок, а не за ними (потому что бог знает куда придется убежать), постоянно бояться обсчитаться, выслушивать претензии однокашников по поводу того, что стипы мало и она больно уж худенькая, — и уж обязательно по два-три раза в день получать твердым углом «дипломата» под колено. На четвертый месяц уставший от такой жизни Володя придрался к первому же фи по поводу своей нерасторопности в деле раздачи народных денег и заявил об отказе от почетных обязанностей старосты. Других дураков не нашлось — и тогда Евсютин просто заявил, что слагает полномочия явочным порядком, а «дипломат» засунул в паутинные развалины антресолей. В итоге юрфак приучился ходить в кассу за стипой в индивидуальном режиме. А забытый, как страшный сон, дипломат пришлось восстановить в правах сегодня, едва времена опять стали совсем худыми. Впрочем, дело не в символизме, а в том, что в другую тару пять мобильных телефонов просто не лезли.
Если бы в перелеске притаился наблюдатель — например, заблудившийся маньяк или озверевший грибник — он бы наверняка признал в Евсютине родственную душу, отягощенную свихнутым разумом. Больно уж чудным делом занимался хмурый водитель «десятки»: вытаскивал из стоявшего на пассажирском сиденье «дипломата» мобильную трубку, снимал с нее батарею и вставлял в мобилу пластинку величиной с ноготь большого пальца, затем некоторое время вглядывался в экранчик телефона, сосредоточенно набирал номер, говорил в трубку несколько фраз — и тут же выключал и разбирал телефон, выковыривал и бросал на коврик под ногами пластиночку, а затем вытаскивал точно такую же из нагрудного кармана и повторял аналогичную процедуру с тем же, а то и с другим телефоном, вынутым из «дипломата». Опытный глаз легко опознал бы в беспощадно расходуемых пластинках сим-карты, а опытный ум сделал бы вывод, что молодой водитель меняет номера и аппараты, с которых звонит, опасаясь, что его вычислят с помощью проел ушки телефонов и пеленгации GSM-передатчика в режиме GPS. Правда, большую часть усилий сводила на нет стационарность абонента — хитроумному водителю «десятки» следовало бы перемещаться после каждого звонка хотя бы на километр-полтора, и каждый раз в другую сторону. Впрочем, опытного маньяка в этот час в лысоватом лесу не случилось. Так что терзаться было некому.
- Предыдущая
- 44/90
- Следующая
