Женское лицо разведки - Павлов Виталий Григорьевич - Страница 42

«Спустя двадцать лет, — говорила она мне во время встречи в госпитале, где проходила очередной курс лечения, — говорить об этом и то нелегко. А тогда только мой американский опыт помогал собрать всю мою волю в кулак и идти напролом. Мысленно я продолжала ту же немыслимую борьбу, которую вела еще в далеком 1943 году с американскими полицейскими в Альбукерке, спасая бесценные материалы «Персея» по атомной бомбе. Но тогда я сражалась внутренне, скрывая свои чувства, страх и ненависть от врага, а в тюремной камере мне было легче, я дала волю всей своей ярости, и мои сокамерницы отступили. Этой маленькой своей победой я также могу гордиться, как и той, давней, но громадной!!!».

В этом эпизоде я увидел всю «Лесли»: ее мощный внутренний резерв жизненной энергии, соединенный с талантливой и самобытной личностью.

Мое представление о «Лесли» как разведчице, возникшее во время нашего общения при нелегальной поездке по Европе, в процессе решения конкретных разведывательных задач, существенно дополнилось не только ее практической работой в Лондоне, но и ее оценкой своего тюремного опыта, которым она, правда, очень скупо, поделилась со мною. Сейчас, «Лесли» представляется мне тем эталоном, на который должны равняться не только российские разведчицы, но и любой мужчина-разведчик. Она соединила в себе внешнюю обаятельность с богатейшим внутренним содержанием.

Самым тяжелым наказанием для «Лесли» и «Луиса» был запрет на свидания, которые обычно предоставлялись в британских тюрьмах заключенным супругам.

«Лесли» нуждалась в ободрении ее всегда спокойного супруга, так же как и он должен был увидеть ее уверенной в себе и улыбающейся, невзирая ни на что.

Особенно обострилось их взаимное беспокойство, когда контрразведчики пошли на провокационную ложь, сообщая им по очереди, что каждый из них признался во всем. Они верили друг в друга. Ее беспокоило физическое состояние мужа. Ведь во время войны он перенес ранение и жаловался на боли в ногах. Ей нужно было убедиться, что он жив. На этом и строилась провокация полицейских, но и она оказалась безуспешной.

В то время как «Дачники» томились в британских тюрьмах, внешняя разведка неустанно искала пути их вызволения. Когда в СССР был арестован английский шпион Джеральд Брук, возможность обмена на него «Дачников» стала реальной. Но осуществить обмен удалось только в 1969 году, когда вместе с Бруком англичанам были предложены еще две кандидатуры из числа арестованных англичан-наркоманов.

25 октября 1969 года «Дачники» были в Москве. Началась их особая, только им присущая жизнь. В чем-то она, как и раньше за границей, оказалась опять двойной, обусловленной требованиями конспирации. Правда, не всегда оправданными.

Самыми тяжелыми для них, и особенно для общительной «Лесли», были неизбежные потери друзей, один за другим уходившими из жизни.

В 1970 году скончался Конон Трофимович Молодый («Бен»), через год — Рудольф Иванович Абель («Марк»), потом Семен Маркович Семенов («Твен»). Со всеми у них были связаны самые напряженные периоды их разведывательной работы.

Хотя «Дачники» много общались с сотрудниками внешней разведки, выступали перед работниками советских спецслужб, выезжая в другие города, только в 1990 году их имена начали упоминать в СМИ. Они так устали от «конспирации» их пребывания в Советском Союзе, что, наконец, смогли свободно вздохнуть и громко заявить о себе. Но неумолимое время сделало свое дело. Физически они уже не могли распорядиться этой полной свободой. В девяностых годах «Дачники» еще выступали перед молодыми разведчиками, но силы их таяли.

В конце 1992 года, не дожив до восьмидесяти лет двух недель, скончалась Леонтина Коэн. Моррис Коэн скончался 23 июля 1995 года.

