Твоя заря - Гончар Олесь - Страница 20

Если уж Хима и Клим верили в Романовы чудеса, что же говорить о терновщанской детворе! Мы только и ждали, чтобы он еще какой фокус отчубучил. Это же чудо из чудес,- чтобы человек так вот умел!.. Беспризорный рои, скитавшийся в небесах, каким-то сладким заговором приманил, а дальше и пошло: улей к улею, и теперь стоит в Романовом саду аккуратнснькая пасека, на одном из ульев еще и удалой казак Мамай нарисован, хитро подмигивает, словно говорит: "Вот я - тот, кто знает, как я откуда пчелок залучить!.."

По преданию, в былые времена, изгнанные из-за днепровских порогов да из-за Орели, селились по нашим степям-буеракам люди загадочных чародейских дарований, так называемые характерники. Они могли все - наколдовать и отколдовать, наслать что-нибудь или отозвать, найти стосильный корень или угадать, где зарыт клад в земле.

Мог характерник лихорадку или желтуху из человека выгнать, кровь раненому остановить, умел бурю и град заговором от нивы отвести. "Звони, колокол, звони, тучи разгони!" - и уже туч как не бывало. Знали характерники науку и на первое цветенье ржей, и на дерево, чтобы плодоносило, и на пчел, чтобы труд любили: пускаю вас, пчелы, на все четыре стороны света, пускаю на росы травные, на цветы белые, за желтым воском, за густым медом... Романстепняк, несомненно, был из сословия характерников, может, даже последний из них,- так во всяком случае считала Терновщина. Высказывались предположения, что и этот рой, невесть откуда налетевший, сначала был диким, ничего не умел, улья не знал, и, возможно, именно Роман из наших людей был первым, кто диких тех пчелок приручил и лаской склонил их трудиться. Так или не так, однако пчелы надежно поселились в Романовом саду и оттуда теперь летают чуть ли но на край света. На белые цветы, на росы травные... Ни одного чертополоха не пропустят, увидишь их и на баштанах в степи, и в селе по огородам терновщанским, где только подсолнух расцвел или гарбуз раскрыл свою граммофонную трубу, этот лохматый, золотом наполненный цветок,- загляни ему вовнутрь, уже Романова там! Уткнулась в самую сердцевину тыквенного оранжевого цветка и уже не гудит, а лишь довольно бормочет... Набрала пыльцы да сладкой росы, взвилась, расправила крыльца, весело вжикнула,- и домой, в свою пчелиную коммуну. Полетела и не подозревает, что вослед ей неотступно и зависть чья-то потянулась: "Живет же Роман! В медах купается, икс-плуатирует божью скотинку..."

Особенно же эти пчелы лишали покоя Мину Омельковича, хоть он когда-то и дружил с Романом, на заработки вместе ходили, из одних казанов кулеш хлебали по экопомиям, а вот теперь...

- Разжился этот Винник на коммуновских гречках,- толкует Мина в воскресенье на майдане, когда терповщане сойдутся у гамазен ) погутарнть обо всем на свете.- Это же из коммуны они ему пудами мед носят...

Коммуна от нас на изрядном расстоянии - за Выгуровщиной, за хуторами, она там действительно .много гречки сеет, учитывая нужды своего пчелиного племени (у коммунаров большая пасека), поэтому не удивительно, что и Романовы пчелки там частенько пасутся...

Однажды мы ехали со взрослыми на мельницу, день был ясный, безветренный, п когда оказались на коммуновских землях, встречь нам вдруг так и ударило белым, мы с Кириком не сразу даже сообразили, что это,впервые нашим глазам предстало огромное, поистине бескрайнее поле гречихи. Как сейчас вижу: вот мы, соскочив с воза, замерли на корточках у самых гречих и слушаем, как это белое цветущее царство все прямо содрогается от какого-то золотого гула,- это пчелы мед берут! И сам ощущаешь, как славно им здесь на просторах, под вольным солни.ем, славно и пчелам, и гре-чкам, которые, переполненные тихой горячей музыкой, млеют в неге, напоив простор своим благоуханием... Ровный, глубинный стоят гул. Вслушайся и почувствуешь, что все эти гречишные дебри сейчас полны жизни, там происходит нечто могучее, загадочное, клокочет там сила вечных неизмеримых страстей, совершается некое таянодействие, которому под этим небом, в этот сияющий день так сладко отдается сама природа...

