Твоя заря - Гончар Олесь - Страница 24

- Так вы же сами говорили: пасленовы дети.

о1апит тдгит,- отвечает Заболотный,- так полатыни его величают, наш паслен. В своих заслугах перед человечеством растение это весьма скромное, а вот детвору терновщанскую не раз выручало.

Лида, однако, просит объяснить подробнее... Кто бы мог подумать, что через такие временные расстояния да еще на каких дорогах, об этом паслене зайдет речь!.. Никто его у пас но сеял, не сажал, а как только к весне так он уже и пробивается из земли. Кому-то он может показаться растением и вовсе никчемным - сорняк и только, а для нас, тогдашних, это был нешуточный дар, первое лакомство терновщанского лета. И нигде он, помнится, лучше нс родил, как в глинищах на стороне Заболотных да в занесенных илом балках, где хоть и занято все было под коноплей, однако и паслен повсюду около нее ютился. Цветы его похожи на картофельные, а когда дозреет, на нем увидите синенькие, до черноты, ягодки, как дикие виноградины,- кроме нас, еще и птички их любят клевать. На вкус плоды паслена сладкие, даже приторные; конечно, это не кокосовый орех, не финик или банан, и все-таки лучше, чем ничего... Но почему вот так: когда и откуда в Европе появился картофель, какими путями прикочевал он к нам, это достоверно известно, а вот откуда взялся паслен на ТерновЩине и вообще как давно растет он на планете,- ни в одном справочнике этого не найдешь... Заболотный шутит, что, очевидно, и в садах эдема паслен уже был, имел свое место среди первых, еще райских бурьянов... И не оттуда ли птицы известным способом перенесли его в нашу Терновщину, в соловьиные наши балки?

Палки - это наша колыбель. Для постороннего - что они? Лопухи, паслены, конопли, да еще колдобины-котловины, теплые моря наши, с головастиками и всякой плавающей мелюзгой,- воды эти держатся после весеннего разлива до самой летней жары, а потом и дождями еще пополняются, чтобы было где детворе берложиться... Убогий мир! Но это на чей взгляд. Если же говорить о нас с Заболотным, то куда бы ни бросала жизнь его ли, меня ли, какие бы чудеса ни представали взору, а, кажется, нигде не сыскать мест красивее нашей балки Левадной с се пышными вербами, с густым знойным духом конопли да ясными заездами летней ночью в тех колдобинах... Навеки, видно, ко всему этому мы прикипели душою. А кроме Левадной, еще ведь и балки Чсрнсчая да Яворовая, которые, невесть где зарождаясь, сходятся именно в нашей Терновщино, в ее вербовом раю. Не случайно эти балки и соловьям так полюбились: едва весна, едва вербы распустились, так уже в них и защелкало... Откуда-то из Африки, а может, даже с Цейлона, осилив безмерные расстояния, летят серенькие певцы небесными путями к нашей Терновщине, чтобы в логах, в вербах у глинищ на все лето найти себе пристанище и вывести потомство. Прилетают соловьи не все сразу, ранней весной, где-нибудь под вечер, слышим, пробуют в зарослях голоса лишь отдельные солисты. Это он прилетел, хозяин, а ее еще нет, она появится позже. Как истинный рыцарь и глава семейства, он осмотрит свои владения балку, вербы и, убедившись, что все на месте, построит гнездо, спрятав его среди ветвей так, чтобы никакой коршун не обнаружил, а потом уже изволит прибыть и она, пани соловьиха или молоденькая невеста соловья.

Верба с роскошной кроной это их планета! Там властвуют их песни и любовь.. Вначале доносится оттуда голосок будто нерешительн и, щелкнет новичок несколько раз и прислушивается: а ну, как же получается? Потом чирикнет, словно горло прочищает... Затем сразу зальется вольно, голосисто, а воздух чист, а вечера все теплее - отчего ж не петь? И вот уже нет нашей Терновщине сна вся балка полнится, неистовствует соловьями! Отовсюду отозвались, на все лады состязаются - кто кого превзойдет... Вот когда будет щебета, щелканья, свиста! Впрямь, "смеются-плачут соловьи"... Ночные поэты терновщанских левад и балок, как самозабвенно будут они отдаваться своему творчеству! Захмелеет ночь от соловьиной страсти, захмелеет все, не ведая сна, сладостно замрет не одна девичья да парубоцкая душа!. Уже и будучи студентами, мы не однажды вспомним в далеком городе наши терновщанские левады, полные соловьиного щебета и девичьей печали. К концу весны вторым заходом, как говорится, вторым туром пойдут вечерние концерты: это соловьиная чета будет обучать пению уже своих малышей, наставляя, как виртуозно брать коленца, брать наивысшие "соль"! Ведь соловьятам тоже нужно учиться этому искусству, само ничто не дается...

