Твоя заря - Гончар Олесь - Страница 26

Почему все это - и детские шалости, и зачатки не подетски жарких томящих переживаний - так прочно сохраняет душа? Пламень купальских костров, острый визг девчонок, выскальзывающих из-под крапивы, ночи первых, жарких до беспамятства признаний - все это, выходит, для чего-то нужно тебе? Колоды ', гулянки, где одни хмелеют в песнях любви, в танцах с пылищей, а младшие в это время, вконец распаленные, носятся по чащам, летают во мраке, как молнии...

Пуды конспектов, горы проштудированных пособий не многое оставили после себя, но почему и сегодня слышишь, какой пахучий был тот новенький букварь, который тебе выдали в школе? И книга для чтения, под названием "Венок". она тоже так несравненно пахла. А первый "Кобзарь", который попадет тебе в руки, и первые строчки, они же тебе, малому, западут в душу на всю жизнь: "Сердце мое, зоре моя, до цо ти зор1ла?.." Это был мир, где все становилось открытием. Токи какие-то живительные струятся на тебя оттуда, и все тамошнее словно лучится, светится чемто неземным, как та радуга, которая после дождя заиграет красками, беря воду в мокрых наших балках,- нас очень тянуло подсмотреть, как именно она воду в вербах берет.

- Бежим! Подсмотрим радугу вблизи!..

Так нам хочется подступиться к пей на близкое расстояние, руками обнять ее семицветный столб... Кто-нибудь из

взрослых остерегает:

- Нс бегайте туда,- радуга и человека в тучу потянет!..

Но после такого предостережения нам еще больше неймется! Как бы там было в туче, куда бы пас радугой затянуло?.. А семицветная все берет и берет воду где-то совсем рядом, в омытых дождем роскошных вербах Заболотного, мы слышим, как эта вода так и шумит мощной струею вверх, гонит себя в небо, чтобы спустя какое-то время опять пролиться на нас ласковыми обильными дождями, от которых сразу и растения, и дети подрастают.

Благодаря радуге, небо и земля соединились, высокая арка ее уже у солнца за мокрой зеленью левад на синей туче цветет, вид радуги почему-то нас волнует, появилась - и точно повеселел мир! Все так уместно в природе, так все слаженно,- никакой изобретатель не придумал бы лучше!

Лето без радуг, зима без колядок, весна без соловьев да без вишневого цвета - это придет позже. Познаем состояние, когда остановится само движение жизни. Кроме горя, ничего не будет расти, птицы певучие не прилетят, капля дождя благодатного с неба не упадет - только черные бомбы будут падать оттуда с сатанинским воем... Конец всему, непамять, небытие? Тупое, вандализированное существование? Но, оказывается, не так просто опустошить Душу человеческую, оказывается, и после всех ужасов в ней неразрушенным может остаться то, что было: и юность, и песня, и цвет утренней зари, и радуга семицветная в росистом небе над Терновщипой...

Доныне остается для нас тайной, от кого она родилась, безвестная эта Настуся. Не были мы и тогда настолько темными, чтобы верить, будто детей находят в капусте или что их аист приносит на крыле. Сельские дети рано приобщаются к тому волнующему миру, где царит любовь.

С вечера допоздна носимся из конца в конец по селу, где любой праздник встречается танцами, гулким весельем, где земля дрожит и курится от гопаков да полек. Видим красавиц наших слободских, разгоряченных, раскрасневшихся, только и ожидающих чьего-нибудь прикосновения, знака, ожидающих той минуты, когда можно наконец отбиться от компании и идти в самые дальние сады ночи, в левады, в балки, чтобы там слушать сладкие слова юношеских признаний, пить хмель любви, жгучую ее тайну. И мы, детвора, в упоенье шастая по кустам, краем уха тоже ловим ночные речи любви, слышим слова такой нежности, каких никогда но услышишь днем... А эта красавица Винниковна и па танцах-то в кои веки показывалась, и на скрипучих качелях не выкачивалась, где девушки слободские, вцепившись в стропы, что ни пасха повизгивают да полощут юбками в небесах. Ни с кем Надька как будто и по отлучалась в те ночные росистые вербы да левады, где парочки обомлевают в объятиях, а вот родилось же у нее дитя, появилось от кого-то на свет.

