Твоя заря - Гончар Олесь - Страница 51

- Нет, Лида,- говорю,- все же мы сентиментальный народ.

- Написать бы докторскую о значении спорыша во взаимосвязях народов,как-то застенчиво улыбается Заболотный.- Или хотя бы о его роли в жизни дипломата...

Сквозь самую сердцевину планеты пророс, вот тебе, Лида, и спорышок! Запомни его...

Уже собираемся сесть в машину, как вдруг слышим веселое:

- Хелло!

Это от кафе долетает девичий возглас. Красные шапочки стайкой сбились в дверях, кто-то из девушек прощально машет рукой,- это изъявление симпатии адресовано прежде всего Заболотному. Видно, он все же их заинтриговал, тех юных кельнерок. Так и остаются в неведении - кто он: англичанин или скандинав? Человек искусства или, может, странствующий маг, психоаналитик, астролог-звездочет? Так или иначе, но чем-то он пробудил в них интерес к себе, как-то слишком уж загадочно изъяснялся этот путник, вежливо избегая прямоты, окутывая свою особу некой чуть насмешливой таинственностью.

Заболотный выруливает на полотно, развивает скорость. Движение, стремнина, и вновь где-то там вслушиваются немые травы обочинные, как река дороги шумит и шумит.

Над трассой все заметнее трепещет дымка выхлопных газов. Пчела, верно, упала бы мертвой на лету, глотнув такого воздуха, не выдержала бы, пожалуй, и та агрессивная, гибридная... Волнистый рельеф местности слегка выгибает автостраду перед нами книзу, и глазам открывается бесконечная лавина автомобилей, струящийся поток, река. Железная река! Сверкает-переливается под солнцем стальными спинами кузовов. В неисчислимости затерялись мы, летим. Различные желания и побуждения вывели нас на трассу, и объединяет людей странствующих разве что эта стремительность и напряжение дороги, где удержу скоростям нет,- впрямь будто некая сверхсила гонит, катит за горизонт эту неистовую реку, этот Дунай сверкающего железа, грохота и угара.

XX

Хайвей, кажется, принимает лишь тех, кто торопится, кого обуревает жажда скоростей. Несметное множество колес летят в своей круговерти, цепляясь резиной за бетон автострады. Обогнали трак, обгоняем автофургон, из которого сзади торчат чьи-то ноги в кедах, в обтерханных джинсах,-отсыпается сваленный усталостью путник.

Еще обгоняем длинную, новейшей модели машину, обшитую по бокам синтетиком под цвет дуба, из окна салона выставил голову ирландский сеттер, ему душно, глотает воздух, наверно, отказал кондишен... Глаза у собаки грустные, осмысленные - это мы с Лидой успеваем заметить. Заболотный, обгоняя, развивает скорость, и уже сеттера нет, уже где-то позади высовывается из машины его умная голова с вислыми ушами, а рядом другие авто, устремляясь вперед, сверкают стеклом и никелем, во весь дух несутся со своими загерметизированными пассажирами...

Усталость же тем временем делает свое, она уменьшает мир до размеров блестящего шарика, мерцающего и мерцающего на верхушке антенны ближайшей из передних машин, которой никак не удается от нас уйти,- мы мчимся все время за ней на одном расстоянии.

- Даже глаза режет,- Лида отворачивается от антенны, должно быть, шарик металлический и блеск его девочку раздражают.

Зрение устало от хайвея; окружающего, собственно, не воспринимаешь, оно сейчас для тебя становится чем-то сплошным, почти бесцветным, мир вне дороги пролетает отчужденно, тебе только и остается этот однообразно-серый свист скоростей да еще царство рекламы, которому, видно, не будет конца. Длинноногие девы с напомаженными губами, эти современные варианты античных сирен, до апельсиновой золотистости загоревшие на гавайских пляжах, норовят во что бы то ни стало соблазнить странствуюгаих ослепительными улыбками, игривыми позами обольгтить равнодушно пролетающих мимо них новейших, защищенных пуленепробиваемым стеклом одиссеев.

- А что же там Верховный Комментатор говорит?

