Князек - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 38
- Предыдущая
- 38/90
- Следующая
Мэри смотрела на него прямо и честно – и он понял, чего ей стоило попросить прощения. Шапочку она потеряла на поляне, и серебристые волосы упали на спину, мягкие, словно у ребенка. Под разодранной сорочкой отчетливо видны были нежные юные груди, вздымавшиеся от частого дыхания. А в ямочке у основания тонкой шеи, под кожей, нетронутой солнцем, билась жилка... Она была так близко, рука ее все еще лежала на его забинтованном предплечье. Джон взглянул ей в лицо и поймал чуть вопросительный и настороженный взгляд – она готова была оказать сопротивление в любую секунду.
Всю жизнь Мэри верховодила мужчинами и никого из них не боялась. Теперь же она боялась его – он хотел заставить ее сдаться, и если он добьется своего, то ее гордость будет навеки сломлена. А без гордости жизнь для нее теряла смысл – так уж она была воспитана. Джон вдруг вспомнил того самого жеребца, которого укрощали они с Джэном – трагедия животного заключалась в том, что он никак не мог понять, чего от него хотят. Но мы люди, подумал он – и наделены даром речи. Он сможет объяснить ей все!
– Мэри... – начал он. Ноздри ее затрепетали – но в глубине глаз блеснула золотая и теплая искорка. – Мэри, ты ничего не потеряешь. Ты останешься свободной. Ты лишь приобретешь – меня. Я буду верно служить тебе, оберегать тебя, почитать... Если все произойдет по твоей воле – это не будет твоим поражением...
Поняла ли она? Лицо ее было так близко, губы дрогнули и приоткрылись, она часто задышала, словно смертельно раненная... Джон потерял голову – обнял ее, зарывшись лицом в ее волшебные волосы, целуя в щеку, в шею... Она вытянулась в струночку, тонкая и хрупкая в его могучих объятиях – он чувствовал, как она дрожит. И вдруг она обвила его руками – неловко и неумело, и ее маленькие груди прижались к его груди так, что он ощутил твердость сосков сквозь тонкую ткань сорочки. Любовь и желание возгорелись одновременно, и были теперь неделимы и едины...
Джон чуть отклонил голову назад, чтобы поцеловать ее – и остановился, увидев, что она все еще в смятении и борется с собой.
– Что? – прошептал он. – Скажи, Мэри. Скажи мне!
Ее губы беззвучно шевелились – и вдруг она произнесла упавшим голосом:
– Я люблю тебя.
Он подхватил ее на руки – она не сопротивлялась, была мягка, словно больное дитя... Но в следующую секунду она прильнула к нему всем телом – он положил ее на мягкий мох у подножья дуба-исполина и склонился над ней. Прежде чем припасть губами к ее рту, он прошептал:
– Это ничего не переменит, Мэри. Ты, как прежде, и король, и королева...
На ее лице было написано страдание и покорность – но и желание, страстное желание...
– Все равно... – проговорила она. – Я тебя люблю.
Джон поцеловал ее – и тела их словно охватило пламя. Они были подобны двум саламандрам, сгорающим и возрождающимся в пучине огня. Оба они умерли – и на свет родилось новое существо...
Потом они долгое время лежали неподвижно, словно растворившись в тишине, став частью самой природы. Они ни о чем не думали, ничего не чувствовали – их сердца бились в унисон с пульсом земли. Но не бывает приобретения без потери, как не бывает счастья без тени грусти – они молчали, словно боясь это обнаружить... Просто тихо лежали, обнявшись – а неподалеку Китра и Моуди в тени деревьев все вылизывали друг другу раны…
Глава 10
Какое-то время после смерти ребенка Леттис надеялась, что общее горе сблизит ее с мужем. Роб был до глубины души потрясен гибелью младенца – Леттис в своей наивности и незнании мужчин такого не ожидала... Он часами просиживал в полнейшем оцепенении – а Леттис, боясь проронить хоть слово, сидела рядышком и вышивала. Наедине Кэт тихонько шептала госпоже на ушко, что если муж не прогоняет ее, не запирается один на один со своими мыслями – то это добрый знак...
– Вы для него утешение, моя драгоценная, – вы видите сами, – трещала Кэт, расчесывая Леттис волосы или зашнуровывая корсет. – Увидите, скоро он научится вас ценить. Простите, но, возможно, смерть бедного малыша – это лучшее, что могло случиться...