Еще когда училась на фельдшерских курсах в Полтаве, влюбилась будто бы в какого-то там мастера-верхолаза, красавца из горожан, который маковки золотил на колокольнях, брал на такие работы вместе с отцом и братьями подряды по всей округе. Отваги мастеру этому, видно, не занимать было, лазил в небо хоть на какую высоту, лишь бы хорошо платили. Кочевали они своей семейной артелью от колокольни к колокольне и по договоренности с общиной там купол красили, там золотили или вместо ржавого наново закаленный в кузнице крест насаживали на самый высокий шпиль. А когда в Козельско, где монастырское, круглое, как пантеон, здание отходило под райклуб, решено было как раз наоборот - крест с самого высокого купола сбросить, и искали для этого дела смельчака, полтавский жох-верхолаз и тут предложил свои услуги, правда, цену, говорят, заломил фантастическую. И таки вскарабкался на ту страшную поднебесную высоту, и крест оттуда швырнул-таки вниз, а на опустевшем шпиле, на самой его верхушке, как заверяют очевидцы, встал во весь рост да еще и на пятке обернулся! Это уж для форса, чтобы потешить публику и показать, каков он удалец. Так или не так, а с Надькой вроде бы у него клонилось к свадьбе, но что-то не сложилось счастье,- то ли он, оказавшись повесой, ее обманул, то ли она сама от него отступилась. Одним словом, вернулась к отцу с дитем в подоле, так и не доучившись.

Несомненно, нашла бы и здесь ее чья-нибудь любовь, но Надька ведь пе из тех, кто бросается в объятья первому встречному...

Всей Терновщипе известно, что по Надьке сохнет Олекса-бандит, самый забиячливый из всех. наших парубков, хотя Надька и его отбрила, сказав как-то вечером на колодах, что не махновка она и душа ее к разбойникам нс лежит,- при этом спокойно отстраняла его объятия, кроме всего, мол, еще и пьяных терпеть не может.

- Все ждешь?- гудел тогда басом Олекса.- До сих пор на того надеешься?

На кого надеюсь, это уж моя воля...

Мы так и не узнали, о ком была речь, хотя Олекса весь вечер донимал Надьку своей ревностью к кому-то тому неизвестному да набивался провожать домой. А, собственно, чего приставать? Сказала же: "Моя воля..."- неужели не ясно? Во всяком случае, никто из нас но осуждает Надьку за неведомую ее любовь, а что она у нее оказалась несчастной, так это лишь усиливает наше сочувствие обиженной,- наши симпатии целиком отданы молодой матери.

И совсем уж пе верим мы воплям да гвалтам бабы Бубыренчихи, которая раньше, говорят, сама ведьмой была, клубком катилась посреди улицы, когда кто-нибудь из парубков поздно возвращался в одиночку домой, а теперь эта вот особа поносит Винниковну на всех перекрестках, ревнует к ней своего сына, вовсе в исступление приходит, завидев Надьку, издали вопит, что причаровывает она, Дескать, ее дитя приворот-зельем, хочет переманить молодого Бубыренка к себе в примаки, чтобы его шапкой да чужой грех прикрыть. Долговязый, носатый этот Бубыронко служит писарем в сельсовете и заодно заведывает У нас избой-читальней, он носит широкие синие галифе, хотя нигде и не воевал, наши острословы тсрновщанские - Дядьки Вибли да Грицаи, собравшись на майдане, почему'го называют его Антидюрингом- слово для нас непопятное и смешное. Бдительно оберегает Бубырснчиха своего Антидюринга от всех возможных невесток и искусительниц, считая Романову Надьку самой опасной,- баба уверена, что этой от отца известно всякое колдовское зелье и что может Винниковна хоть кого склонить к любовным утехам. Если верить Бубыренчихе, то кто-то из сельчан видел, как по ночам, распустив косы, бродит Винниковна посреди степи в одной сорочке, слоняется вокруг хутора, как белый призрак,- ищет да высматривает простаков, чтобы увлечь, соблазнить, женить на себе, а кого?

Не иначе как бабиного молодца в галифе, Вубыренчиха на этот счет не имеет ни малейших сомнений.

Очаровывает Винниковна ее сына всяческими диковинами, но преимущество отдает самому заклятому безотказному способу: выдернет украдкой нитку у парубка из галифе, закатает в комочек воска, бросит в жаркий огонь и ну приговаривать: "Чтоб тебя обо мне так пекло, как печет огонь этот воск! Чтоб твое сердце обо мне так плавилось, как этот воск плавится! И чтобы ты меня лишь тогда бросил, когда найдешь в пепле свою ниточку от галифе! "