Женское лицо разведки - Павлов Виталий Григорьевич - Страница 30

Когда после освобождения Анну спросили, как она догадалась, что перед ней русский человек, она ответила: «По его лохматой голове, небрежному состоянию и вздутых на коленях брюках». Вот когда русская небрежность оказалась полезной.

На другой день Анна также была арестована и помещена в тюрьму.

Вот какую отвратительную картину обращения японских тюремщиков рисует она в своих воспоминаниях: «Со двора по темной мокрой лестнице спустили меня в подвал. Там было темно, только у самой двери горела маленькая лампочка. Ничего не было видно. Только через несколько минут я увидела, что в яме по обеим сторонам у стенок — черные клетки, а в них плотно друг к другу сидели на полу люди. На каменном полу была вода. Полицейские сорвали с меня одежду, вплоть до белья, сорвали с ног туфли, чулки. Один из полицейских запустил свои лапы в мои волосы и, визжа, растрепал их, остальные хохотали, словно шакалы. Меня затолкали в одиночную камеру и бросили вслед только белье. Я осмотрелась. По стенам текла вода. Соломенная циновка была мокрая. Несло невероятной вонью. В каменном полу в дальнем углу была дырка — параша…

Поздно вечером меня босую по мокрой, грязной лестнице повели в контору. Я чувствовала, что заболела.

В конторе было девять полицейских, один из них врач, который осмотрел меня, сказал: «Ничего не выйдет». Тогда меня снова стащили в яму, только бросили на этот раз какую-то подстилку. Я легла и, задыхаясь, потеряла сознание — это они, видимо, обнаружили. Врач сделал мне шесть уколов, и вновь потащили меня в контору, больную и разбитую.

Группа жандармов во главе с прокурором Иосикавой приступила к допросу. Прокурор бил кулаками по столу, размахивал руками и кричал: «Ты, коммунистка, хитрая, я тебя знаю! Но я заставлю тебя говорить». Я молчала, не могла отвечать. И не мудрено: мне три дня не давали пить и есть. Ничего не добившись, они посадили меня в машину и отвезли в тюрьму. Закрыли в камере на втором этаже. Сразу же пришел врач… Врач сказал, что у меня нервное потрясение. Я мучительно страдала месяцев семь…»[27]

Когда японская разведка поняла, что имеет дело не с американскими агентами, а с коммунистами — советскими разведчиками, ярость их возросла. Они следовали девизу японской полиции: «Не оставлять в живых коммунистов, но и не убивать их».[28]

Как проходили допросы, рассказывает Анна: «На допросы меня выводили всегда две стражницы под руки, так как ноги мои не действовали. Сняли с меня 42 допроса в помещении все той же тюрьмы. Допросы иногда продолжались по семь часов подряд и были мучительны… Я старалась отпираться, где только можно не называла людей, с которыми была связана по работе, и отвечала незнанием… Мне показывали снимки нескольких людей, я не признала ни одного, ссылаясь на плохое зрение и плохую память на лица…».[29]

Р. Зорге и М. Клаузен всячески принижали роль Анны в их деятельности, называли ее «белогвардейкой» и чуть ли не врагом СССР, что она «работала из-под палки» как жена Макса.

Благодаря выдержанно-воинственной позиции Анны, с ней даже во время судебного процесса стали обращаться более учтиво.

Она вспоминает: «Судья сказал, что я не самостоятельно работала в организации, что такой страшный человек, как Зорге, увлек меня, как и многих других, хороших людей, и подчинил своей власти».[30]

Анна выражала свое возмущение «несправедливостью» суда. Когда ее осудили на семь лет тюрьмы, причем без зачета предварительного заключения, заявила о том, что обжалует такой несправедливый приговор. И ее дело пересмотрели, срок сократили до трех лет.

