Ливень - Дьяконов Юрий Александрович - Страница 1

• 1/8
• Следующая

Едва стрелки вокзальных часов показали ровно шесть, из раструба громкоговорителя раздались хриплые булькающие звуки. Но они потонули в шуме толпы. Никто ничего не понял.

Тогда из стоящего поодаль строя выступили вперед двенадцать маленьких фанфаристов, одетых в красноармейскую форму, и вскинули вверх свои длинные золотые трубы. Над перроном Ростовского вокзала, до отказа заполненного пионерами и провожающими, взвился мощный звонкий сигнал-приказ: «Слу-шай-те все!!!»

В наступившей тишине прокатился голос начальника пионерского эшелона: «Отряды, по ваго-на-а-ам!»

Водовороты белых пионерских блуз минуту бушевали у дверей. И стихли. На подножках остались одни вожатые. К вечереющему небу взметнулись звуки стотрубного оркестра, крики провожающих. Затрепетали над головами белые крылья платков.

Поезд со второй сменой ростовской пионерии начал свой путь на юг, к желанному Черному морю.

По эшелону, от вагона к вагону, побежала команда: «Горнисту Сергею Синицыну явиться к старшему вожатому, в пятый вагон…» Когда команда дошла до одиннадцатого вагона, крепкий широкоплечий паренек с бронзовым от загара лицом вскочил со скамейки, покрепче натянул на голову с русым выгоревшим чубом белый вязаный берет, подхватил золотистый двухоборотный горн и бросился к выходу. Через пять минут, одернув защитного цвета рубашку со значком «Ворошиловский стрелок» на груди, он уже входил в купе старшего вожатого лагеря Бори Марченко.

— Вот, Сергей, тебе и первое комсомольское поручение, — сказал вожатый. — В девятом отряде у Зины Осиповой сорок два гаврика мал мала меньше. Одной трудно. Будешь у нее помощником. До приезда в лагерь. А там посмотрим. Идет?

— Идет, Боря, идет! — весело согласился Сергей.

— Тогда двигай в отряд. Да смотри, чтоб все было чин чином. Я на тебя надеюсь.

— Будет, Боря! Я же эту публику во как знаю!

На рассвете маленьких пассажиров четвертого вагона всполошил восторженный крик: «Горы! Смотрите! Горы!..»

Ребята бросились к окнам. Пока они спали, совершилось чудо.

Бескрайняя степь кончилась, и теперь по обе стороны вагона плыли округлые вершины гор. Окутанные утренним белесым туманом, они тоже казались заспанными, громоздились одна на другую, заслоняли полнеба. А поезд все стучал и стучал колесами. Извивался зеленой лентой у подножия покрытых лесом великанов. Спешил к морю. К теплому, ласковому, долгожданному морю…

И вдруг в теснине между двумя горами паровоз нехотя сбавил ход. Все реже и реже стучали колеса по стыкам рельсов. Повинуясь строгим глазам светофора и всемогущей руке стрелочника, пионерский эшелон послушно вполз на запасный путь.

Сначала объявили, что стоять всего минут пять-семь. Нужно дать дорогу скорому «Москва — Тбилиси». Вожатые никого не выпускали. А когда минут через двадцать, наконец, прошел скорый, оказалось, что эшелон выбился из графика, и стоять ему уж никак не меньше получаса. Из всех дверей повалили пионеры. Они заполнили маленький узкий перрон перед красным одноэтажным зданием, разбежались по дорожкам привокзального сквера.

Никто такого нашествия пассажиров не ожидал. Бачок с водой в пять минут оказался пуст. Немногочисленные торговки, в момент распродав свой товар, кинулись за новыми порциями фруктов, молодой вареной кукурузы, огурцов, помидоров.

Скверик понравился. Вырвавшись из вагонной духоты, ребята будто окунулись в прохладное озеро. В тени, под громадными ветвями вековых орехов, среди высоких сосен и голубых елей, воздух был таким вкусным, что его не просто вдыхали, а хватали ртом, будто откусывали, впитывали лицом, руками, всем телом, купаясь, наслаждаясь, нежась.

— Сюда, ребята! Гляди! Живой календарь! — крикнул кто-то.

Ребята кинулись на зов. Посреди цветочной клумбы на светло-зеленом травяном прямоугольнике серебристая густая трава сплеталась в четкую красивую надпись:

— Вот здорово! Уже сегодняшнее число сделали! — удивились ребята. — Нам бы в лагере такой календарь!..

