Том 34. Вечерние рассказы - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 27

• Предыдущая
• 27/41
• Следующая

Около самой сцены, по бокам ее, находились нарядные ложи для членов императорской фамилии и для дирекции театра. Потолок был украшен красивыми изображениями муз древнего классического мира, совершенно непонятными ни Анютке, ни Гане, но тем не менее возбуждающими их искренний восторг.

Девочки были, казалось, совсем подавлены роскошной, никогда не виданной ими обстановкой театра, который представлялся им каким-то волшебным дворцом.

"Да, театр — волшебный дворец, а Ольга Леонидовна его хозяйка, добрая волшебница, фея!" — мысленно решила Ганя, которой выход Бецкой представлялся не иначе, как в виде той доброй волшебницы с распущенными до колен волосами, со звездой на голове и с золотым посохом в руке, о которой рассказывала им всем накануне Анютка.

Да, иною Бецкую Ганя и представить себе не могла!

Между тем театр совсем наполнился нарядною и веселой публикой. В ложах замелькали нарядные декольтированные светлые платья дам, изящные фраки и блестящие мундиры военных. В партере запестрели те же изысканные наряды и костюмы. Смутный гул тысячи голосов, точно пчелиное жужжание вокруг ульев, наполнял театр.

Но вот неожиданно грянул оркестр, и говор и шум прекратились сразу. Ганя как во сне видела музыкантов, там внизу, около самой сцены, и высокого тонкого человека, размахивающего руками в такт музыке…

Слышала и не слышала полную блеска и красоты мелодию, выводимую скрипками, флейтами, виолончелью и арфой, и вся ее маленькая душа, смятая, раздавленная массою новых впечатлений, ждала, волнуясь и замирая, одного: выхода Бецкой.

Наконец замерли последние звуки оркестра. Соскочил со своего возвышения дирижер. И занавес поднялся.

С первой же минуты начала представления Ганя, не ожидавшая ничего подобного, замерла от изумления и даже как будто разочарованья.

Вместо предполагаемой ею в мечтах сказочно-волшебной обстановки она увидела совершенно обыкновенную комнату, не богаче и не беднее квартиры их мадам. В этой комнате разговаривали между собой самые обыкновенные люди. Здесь не было ни доброй волшебницы, ни чертей, ни пляшущих живых мотыльков, о которых рассказывала Анютка. Какой-то господин доказывал какой-то даме о необходимости взять себе в дом богатую сироту, которую он должен опекать до ее совершеннолетия. Появилась и богатая сирота, барышня лет семнадцати с розовым личиком и добрыми невинными глазками, говорящая совсем детским, нежным-нежным и тоненьким голоском.

Первое действие кончилось, а Ольга Бецкая все еще не появлялась на сцене. Ганя испуганными, растерянными глазами поглядывала на Анюту, боясь разговаривать даже в антрактах в этом роскошном театре, где так чудесно играет музыка и где такие нарядные господа и дамы.

Отыграл оркестр, и снова поднялся занавес. Действие пьесы развертывалось понемногу и захватывало публику. Это было заметно по тому, как внимательно следила она из лож, партера и верхних мест за игрой артистов.

Захватило оно и Анютку с Ганей. Затаив дыхание, боясь пропустить хоть единое слово, произнесенное на сцене, обе девочки обратились в зрение и слух. Теперь печальная повесть бедной сироты, попавшей в руки бессердечных и жадных людей, не казалась уже больше Гане обыкновенной.

Горе молоденькой одинокой девушки, деньги которой бессовестно тратились семьей ее опекуна, и дурное, грубое обращение с нею до слез трогали Ганю. Когда же молоденькая девушка, горячо любившая своего друга детства, хочет выйти за него замуж и опекун с его женою, ввиду собственных интересов, боясь выпустить свою жертву из рук, отказывают ей в этом, Ганя готова была броситься туда, на сцену, и обличить перед всеми этого дурного, гадкого человека, так ужасно вредящего бедной одинокой сироте…

И вот в самый разгар интриги, в то время, когда действие доходит до самого захватывающего интереса, на сцене появляется молодая тетка героини пьесы, сестра ее родного отца.

Ганя тихо, беззвучно вскрикивает и конвульсивно сжимает пальцы своей соседки Анютки.

— Чего ты? — не совсем приветливым тоном спрашивает та.