Но и этот короткий срок был ужасным испытанием, и Анна не знает, как она осталась живой. Вот несколько выдержек из ее рассказа об этом страшном периоде:

«Через два месяца после приговора перевели в тюрьму Точиги. Здесь заключенные размещались в землянках, которые при дожде заливало… В тюрьме насчитывалось более шестисот женщин. Заключенных по семнадцать часов в сутки заставляли изготавливать боеприпасы для армии. Кормили плохо, смерть от недоедания, болезни была обычным делом».

«Меня содержали очень строго, совершенно изолировали от других, на прогулку выводили только раз в месяц».

В июле ее перевели в «барак смерти». Там держали в кандалах.

«Моя камера была рядом с той, куда складывали трупы умерших. Из нее все время распространялся запах разложения, так как держали там трупы долго».

Когда японская Квантунская армия была разгромлена, Клаузенов освободили. Они переехали во Владивосток, потом в Москву. В 1946 году выехали на родину Макса, где до 1964 года жили под фамилией Христиансен.

Советское правительство высоко оценило боевых соратников отважного разведчика Героя Советского Союза Рихарда Зорге. 19 января 1965 года Макс Клаузен был награжден орденом Красного Знамени, а Анна Клаузен — орденом Красной Звезды.

Министр государственной безопасности ГДР вручил Максу и Анне золотые медали за заслуги перед Народной армией.

Анна Матвеевна, ставшая отважной разведчицей, самоотверженно выполняла опасные задания советской разведки.

Во имя чего она избрала этот беспокойный и чреватый смертельной опасностью путь?

Она отвечает предельно ясно: «Наблюдая за нелегальной деятельностью своего мужа в пользу СССР, я связала свою жизнь с ним и помогала ему, потому что Макс был верным и непоколебимым коммунистом, работал на пользу СССР, моей Родины. Я им горжусь и благодарю его, потому что только через него я смогла принять участие в борьбе против врага и хоть в некоторой степени быть полезной моей Родине».[31]

Свой патриотизм Анна Матвеевна доказала на практических делах и операциях, многие из которых были трудно выполнимы даже для разведчиков-мужчин.

Она была счастлива, обретя, наконец, после немыслимых испытаний в японской темнице покой и безопасность на своей второй родине — в ГДР. Более тридцати лет она жила в атмосфере уважения и почета. Скончалась Анна Клаузен в конце 70-х годов.

Память о разведчиках супругах Клаузен остается в истории советской разведки как бесценный пример самоотверженности.

История этих двух немецких антифашисток скреплена их общей деятельностью по оказанию помощи своим мужьям «Корсиканцу» и «Старшине», агентом внешней разведки, в Германии в канун и в начале Великой Отечественной войны.

Именно эти два разведчика упорно и настойчиво предупреждали о готовившемся военном нападении Германии на Советский Союз, а в критическое время наступления немецких армий под Москвой снабдили Красную Армию важной информацией, способствовавшей нанесению гитлеровцам первого сокрушительного поражения.

В результате репрессий Ежова — Берии против большинства опытных разведчиков, работавших в Германии, внешняя разведка лишилась возможности своевременно готовить своих агентов и источников информации в Германии. Как следствие, оба ценнейших источника — «Корсиканец» и «Старшина» в самый ответственный период войны оказались без связи. Попытки наладить ее в условиях войны привели к ряду ошибочных действий и в конечном итоге способствовали провалу и трагическому концу как «Корсиканца» и «Старшины», так и их жен-помощниц. Да и многих других антифашистов, связанных с ними.

Кто же эти женщины-антифашистки? По их роли помощниц мужьям в разведывательной работе они вполне заслужили имени разведчиц.

Милдред Фиш, американка немецкого происхождения, из состоятельной семьи, в начале 20-х годов обучалась в университете в США и получила докторскую степень по филологии. Там она встретилась с прибывшим в США по стипендии Рокфеллера Арвидом Харнаком. Оба придерживались прогрессивных взглядов, интересовались рабочим движением — все это сблизило двух молодых ученых. Они поженились и выехали в Германию, где фашизм уже подбирался к власти.