Воодушевленная нашептываниями Кэт, Леттис отваживалась всякий раз разыскивать мужа и, хотя у нее недоставало мужества заговорить первой, она прогуливалась вместе с ним по длинной галерее или сидела рядом с шитьем в руках. Всякий раз, поднимая глаза от работы, она ловила на себе взгляд Роба – о, этот взгляд заставлял ее мучительно краснеть... Хотя он и делил с ней ложе каждую ночь, он лишь поглаживал ее тело перед тем, как заснуть. Да, он всего лишь касался ладонью ее плеча или шеи – словно затем, чтобы удостовериться, что она никуда не исчезла... Однажды, когда он поглаживал ее лицо и груди, Леттис сделала робкую попытку «намекнуть» на большее, надеясь зачать вновь – но он лишь отпрянул от нее, резко, почти грубо. Тогда ей показалось, что он чего-то боится. Но она гнала прочь кощунственную мысль: Роб Гамильтон боится?
Однажды утром она проснулась и обнаружила, что мужа нет рядом. А позднее явился один из его слуг и доложил, что господин «отбыл».
– Но куда? – резко бросила Леттис. Однако лицо слуги оставалось бесстрастным.
– Знать не знаю, госпожа. Господин не соизволил сказать.
Ни от кого Леттис не смогла добиться большего и начала беспокоиться. Беспокойство усилилось, когда от Роба через нарочного поступило распоряжение: он приказывал Леттис спешно перебираться в Бирни-Касл. А узнав, что вся дворня и обе ее падчерицы остаются в Аберледи, беспокойство уступило место страху...
Позже она вспоминала об этих бесконечно долгих мучительных месяцах, проведенных в Стерлинге, как о самом тяжелом периоде своей жизни. Она не видела человеческого лица – при ней не было никого, кроме Кэт – ни от мужа, ни от семьи не пришло ни одной весточки... Она мучилась бы от одиночества – если бы страх не вытеснил все прочие чувства. Поначалу Леттис скрывала постыдный ужас из гордости, но однажды ветреным холодным вечером, когда ветер завывал в трубах, словно хищник, стерегущий жертву, она оттолкнула руку Кэт, расчесывающую ее волосы, – и отчаянно разрыдалась.
– Что с вами, драгоценная моя госпожа? Что случилось? Скажите своей верной Кэт.
– О, Кэт, я так боюсь!
– Но чего, госпожа? – Леттис лишь покачала головой. – Это всего лишь ветер, миледи. Такой же, как и дома, в усадьбе Морлэнд – помните, как он дует с вересковых болот?
Но при упоминании об усадьбе Морлэнд Леттис разрыдалась еще пуще, и Кэт, наконец, расслышала:
– Я никогда... никогда больше не увижу родного дома! – Леттис подняла опухшее от слез лицо: – О, Кэт, я так сожалею, что втянула тебя во все это... Ты этого не заслужила...
– Но чего, моя драгоценная? О чем это вы? Отчего вы так убиваетесь?
– О, Кэт, я боюсь, что он собирается убить меня!
– Ваш супруг? – прошептала Кэт, в ужасе схватившись за грудь – до нее дошло, что это не так уж и невероятно. Леттис кивнула, глядя на служанку расширившимися глазами, которые на бледном лице казались и вовсе огромными.
– Именно поэтому он заточил меня здесь, в одиночестве... Разве ты не видишь, как пристально слуги следят за мной? – Леттис передернуло. – Я ненавижу их! Они так похожи на эти жуткие лица, вырезанные на капителях колонн в часовне – там, у нас дома... О, как ужасно они скалятся по вечерам из темноты – словно дьяволы! Что случилось с двумя его прежними женами? Почему никто и словом о них не обмолвится? Ты никогда не удивлялась этому, Кэт?
– Ну почему... но, миледи...
– Ни одна из них не подарила ему сына – и он отравил обеих по очереди! Да, не смей мне перечить! Я знаю – это правда! Вот и меня он заточил здесь под присмотром верных слуг – он распорядился, чтобы они мало-помалу отравляли меня за то, что я родила ему сына, а мальчик умер!
Кэт никакими силами не удавалось разубедить госпожу – к тому же она сама во все это поверила. Спастись бегством они не могли, как не могли избежать и уготованной им участи – две слабых, насмерть перепуганных женщины... Ворота замка всегда держали на запоре и всегда под охраной – предосторожность, необходимая в здешних диких местах. В случае необходимости посылали за слугой – хранителем ключей, и тот впускал или выпускал кого-то. К тому же обеих женщин и во двор-то не выпускали без присмотра...
- Предыдущая
- 38/90
- Следующая