Указом президента от 15 июня 1996 года Леонтина Коэн была посмертно удостоена высокого звания Героя России за выдающийся вклад в обеспечение безопасности нашей страны. Одновременно звания Героев России были присвоены еще четырем разведчикам, в том числе работавшему с «Лесли» в США полковнику Анатолию Антоновичу Яцкову.

Моррису Коэну посмертно тоже было присвоено звание Героя России. Оба ранее были награждены орденами Красного Знамени и Дружбы народов.

Хорошо зная супругов Коэн, особенно близко узнав Леонтину, я глубоко сожалел, что полные официальные признания их вклада в защиту нашего Отечества и, главное, в дело предотвращения авантюристических планов американских милитаристов в развязывании ядерной войны пришли к ним уже после смерти.

Леонтина Тереза Коэн остается в моей памяти как одна из самых мужественных разведчиц, с которыми меня сводила полувековая служба. Горжусь тем, что имел непосредственное отношение к последнему десятилетнему периоду ее активной разведывательной работы.

Имя Леонтины Терезы Коэн внесено в Золотой фонд истории внешней разведки.

В заключение этой главы, мне хочется рассказать об удивительном случае, когда совсем юная и малоопытная разведчица победила опытного немецкого офицера.

Узнал я эту историю, когда только-только поступил на работу в нелегальную службу внешней разведки в 1949 году.

В конце сороковых годов я стал заниматься подготовкой и «выводом», то есть переброской, в Западную Германию агента-нелегала Барда.

Агент-нелегал по терминологии, принятой во внешней разведке, это, как правило, агент из числа иностранцев, хорошо показавший себя на выполнении конкретных разведывательных заданий и отвечающий по своим личным и деловым качествам высоким требованиям нелегальной разведки.

«Бард» — немец, выходец из аристократической прусской семьи, все мужчины которой, включая и его самого, являлись потомственными военными.

Поэтому, когда я впервые встретился с «Бардом», был крайне удивлен услышанной совершенно правильной русской речью. Без малейших следов немецкого акцента! Из досье на «Барда» я знал, что он говорит по-русски, но никак не ожидал, что он не только знает русский язык, но и говорит на нем, как потомственный русский интеллигент.

Я решил подробнее узнать его биографию, тем более что меня заинтересовало, каким образом он оказался у нас почти в самом начале Великой Отечественной войны. Об этом в его досье были лишь скупые ссылки на «спасенную им русскую радистку». То, что я узнал от самого «Барда», было поразительным.

В начале войны студентка третьего курса литературного факультета МГУ Наташа, увлекавшаяся в школьные годы радиолюбительством, вступила добровольцем в ряды Красной Армии и была направлена на краткосрочные курсы радистов для партизанских отрядов. Такие отряды создавались нашим командованием в тылу немцев, на оккупированной ими территории нашей страны.

Успешно окончив курсы и пройдя подготовку по прыжкам с парашютом, она была заброшена за линию фронта. Но ее дебют в качестве радистки сложился крайне неудачно. Она почти сразу же, еще не добравшись к партизанам, была схвачена немцами.

В тот же временной период «Бард» был призван из запаса в действующую немецкую армию и определен как владеющий русским языком в специальный отряд переводчиком для допросов военнопленных красноармейцев.

Так пути захваченной немцами радистки Наташи и немецкого офицера «Барда» пересеклись на первом же допросе Наташи.

Можно только предполагать, что чувствовала Наташа, ожидая допроса и зная, как жестоко немцы обращались даже с обычными красноармейцами, не говоря уже о партизанах и тем более русских радистках. Будучи волевой девушкой, она подготовилась к самому худшему и намеревалась только молчать. Первый допрос подготовил обеим сторонам неожиданные сюрпризы.

«Бард», увидев приведенную к нему Наташу, поразился ее собранностью и решительным выражением лица. Было что-то знакомое в ее облике, что-то неуловимое, о чем-то ему смутно напоминающее. Когда он заговорил, задавая формальные вопросы, Наташа с удивлением стала более внимательно слушать его русскую речь. Она даже осмелилась спросить, как это ему, русскому, удалось стать немецким офицером?