Заболотяые живут как раз в гущине этого соловьиного царства, подворье их напротив пас - через балку перекликаться можно. Из-за древних верб проглядывает под горой их белая старосветская хатка с маленькими окнами, крытая соломой. Серебристые косы вербовых веток низко нависают над жилищем, окутывают ее, и даже в самые длинные страдные дни в хоромах Заболотных царит прохлада, лохматые тени стоят по углам, а глиняный пол устлан рогозом и другими травами. В семье, кроме наименьшей Ялосоветки, все парни да парни, один к одному при своем молчаливом вдовствующем отце. Но хотя он с виду как туча, усы торчком, суровый взгляд может даже отпугнуть незнакомца, а между тем никого из детей Заболотный пальцем не тронул, кажется, и голос не повысил ни на одного с тех пор, как они остались без матери,- тиф унес ее незадолго перед приходом Заболотного изпод Перекопа, эпидемия тогда выкосила многих терновщан.

После бледной зимы. картофельной, ржаной, когда все освежится весною и заблистают у хат вишняки каждой своей кареглазой веточкой, в аккурат и наступает самое суровое испытание для сынов Заболотного, потому что именно в это время чья-нибудь длинная цепкая рука уже тянется в соловьиную балку за детскими их душами.

С первым теплом в один из весенних дней явятся в нашу слободу пришельцы с хуторов, хмурые дядьки в мохнатых шапках, в чумарках - это вот и ость они, самые страшные Для робятни слободской ловцы детских душ. Появившись на выгоне, кто-нибудь из них угрюмо выспрашивает у нас, мальцов:

- А где тут у вас тот Заболотпый живет, у которого хлопцев много?

- Во-он там он живет, недалече! - охотно станет объяснять как раз кто-нибудь из Заболотных, скорее всего это будет Кирик: - Прямо и прямо, дяденька, не доходя минуя, где новый пес да рябые ворота, где в яму погреб упал!

И все это выпалит такой скороговоркой, что ловец хуторской не сразу и раскусит, что к чему, куда идти, где добычу искать.

Однако рано или поздно наниматели все же найдут дорогу к Заболотному, ребят, разбежавшихся и скрывающихся под кручен в глинищах, отыщут и там, позовут, и уже хуторские сквалыги осматривают наших друзей, как жеребят на ярмарке, прикидывают, вглядываясь в их грешные души, добрый ли будет из Грицка возница, а из Степана пахарь, а из Ивана волопас, а из Кирика наименьшего...

- Нет, этого не отдаю,- хмуро скажет отец.

- Это почему же?

- Рано ему.

- Мне бы он подошел...

- Пускай подрастет.

Переговоры будут продвигаться туго, тягуче, Заболотный-отец изредка лишь прогудит что-то упрямое, ведь натура, как у тура, а Ян Янович, который по собственной воле придет на помощь Заболотному-вдовцу в такой ответственный момент, исподволь возьмет переговоры на себя и, нам на удивление, окажется незаурядным дипломатом.

Вспоминая эти крутые перетрактации, подолгу тянувшиеся в глинищах, воспроизводя состояние напряженности, "войну нервов", которая там завязывалась, мы с Кириком и сейчас отдаем должное дипломатическим способностям Яна Яновича. Неторопливо, умело и успешно вел латыш свою линию, пункт за пунктом выбивая из твердолобых хуторян различные облегчения для хлопцев, вдалбливая нанимателям, что любая оплата за таких соколов не будет слишком высокой, вы только взгляните на них, вот они пред вами - все как на подбор!..

Пришлый хуторянин будет диктовать свои условия:

- Чтобы послушным был...

- И вставал с рассветом...

- И не воровал... Да знал бы, что вечером после работы еще проса на кашу в ступе истолочь, ну и, понятно, коноплю мять...