Но вот, наконец, пронзительно залился кондукторский свисток. Паровоз бодро рявкнул ему в ответ и дернул так, что грохот пошел по всему составу. Пионеры стремглав кинулись к своим вагонам. Вожатые подсаживали запоздавших и тревожно оглядывали опустевший перрон: не отстал ли кто?

Вожатая девятого отряда Зина Осипова шла по вагону из отделения в отделение, глазами пересчитывала своих девятилетних питомцев. Ведь все новые. И двух суток не прошло, как приняли отряд.

Тридцать девять… сорок… сорок один… А где же сорок второй?! Кого нет?.. Постой, а где же Вовка?

— Иванов! Вовка! — закричала она на весь вагон.

О! Этого мальчугана она знала прекрасно! За четыре недели прошлой лагерной смены насмотрелась. От него всего ожидать можно. В грохочущем тамбуре вагона Зина столкнулась с горнистом Сергеем Синицыным:

— Вовку Иванова не видел?

— Нет. А что?

В тамбур вошла девочка с волнистыми льняными волосами.

— Ты зачем, Аня?

— Зина! Вовка пошел воды набрать из колодца. Фляжку у меня взял. Я говорю: «Опоздаешь». А он: «Ничего. Я быстро».

— Понятно, Аня. Иди в вагон, — побледнев, тихо сказала Зина, выпроваживая ее из тамбура. — Но как же он вышел? Ведь я от подножки не отходила.

Сергей закусил губу. Думая о своем, ответил:

— Что ты, Вовку не знаешь? Небось, в соседний вагон проскользнул, а оттуда…

— Нужно остановить поезд! — Зина потянулась к. стоп-крану.

— Еще чего! — отдернул ее руку Сергей. — Поезд на подъем идет. Остановится — не вылезет на гору. Да и отъехали, небось, уже версты три… — В мозгу его промелькнула картина: одинокая, жалкая фигурка Вовки стоит на опустевших путях. Мгновенно созрело решение: — Скажи Боре, что все в порядке будет. Я прозевал, я и найду его. Догоним на попутном скором. Не волнуйся.

Порыв ветра подхватил волосы Зины и бросил на глаза. А когда она отвела их со лба, Сергей уже стоял на нижней ступеньке. Он резко качнулся на вытянутых руках назад, против хода поезда, и прыгнул. Она видела, как Сергей сделал два огромных прыжка вслед за поездом. Все же не удержался, кувыркнулся с насыпи. Золотой рыбиной блеснул на солнце горн. Хвост эшелона, вписываясь в кривую поворота, заслонил его. Зина бросилась к противоположной двери. Рывком открыла ее. Далеко позади, на шпалах, стоял Сережка и махал ей рукой…

На следующей остановке начальник лагеря Андрей Андреевич дал телеграмму. Во всех вагонах только и: было разговоров, что о Вовке Иванове и лагерном горнисте Сергее Синицыне.

Часа через три эшелон догнала телеграмма с маленькой станции. Андрей Андреевич вернулся в вагон мрачимый: двух пионеров на станции никто не видел.

Вовка набирал уже вторую фляжку, когда за рощицей дважды прокричал паровоз.

«Может, наш?.. Нет! Наш кричит не так противно». — Он наклонил ведро на срубе колодца, стараясь, чтобы вода текла в узкое горлышко Аниной фляжки тоненькой струйкой, не обливая чехла из толстого солдатского сукна.

За рощей снова рявкнул гудок. Громыхнули вагоны. Вовка забеспокоился:

«Ого! Это уже, кажется, наш!» — Рука дрогнула. Ведро упало набок, окатив и ноги, и серый чехол фляжки студеной водой.

Вовка кинулся бежать. Тропка, по которой он пришел к колодцу, поворачивала вправо, делала широкий полукруг, а затем вела к станции.

«Не успею!» — подумал Вовка и кинулся напрямик к редким деревьям рощи.

Мокрые фляжки справа и слева били его по бокам, стали невыносимо тяжелыми. Он ворвался в рощу. Но путь к станции преградил широченный ров, заполненный зеленой застоявшейся водой. Поворачивать назад к тропке — поздно. Вовка побежал вдоль рва. Сердце бешено колотилось где-то около самого горла… И ров, и роща кончались одновременно далеко за станцией. Вовка выбежал на полотно железной дороги. Поезда на путях не было. Лишь чуть подрагивали под ногами теплые рельсы. Из-за поворота донесся прощальный гудок паровоза. Такой знакомый и желанный. Как же он мог не узнать?

• 1/8
• Следующая