Горнист - Дьяконов Юрий Александрович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/9
• Следующая

— Давай рюкзак! — потребовал Сергей.

— Не дам. Ни у кого не брал, а у меня… Нет у меня ничего!

— Он врет! Он все врет, Сережа! Ему только позавчера посылку привез шофер, который в Геленджик ехал, — выкрикнул, задыхаясь от возмущения, Саша.

— И сало он потихоньку ел, когда ты на дорогу ходил, — пискнула Сонечка. — Он, как кулак, все собирает, собирает…

— Давай! Давай рюкзак! Жадина! — закричали девочки.

Сергей выволок Витьку с рюкзаком к столу.

— Раскрывай сам!

— Не буду… у меня ничего нет… Не имеете права! Мне что, с голоду подыхать?! — по толстым щекам Витьки потекли слезы.

Саша, присевший на корточки у стола, дернул снизу за мешок, и на пол посыпались Витькины запасы. Чего тут только не было: и две пачки белых галет, и громадный кусок свиного сала, завернутый в белую тряпочку, и кулек с крупными бесформенными кусками рафинада, и половинка домашнего пирога, и баночка с желтым сливочным маслом, и большой кусок ванильной халвы…

Семь пар глаз смотрели на это невиданное богатство. В глазах Витьки — страх и жадность. В глазах остальных удивление сменялось возмущением, гневом.

— И халва! — восторженно вскрикнула Сонечка. — Вот чаю попьем! Я люблю с халвой… и с вареньем…

Все молчали. Сонечка тоже смолкла и виновато огляделась кругом.

— Ну?! — еле выдавил из пересохшего горла Сергей.

Витька, собиравший в кучу свои разбросанные на полу богатства, поднял голову и столкнулся с ненавидящим взглядом Сергея. Он привстал и глянул на Сашу. Руки Саши сжались в кулаки.

— Пусть… пусть уходит… жадина! — высоким прерывающимся голосом крикнул Саша.

— Ну и уйду… хитрые какие… нужны вы мне! — злобно бормотал Витька, сгребая в мешок снедь.

— Уходи, — чуть слышно сказал Сергей, — уходи… кулацкая морда!

— Пусть уходит!.. Не нужен нам такой!.. Разве он товарищ?!

Витька, с опаской оглядываясь на Сергея, протиснулся в дверь.

— Дураки! Я в лагере переночую, — донеслось из коридора, и дверь захлопнулась…

Ужин, состоявший из кипятка, заваренного Сережкиным малиновым чаем, тараньки, галет и сахара, прошел в молчании. Все сидели нахохлившись, удрученные случившимся. Когда поужинали, Сергей предложил девочкам ложиться спать по двое на одной кровати. Прикрутил фитиль в лампе и объявил:

— Отбой! Дежурю я, — и вышел с горном во двор.

В комнату, погруженную в полумрак, спокойно, тихо вошли мягкие звуки привычного сигнала «Ложитесь спать». Он навевал покой, обещал спокойный глубокий сон. Трижды прозвучал сигнал и медленно угас, растворился в ночной тишине. В комнате шуршал тревожный шепот девочек.

Саша лежал на койке и смотрел в темный проем окна. Горн напомнил ему тот, ставший уже таким далеким, первый день пребывания в лагере, когда он познакомился с Сережей Синицыным.

…Только они выгрузились из машин и уселись в тени, как где-то над самой его головой стремительно взмыл вверх, к небу, к вершинам гор, каскад звонких серебряных звуков. Саша поднял голову. В двух шагах стоял крепкий загорелый паренек в белой майке и синих трусах. На голове его — белая вязаная беретка, из-под которой падает на лоб выгоревший чуб. Левая рука упирается в бедро, а в правой — короткий двухоборотный горн, настоящий военный рожок. Такой Саша видел у сигналистов кавалерийского полка. Лучи солнца падали на раструб и искрами разлетались в стороны. Казалось, что это звуки так зримо, сверкая и искрясь, вылетают из трубы. А труба, бросив в небо первый призыв, заторопилась, быстро-быстро стала выталкивать звуки, зовя, тревожа, приказывая. Голос ее взлетел высоко-высоко и смолк.

Все, кто только что сидел под кустами, уже были на ногах. Раздались громкие команды: «Первый отряд, становись! Второй отряд…»

Горнист опустил трубу и улыбнулся Саше. Приветливо улыбалось лицо, а главное — глаза, большие серо-голубые глаза. «Привет, парень! Как тебя зовут?» — «Саша…» — «Ну, будем знакомы. А я — Сергей Синицын. Устроишься — заходи. Я в первой палатке. Однако — беги. Ваши уже строятся». — И пошел к линейке.

