Князек - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 32
- Предыдущая
- 32/90
- Следующая
Он не ждал скорого ответа – и тем не менее получил его... В тот день еще не стаял снег – Джон и Мэри с горсткой охотников преследовали оленя у водопада Гирди. Мэри, как водится, мчалась впереди, а Джон, отстав от девушки лишь на пару шагов, ехал чуть сбоку, чтобы видеть ее прекрасное лицо в обрамлении капюшона зимнего плаща из волчьего меха. Она сдержала коня и, жестом приказав всем остановиться, въехала по крутому осыпающемуся склону на скалистый уступ высотой футов в двадцать и долгое время пристально оглядывала ущелье. Кони переступали с ноги на ногу от холода, Китра улегся под кустом прихваченного морозом папоротника, ломкого, словно стекло, и оттуда укоризненно глядел на хозяина. Охотники угрюмо переговаривались между собой на своем диком наречии, непонятном для Джона, словно пение лесных птиц. Джон, запустив окоченевшие пальцы поглубже в густую гриву Юпитера, не спускал глаз с Мэри.
Даже с такого расстояния было видно, что с девушкой что-то творится: лицо ее, четкостью линий напоминавшее камею на фоне темных мрачных небес, было так печально, что у Джона заныло в груди – он дорого бы дал за то, чтобы облегчить ее боль. И вдруг все вмиг переменилось: она насторожилась, вытянулась в струночку, глядя на что-то, невидимое им снизу. Потом резко развернула Хаулета – так резко, что они наверняка упали бы, не будь у жеребца сильных, словно сталь, ног.
– Разбойники! – односложно выдохнула она, поравнявшись со спутниками. – Едут от Ваучопа. Думаю, хотели подобраться к нам сзади и внезапно напасть. Ну что ж, нам есть чем их удивить... Вперед!
Их было всего восемь – против десяти или двенадцати разбойников, но на их стороне были важные преимущества: внезапность и выгодное положение выше по склону. Охотники издали воинственный клич, и собаки с высоты десяти футов налетели на бандитов, словно четвероногие соколы. Закипел бой. Разбойники, приземистые люди с пальцами корявыми и грубыми, словно древесные корни, одетые в плащи землистого цвета, были отменными бойцами – они действовали стремительно, нанося внезапные удары, но вскоре поняли, что удача им изменила. После короткой и яростной схватки они обратились в бегство.
Последним повернул коня их предводитель, человек с густейшими волосами и бородой огненного цвета, словно мех зимней лисицы – его плащ на плече был схвачен массивной серебряной брошью с крупными аметистами. Он прикрывал своих спутников, давая им возможность уйти, а потом пришпорил коня и поскакал вверх по склону. Это очень задело Мэри, и она выкрикнула: «Этот – мой! Ждите меня здесь!» – и, вонзив шпоры в бока Хаулета, поскакала следом. Белый жеребец ловко, как кошка, пробирался по узкой каменистой тропинке и скоро настиг жертву. Тот внезапно обернулся и метнул копье. Мэри находилась внизу – и удар застал ее врасплох. Джон понял, что копье задело ее – она вздрогнула всем телом. Сердце Джона облилось кровью – и стоило Мэри чуть отклониться, чтобы нанести ответный удар, копье, которое юноша все время сжимал в руке, просвистело в воздухе и угодило разбойнику прямо в грудь. Тот без звука рухнул под ноги коня, который, захрапев, устремился прочь. Мэри вскрикнула от злости и боли, развернула Хаулета и поскакала к остальным.
Волчий мех у нее на плече был распорот и окровавлен – видимо, кончик копья на излете задел ее по щеке: на лице виднелось ярко-алое пятно. Но хуже всего было выражение ее лица. На других она даже не взглянула – она знала, что копье метнул Джон. Ее серые глаза горели, словно у дикой кошки – Джон невольно отшатнулся.
– Он был мой! Мой – а ты убил его! – закричала она. – Ты посмел вмешаться! Ах, вот оно как? Так ты собирался оберегать мою честь, имей я глупость выйти за тебя?
Джон знал, что не должен оправдываться – хотя мог бы.
– Моя рука опередила мысль, – сказал он. – Я не смог сдержаться.
– Будь на моем месте отец, ты не поступил бы так!
– Может быть, я сделал бы то же самое – а, может, и нет... – Джон всеми силами старался говорить ровно и спокойно. – Но в любом случае твой отец не возражал бы.
На ее губах появилась горькая усмешка:
– Да отцу твоя помощь просто не понадобилась бы! – отвечала девушка – и это было признанием того, что оба они хороши... Она пристальным долгим взглядом посмотрела на Джона – впервые он почувствовал, что она не только смотрит на него, но и видит его. Она судорожно вздохнула и подняла руку к лицу, чтобы ощупать рану.