— Гляди! Гляди! Ольга Леонидовна! — задыхаясь, лепечет Ганя, не отрывая глаз от сцены.

На сцене действительно стоит Бецкая… Из тысячи других узнает ее Ганя! Ничего, что она не в волшебном наряде феи, а в обыкновенном платье, сшитом в модной мастерской мадам Пике… И волосы ее не распущены вдоль спины, как у доброй феи из Анюткиного рассказа, и безо всяких украшений уложены в виде коронки на голове.

Ганя чувствует и знает отлично, что она, Бецкая, все-таки добрая волшебница-фея, которая пришла в этот мир невидимо и тихо творить добро. И когда губы Бецкой раскрылись и горячая обличительная речь понеслась красивыми, мощными перекатами по всему театру, а огромные черные глаза загорелись огнем негодования и гнева, Ганино сердечко затрепетало, как подстреленная птица, в груди…

Но вот стих гнев, замолкла обличительная речь Бецкой. Теперь голос ее нежен и мелодичен, а глаза теплятся лаской и любовью. У нее сцена с племянницей. Она обещает молодой девушке свою защиту и покровительство. Занавес тихо опускается с последними звуками этого чарующего голоса, вливающегося прямо в души восхищенных зрителей.

Публика аплодирует неистово. Бецкую вызывают дружно, всем театром. Ее имя переходит из уст в уста. Ею шумно восторгаются, ее хвалят.

Ганя притаилась как мышка на своем месте. Говорить она не в силах, не может. Ее душа полна. Если она найдет в себе возможность произнести слово, поделиться впечатлением со своей соседкой, слезы польются в два ручья из ее широко раскрытых, восторженных глаз. Нет-нет, ей все равно не произнести ни звука! Надо молчать и думать о Бецкой, о милой, дорогой, желанненькой Ольге Леонидовне, к которой тянется вся душа Гани, все ее маленькое существо!

Снова заиграл оркестр. Снова взвился занавес. И опять перед глазами Гани знакомая хрупкая, высокая фигура и чудное, выразительное, полное затаенной грусти дорогое лицо.

Жизнь так странно складывается у этой молодой женщины, которую играет Бецкая. Ирина, как зовут ее по пьесе, всего четырьмя-пятью годами старше племянницы и любит того же друга детства своего и Любы, которого любит ее племянница.

Но она решила отказаться в пользу Любы от своего счастья. Она расхваливает молодому человеку душевные достоинства Любы, восторгается ее умом и добротою и берется устроить его брак с нею вопреки желанию злого опекуна.

В четвертом и последнем действии Люба, измученная придирками, угрозами и чуть ли не побоями опекуна и его жены, бежит к тетке, которая дает ей приют и защиту, а затем устраивает и ее свадьбу с человеком, которого беззаветно любит с давних пор.

Этим и заканчивается пьеса. Занавес опускается после блестящего монолога Бецкой о том, что она счастлива чужим счастьем и что благополучие ее Любы ей дороже своего собственного.

Под оглушительный гром аплодисментов и восторженные крики публики Бецкая выходит раскланиваться на сцену. Ганя и Анютка, забывшись, аплодируют до исступления, увлеченные одним общим порывом со всею публикой.

Словно во сне выходят девочки с балкона, протискиваются к вешалке, надевают свои ветхие пальтишки, обвязывают платками головы и проскальзывают на подъезд.

Мороз покрепчал к ночи. Усилился резкий ветер. Но они не чувствуют ни мороза, ни ветра.

В душах обеих точно сад благоухает, целый сад роскошных пестрых цветов. В нем жаркое светит солнце и поют птицы на разные мелодичные голоса.

Особенно звонко и мелодично голоса эти звучат в душе Гани.

Анютка, как менее впечатлительная, приходит в себя скорее подруги. Похлопывая зазябшими руками и приплясывая от стужи на панели, она изрекает многозначительно и веско, первая прерывая молчание:

— Н-да, это тебе не балаган, а почище будет. То-то! А наша-то, наша Ольга Леонидовна! Получше той волшебницы во сто крат! А, Ганька? Слышь, тебе говорю!

Но Ганя говорить не может. В душе Гани все еще благоухает чудный сад и поет незримый чудесный хор райских птичек. И когда она к двенадцати ночи попадает, наконец, на свое убогое ложе в коридоре, сладкие грезы сплетают над ее головкой свой пленительно-яркий венец.

• Предыдущая
• 27/41
• Следующая