Из глубины - Чайлд Линкольн - Страница 43

• Предыдущая
• 43/73
• Следующая

«Откуда они идут? Кто это делает?»

Он взял поднос, протолкался между людьми, налетел на человека перед собой, пробормотал извинение и, шатаясь, шагнул вперед.

Вассельхоффу потребовалось сконцентрироваться изо всех сил, чтобы двигаться вместе с очередью. Он достал банку минеральной воды, затем еще одну и еще, надеясь, что газированная вода размочит сухость во рту. Потом взял тарелку салата из водяного кресса, неуверенно посмотрел на нее, поставил на место. Прошел мимо стойки с омлетами (при мысли о яйцах желудок прыгнул вверх) и остановился у стола, где лежали мясные блюда. Повар большим стальным ножом отрезал ему толстый ломоть мяса на ребрышках, вилкой положил на тарелку и брызнул коричневым соусом.

Держа поднос обеими руками, Чаки подошел к ближайшему столу и тяжело сел; банки с газировкой брякнули друг о друга. Он забыл взять нож и вилку, но вообще-то ему было все равно — болезненное онемение в черепной коробке росло, уже заболели челюсти, застыла шея, и даже тот небольшой голод, который он ощущал, совсем прошел. За столом сидели две женщины и тихо разговаривали. Они замолчали и посмотрели на него. Он вспомнил, что обе — программисты из научного отдела, но как их зовут, вспомнить не мог.

— Привет, Чаки, — сказала одна из них.

— Уже виделись, — ответил Чаки.

Он дернул колечко на банке с газировкой, потом еще раз, банка открылась, выплеснув ему на руки струю коричневой жидкости. Он поднес банку ко рту и сделал большой жадный глоток. Почему-то ему было неудобно пить из банки, и у него не очень хорошо получилось — напиток потек по подбородку. Даже глотать было больно.

Черт возьми.

Он поставил банку, поморгал, прислушался к шуму в голове. Нет, он ошибся. Это не звон. Это голос. Нет, даже несколько, и все что-то ему шепчут.

И вдруг он испугался всего этого: онемения в пальцах, озноба в теле, а больше всего — шепота у себя в голове. Во рту опять пересохло, и он сделал еще один глоток, а сердце сильно застучало в груди. Чаки ощущал теплую жидкость во рту, но вкуса не чувствовал.

Звуки стали громче. И страх Чаки отступил, сменился гневом. Так нечестно. Зачем они с ним так? Он же ничего не сделал. Направляйте сигналы в голову кому-нибудь другому, на станции полно болванов.

Женщины за столом смотрели на него, тревожно нахмурившись.

— Чаки, ты в порядке?

— Да пошли вы, — ответил Чаки.

Нисколько их не волнует его здоровье. Сидят тут, таращатся, допускают, чтобы сигналы проникали ему в мозг, пока он не взорвется…

Вассельхофф резко поднялся, сбросив свой поднос и разбрызгав по столу газировку и мясной соус. Потом сильно качнулся, выправился. Кафе вокруг него плыло, а голоса в голове становились все громче. Но это было и хорошо — теперь он знал, откуда идут эти звуки. Они радиоактивные, не иначе, и какой же он дурак, что раньше этого не понял. Шатаясь, он подошел к мясному столу, схватил один из лежавших там тяжелых ножей — все еще с волокнами мяса и крошечными блестящими каплями жира. Повар что-то сказал и потянулся к нему, но Чаки взмахнул ножом, и человек отскочил. Раздался визг — едва слышный из-за голосов в голове, и Чаки не обратил на него внимания. Переваливаясь, он вышел из кафе в коридор, размахивая импровизированным оружием. Да, он понял: это радиация, она проникает ему в голову и делает его совсем больным.

Но он положит этому конец. Прямо сейчас.

Чуть не падая вперед, Чаки пошел, как мог быстро, по коридору. На этот раз он не заблудится: дорогу он хорошо знает и идти ему недалеко. Люди, попадавшиеся навстречу, прижимались к стенам, чтобы уклониться, но Чаки видел только размытые серые тени и не обращал на них внимания.

Вассельхофф брел, шаркая ногами и спотыкаясь, по коридору, а озноб бил его все сильнее, и голоса в голове становились громче. Он не слушал — нет, он не станет делать те ужасные вещи, на которые его подбивали. Он их остановит, он знает, что делать.