Заболотный включает радио, и невидимый сопроводитель наш тут как тут, и говорит он, что, но мнению коллегии присяжных, убийство из милосердия не считается преступлением. А значит, и не подлежит наказанию... И еще он сообщает спокойным, каким-то эластичным голосом, что с южных широт медленно, но неумолимо движутся над континентом тучи агрессивных пчел,гибридная помесь бразильских с африканскими,- которые размножаются с ужасной интенсивностью и оказались такими воинственными, что нападают на целые города...

- Даже на такие могут напасть? - спрашивает Лида, кивнув на город-гигант, проплывающий в это время па небосклоне, и добавляет тревожно: -Видно, те пчелы за что-то здорово рассердились на людей?

- Разве не за что,- говорит Заболотный и, чтобы успокоить Лиду, пускается в объяснения, что те, мол, агрессивные рои хотя и продвигаются, однако достаточно медленно, со скоростью черепашьей, им некуда торопиться.

Поэтому пока пчелиные орды приблизятся к -здешним широтам, может статься, что они и вообще потеряют свою агрессивность, притерпятся к людям и ко всему, что их сейчас раздражает... Оказывается, их больше всего раздражает движение, и нападают они не на все подряд, а главным образом на движущиеся объекты.

- Вот как,-улыбается Лида.- Выходит, что-то они соображают...

Комментатор между тем сообщает, что в городах этого континента вое большую популярность приобретает "Служба надежды". Предназначена она для людей, которым не к кому обратиться за душевной поддержкой, советом, успокоением, кроме разве что телефонной трубки (взгляды наши невольно фиксируют красный телефонный аппарат промелькнувший в этот момент на обочине).

Духовный этот сервис, по мысли Комментатора, имеет те преимущества, что утешитель не спрашивает ни вашего имени, ни положения, ни адреса, отзывается на голос каждого, кто звонит в пункт "Службы надежды" в минуту критическую, в минуту отчаянья.

- "Служба надежды", о, если бы она да была всесильной! - невольно замечает Заболотный.- Советов много, прогнозов еще больше, а тем не менее с миром что-то все же происходит. Меньше смеха слышит планета - это ли не серьезный симптом! Перемены в климате человеческих душ, взаимная их отчужденность, разве мы этого не ощущаем повсеместно? Там, убийство из милосердия, а там - из жестокости тупой, необъясненнои... Или те ошалевшие от собственной бесчеловечности "кожаные куртки", которые носятся еженощно на мотоциклах по улицам Токио, вообразив себя новейшими камикадзе или кем там еще...

Неслыханный разгул воздушного пиратства... Похищение людей, отвратительный терроризм, нападения средь бела дня... А в роли утешителей то и дело выступают торговцы наркотиками или, как их еще называют, торговцы миражами. Различных вещунов развелось, астрологов, душ-иастырей, а толку? Нет, не такая нужна людям "Служба надежды"...

Городу, проплывающему на небосклоне, все еще нет конца. Весь он утопает в гигантском, даже на расстоянии заметном мареве - это горячим грибом висит над ним загазованный воздух. Заболотный с опытом ярого урбаниста объясняет, что загрязненность воздуха особенно возрастает к вечеру, когда камни стритов иышут собранным за день жаром, а скопление высотных сооружений разрушает атмосферные потоки, ветер, если он не набрал ураганной силы, не продувает лабиринты кварталов, поэтому горожанам только и остается, что втягивать в легкие грязный, застоявшийся воздух, загазованность которого часто превышает всяческие нормы...

Проехали изрядно, усталость дает о себе знать, а Заболотпому вроде и ничего. Все те же короткие, молниеносные рефлексы, по-музыкантски тонкая и для постороннего глаза едва заметная чувствительность рук. Вот уже сколько часов с такой скоростью идем, состязаясь в беге с нескончаемым потоком "мерседесов", "понтиаков" да "ягуаров", а водитель наш, как и утром, подтянут, распрямлен, и в том, как он легко, без напряжения ведет машину, угадывается высокая натренированность, мастерство.

И все же Лида считает, что пора бы остановиться, дать нашему рулевому перевести дух, разогнать усталость.

- Остановиться, а где? - отзывается Заболотный. - Не так просто найти здесь свободное место людям странствующим...