– Тебя сильно задело? – осмелился спросить Джон.
– Только царапнуло, – она повела окровавленным плечом. – Пустяки. Едем! А в дальнейшем... – глаза ее снова стали далекими и холодными, а голос прежним – ледяным и повелительным, – ...подчиняйся приказу!
Джон улыбнулся и покачал головой:
– Не могу пообещать, что не поспешу на помощь товарищу – неважно, мужчина это или женщина. В остальном же обещаю полнейшее повиновение.
Леттис стремительно взрослела, ограниченный мирок, центром которого была она сама, становился ей тесен, словно скорлупа цыпленку, стремящемуся на свет. Теперь она невольно многое замечала и подмечала – хотя предпочла бы всего этого не видеть... Она жила в маленьком мирке, находящемся внутри большого и грозного мира – и со страхом видела, сколь хрупки стены ее обители...
...Королева – необычайно высокая, с длинными руками и ногами, вытянутым белым лицом, в богатых и изысканных одеждах – она смеялась, болтала и танцевала, забавлялась со своими маленькими собачками, уединялась с маленьким смуглым Дэви, льнущим к ее юбкам, словно ручная мартышка... Она молилась, флиртовала с Генри Дарнли – но Леттис невольно замечала страх в ее прекрасных глазах, когда слышался звук открываемых дверей...
...Лорд Дарнли – стройный, чуть женоподобный, прекрасный словно розан, грациозный, как горный олень, танцевал с королевой, ухаживал за ней, благоговейно и почтительно улыбался... Но Леттис различала в изгибе его мягких розовых губ что-то хищное и жестокое, и несмотря на аромат духов, от него исходил неприятный запах, словно от дикого зверя – Леттис от этого даже тошнило... Если он оказывался чересчур близко от нее, кожа Леттис покрывалась мурашками от отвращения, которое она не могла ни объяснить толком, ни скрыть...
Но, по крайней мере, здесь, «при дворе внутри двора» было относительно безопасно. Здесь трижды в день служили католическую мессу – как и дома, в усадьбе Морлэнд. Преклонив колена и перебирая четки, бормоча литанию и слыша знакомую и милую с детства церковную латынь, Леттис чувствовала себя защищенной. Слуги двигались здесь изящно и почтительно, голоса людей звучали тихо и благозвучно... Распорядок дня был весьма схож с порядками при английском дворе: пробуждение, молитва, завтрак, рукоделие, развлечения – все это плавно и неизменно сменяло друг друга, словно времена года, последовательность которых в природе неизменна... А вне этого уютного мирка жили мрачные, с хриплыми голосами, грубые, похотливые, словно весенние псы, люди, странно и причудливо одетые – в шляпах, украшенных петушиными перьями, с огромными кинжалами у пояса и ножами за голенищем, с пальцами, унизанными награбленными драгоценностями, с хмурыми лицами и с бородами, которых, похоже, никогда не касались ножницы... Люди эти презирали духи и шелка, а если и улыбались женщинам, то улыбка напоминала скорее хищный оскал.
В этом крошечном хрупком мирке, ярком, будто скорлупка яичка малиновки, и столь же непрочном, женщины жались друг к дружке как перепуганные лани, морща носики, и со страхом, смешанным с волнением, взирали на диких волков, описывающих вокруг них круги. Один из хищников кружился около Леттис чаще, чем другие – и ее взгляд был невольно прикован к нему. Роб Гамильтон со своей стороны с мрачной улыбкой наблюдал за прелестнейшей из придворных девиц, втихомолку гадая, долго ли еще продержится она, оставаясь честной девицей...
Кэт, прислужница Леттис, была перепугана еще сильнее хозяйки – и придумала уловку, позволявшую ей всякий раз прятать голову под крыло, когда по углам сгущались тени и становилось невыносимо жутко. Страшнее всех был, конечно, мрачный и завораживающий Гамильтон. И вот, когда Кэт и Леттис оставались вдвоем, служанка начинала забивать девушке голову... Роб Гамильтон околдован ею, Роб Гамильтон готов служить ей словно покорный раб, Роб Гамильтон не в силах глаз от нее оторвать – даже королева нынче за обедом рассердилась на него – словом, Роб Гамильтон так влюблен, что достаточно будет самого незначительного поощрения со стороны Леттис, чтобы он сложил к ее ногам все свои богатства – а он богат, о, очень богат – и почтительнейше предложил ей руку и сердце...
- Предыдущая
- 32/90
- Следующая