Ну наконец-то: впереди — большой бронированный люк, над которым ярко светится красно-желтый знак, предупреждающий о радиации, и два морских пехотинца на посту. Увидев его, оба начали кричать, но Чаки из-за гомона голосов в мозгу ничего не услышал. Один из моряков упал на колено, что-то четко артикулируя, и наставил на Чаки какой-то предмет. Вассельхофф сделал еще шаг вперед. И тут ослепительно вспыхнул свет и раздался такой гром, что заглушил даже болтовню в голове; в груди Чаки расцвела гигантская болезненная роза, он ощутил, как его яростно тащит назад, а потом, очень медленно, боль и голоса отступили в бесконечную черноту, и он наконец обрел покой.

Большая из двух операционных в медпункте имела все необходимое оборудование и инструменты для любого хирургического вмешательства, от стандартного удаления аппендицита до сложной лапароскопии. Однако сегодня вечером ей придали совершенно несвойственную ей функцию — она стала временным моргом.

Тело Чарльза Вассельхоффа лежало на операционном столе, немного синеватое под ярким светом. Верхняя часть черепа была удалена, мозг взвесили и вложили на место. Сейчас металлические стены операционной звенели от звука вибропилы — Крейн резал грудную кость, делая обязательное рассечение в форме буквы «Y» — вниз через грудь и вдоль живота. Рядом с доктором, возле лотка с инструментами для вскрытия, стояла девушка-интерн, сзади находилась Мишель Бишоп. Ее лицо было закрыто медицинской маской, но видно было, что лоб нахмурен.

У двери, поодаль от тела, застыл коммандер Королис.

— Доктор Крейн, когда будет готов отчет? — спросил он.

Крейн проигнорировал вопрос. Он отвел вибрирующую пилу, отдал ее интерну, повернулся к микрофону цифрового диктофона, стоявшему на столе, и продолжил говорить:

— Проникающее огнестрельное ранение грудной клетки слева. Разрыв кожи и мягких тканей. Перфорации не отмечено. Признаков близкого выстрела, таких как остатки пороха или обугливание краев раны, не наблюдается.

Он глянул на Бишоп, которая молча подала ему реберные ножницы. Он отрезал оставшиеся ребра и осторожно поднял переднюю часть грудной клетки. Помогая себе пинцетом, он изучал повреждения под безжалостным светом ламп.

— Раневой канал идет от груди к спине, немного вниз. Сама рана представляет собой круглое отверстие с пояском осаднения и небольшими радиальными разрывами по краям. Видны разрушения второго ребра впереди справа, нижней доли правого легкого, правой подключичной вены и нижнего отдела желудочно-кишечного тракта. — Он взял энтеротом, вставил его грушевидное лезвие в просвет и осторожно нажал, потянув в сторону так, чтобы внутренности сместились. — В тканях справа от тела позвонка Т-два застряла деформированная крупнокалиберная пуля. — Он осторожно достал ее при помощи пинцета и повернулся к диктофону. — Патологический диагноз: огнестрельное ранение верхней части грудной клетки с проникновением в правую плевральную полость и разрушением правой подключичной вены. Причина смерти: травма и сильное кровотечение в правой плевральной полости. Обстоятельства: убийство. Токсикологический отчет будет составлен позднее.

Королис поднял брови.

— Убийство, доктор Крейн?

— А как бы вы это назвали? — возмутился Крейн. — Самозащитой?

Он бросил пулю в металлический лоток, где она, брякая, перекатилась туда-сюда.

— Этот человек размахивал оружием в агрессивной и угрожающей манере.

Врач усмехнулся.

— Ясно. Солдаты с карабинами находились в страшной опасности.

— Вассельхофф намеревался проникнуть в охраняемую зону особой важности.

Крейн передал пинцет девушке.

— Думаете, он хотел покромсать ваш бесценный реактор кухонным ножом?

Коммандер бросил быстрый взгляд на интерна и доктора Бишоп, а потом опять посмотрел на Крейна.

— При устройстве на работу всем совершенно ясно объясняют: стратегические объекты станции будут защищаться любой ценой. А вам, доктор, следует быть осторожнее в своих высказываниях. Последствия нарушения соглашений, которые вы подписали, будут самые суровые.

• Предыдущая
• 43/73
• Следующая