Нет, видно, пчеловодом впрямь надо родиться! Мы были уверены, что Роман-степняк знает тайный пчелиный язык, ведь он тот, кто сразу слышит, если какая "не так гудит", сменила тон, вот она возвращается из полета и явно сердится: не иначе как мимо магазина пролетела, где Мина Омслькович дымит скаженным своим самосадом, которым бы гадюк травить, или не намного лучше фабричной кременчугской махоркой. Как же здесь пчеле, нежному созданию, привыкшему к запахам цветов, не загудеть обиженно, гневно? Зато на пасеке у Романа с самого утра стоит гул трудовой, вроде даже радостный, точно музыка благополучия и согласия,- верный признак того, что племя пчелиное чувствует себя нормально, никаких у него жалоб. Надо было видеть, как ходит Роман среди расписных своих рамковых, терпеливо выслушивает их тихо гудящую жизнь, а то и сам что-то приговаривает пчелам, должно, чтобы но болели да дружнее носили нектар из ближних и дальних цветов. Иногда хозяин даже ухом припадет к улью, как врач к сердцу больного, внимательно слушает, что там сейчас происходит, как пчелиное семейство ведет себя. Если бы что не в порядке, встревожились бы тут же, загудели бы обеспокоенно, нервно, раздраженно. Воздух, однако, тогда еще был чист, смогами не смердело, до ядохимикатов далеко - Романовы пчелы еще там ровно гудят.

- Мудрый в ульях народ,- говорит нам хозяин, когда мы, напившись обыкновенной, из колодца, не звездной воды, еще какое-то время топчемся под журавлем, рассматривая владения "пчелиного атамана".- Все у них на удивление разумно устроено, хлопцы, во всем лад и порядок. Трутней просто терпеть не могут, зато матка в каком почете... Между собой поразительно дружно живут, не воюют - кто их и учит. Как-нибудь покажу вам, как заботливо кормят они друг дружку весной, когда еще хилые, слабенькие... Ну и, понятное дело, не только табак, но и кривду чувствует пчела, такое это создание. Чуть что не по ней, сразу загудит сердито, известит, чтобы и вы, люди, знали. Но уж когда в цветке купается, когда нектар берет - вот тогда вы к ней наклонитесь, совсем другая музыка будет... И погоду это создание чует лучше нас. Если с утра пчелы весело, живо летают, так и знайте: день будет погожий, солнечный. А трудолюбие их известно: работа - это и есть для них настоящая жизнь. И вряд ли кто видел, как умирает пчела: летает до последнего, она и умирает в полете!..

Этот Роман с Яворовой балки был для нас человекомчудом не только потому, что смолоду мог по воздуху летать к своей любимой и что дикий рой приручить сумел, но еще и потому, что пчелы, что бы он там с ними ни делал, никогда его не кусали! Несомненно, знал он какое-то слово к ним, таинственный какой-то заговор. Маг, чародей! На Другого набросятся с лютым жужжанием, не сообразит, как и закрыться от их жал, будет улепетывать с пасеки - картуз потеряет (как это случилось однажды с Миной Омельковичем), а с хозяином они пожалуйста: совсем но злятся, как бы он их ни тряс во время осмотра или переселения. Ходит дядя Роман среди ульев всегда неторопливо, никакого не выказывает беспокойства, достанет рамку, всю шевелящуюся златокрылками, и долго рассматривает ее против солнца,- может, именно тогда он их и заколдовывает, чем-то в этот момент как раз и заговаривает работящих своих помощниц, свою, как он говорит, "божью скотинку"?

- Вы взаправду к ним знаете слово, дядя Роман? - спрашиваем, собравшись с духом.

- А то как же: без слова с ними не поладишь.

- И нам вы могли бы это слово сказать?

- Когда-нибудь скажу, придет время...

Значит, есть вещи, доступные одним посвященным, такие, что лишь с годами открываются... Что же, запасемся терпением, подождем, потому что сейчас, видно, нам рано еще доверять чудотворное это слово из его таинств.

А то, что мы, мальчишки, считаем дядю Романа чародеем, колдуном, характерником, это, похоже, потешает его самого, это ему по душе. Однажды, когда собирал рои в саду, нарочно, чтобы удивить нас, сделал так, что пчелы облепили его всего, усыпали со всех сторон, даже белая его рубашка под ними скрылась.