Сколько интересных историй услышал он от Сережки! Сколько излазили гор и ущелий. Сережа учил его плавать, ловить рыбу и даже давал понемногу «подудеть» на трубе, чего не позволял никому другому…

— Стой! Кто идет?! — бросил в темноту Сергей.

— Это я. Я ведь твой ординарец.

— Отбой для всех, Саша.

— А я спать не хочу ни капельки.

— И девочек одних оставил. Они бояться будут.

— Не будут. Я сказал, что вместе с тобой дежурить буду. Напополам. Половину ты, половину я. Майя сказала: правильно.

— Заснешь ведь.

— Ни за что! Вот честное пионерское…

— Честное слово зря не давай, если не уверен.

— А я уверен! Я, знаешь, один раз с папой на рыбалке просидел всю ночь… почти…

— Ну, ладно.

Молча сидят в темноте командир и ординарец.

Саша с тоской смотрит на чуть освещенное молодой луной шоссе. Прищурил глаза. И, как наяву, представился сегодняшний день…

…Солнечное утро. С песнями шагают мимо изолятора по щебенке шоссе ребята и девочки. Отряд за отрядом проходят мимо. Сначала первый. Это отряд Сережи и Майи. Потом — второй, третий. С рюкзаками за спиной. Шутят, смеются. А вот и последний — шестой, его, Сашин отряд. Без рюкзаков. Рюкзаки едут сзади на повозке, а они идут налегке. Идти далеко! Целых двадцать километров. Да что поделаешь: машины, сказал начальник лагеря, на государственных делах! Хлеб вывозят.

А сюда, в лагерь, они приехали на машинах. Весело было. Всю дорогу пели. Аж охрипли… Но идти веселей! Что на машине? Мелькают мимо скалы, ручьи, бегущие к морю. Лужайки с зеленой травой, с цветами. Вот бы где посидеть, покувыркаться в траве. Погоняться за длинноногими кузнечиками. Или поймать на старом орехе длинноусого жука-скрипача. Попить холодной, как лед, и вкусной (куда там газировке!) воды из горного ручья, что водопадиками скачет с камня на камень. Да разве можно! Мелькнет и исчезнет за поворотом… А теперь они идут. Счастливые! Захотят — воды попьют. Устанут — усядутся в тени. Орехов нарвут. Едят, наверно, кисло-сладкий кизил и черную-черную ежевику. А девочки плетут венки из цветов. Красивые!..

— Ординарец! Ты что? Уже заснул? — откуда-то издалека донесся Сережкин голос.

— Не! Я как кино смотрел. Ясно-ясно… наши идут по шоссе.

— Чудак. Наши уже давным-давно спят в вагонах. Небось уже к Краснодару подъезжают. А колеса их баюкают: «Ту-ту… та-та».

— Ну и что ж, что спят?.. — Саша растерянно смолк. — Мы тоже поедем… завтра. Ты сам сказал…

— Поедем… — Сергей запнулся, хлопнул его по плечу, — поедем, ординарец! А теперь знаешь что?

— Что?!

— Я пойду тут в одно место, а ты подежурь.

— И я с тобой… в одно место.

— Ну вот еще! Девочки же бояться будут.

— А чего им бояться, когда они спят? Слышишь, шептаться перестали. Я во сне ничего не боюсь.

— Ладно, — Сергей тихонько вошел в комнату. Вдел толстую ореховую палку в ручку двери. Попробовал — надежно! Снаружи не открыть. Взял пустой рюкзак, вылез в окно и осторожно прикрыл створки рамы: — Пошли, Сашка!

Осторожно ступая босыми ногами, они выскользнули со двора. Шли по сухой водосточной канаве вдоль шоссе в тени деревьев. Там, где шоссе круто поворачивало к опустевшему лагерю, Сергей остановился.

— Стань под деревом. На дорогу не выходи. Если кто с шоссе свернет на эту дорожку — свистнешь. Свистеть-то умеешь?

— Не-е-ет, — упавшим голосом признался Саша.

— И чему вас только учат! Мелочь пузатая, — рассердился Сергей. — Ну хоть квакать, как лягушка, умеешь?

— Уме-е-ю.

— А ну квакни тихонько.

— Ква-а-а, ква-а-а.

— И это, по-твоему, лягушка? — усмехнулся Сергей. — Ну ладно, сойдет. Только громко квакнешь. Понял?

— Понял…а…а… он стрелять не будет?

— Кто?! Вот чудило! Кто же в лягушку стрелять будет? Квакнешь два раза и сиди под деревом, пока я подойду. Ну, понял?

— Угу-у-у…

Сергей свернул на узенькую дорожку и исчез в темноте.

• Предыдущая
• 4/9
• Следующая