Том 34. Вечерние рассказы - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 21
- Предыдущая
- 21/41
- Следующая
Теперь небольшую семью Варкуниных часто навещает юная посетительница.
Женя Снегирева обязательно приходит раза три, а то и четыре в месяц и непременно приносит с собою одно или два стихотворения. Обыкновенно это небольшие стишки о цветах, прогулках по лесу или по полю. Или о солнечном сиянии, иногда о таинственных феях или сказочных принцессах. Иногда просто посвящения в альбом подругам. Теперь уже Женя не стесняется Верочки и даже лично читает ей свои произведения.
Верочка Варкунина обыкновенно из двух выбирает одно, более удачное, и обещает его на другой же день показать редактору. А через сутки уведомляет молоденькую поэтессу письмом, что стишки ее приняты и что она может зайти к ним, Варкуниным, за деньгами.
Таким образом, Женя Снегирева зарабатывает до двадцати рублей в месяц и ее труд (такой в сущности легкий) служит большим подспорьем нуждающейся семье.
Теперь деньги, зарабатываемые Соней, идут только на требования семьи: на ней лежит обязанность платы за квартиру, стол, дрова и одежду.
Больной же отец целиком на руках второй дочери. Женя на собственный заработок кормит его особенными, доступными больному организму, кушаньями, платит за визиты доктору, покупает вино, лекарства.
Девочка ожила как будто. Она вся сияет. Радостно идет она в гимназию, еще более радостная возвращается домой, занимается хозяйством, готовит уроки, ухаживает за больным отцом, а вечером идет за ширмы, где на сундуке стелется ей постель в комнате отца, и там «творит», то есть пишет стихи.
Иногда это занятие ей плохо удается, и при свете огарка Женя, читая свои новые вещицы, вышедшие из-под ее карандаша, томится сознанием, что все это плохо и неинтересно.
Иногда же бывает обратное: прочитав какой-нибудь из своих стишков, маленькая поэтесса улыбается, откладывает его в сторону, чтобы завтра переписать его при более подходящей обстановке, и, порвав на мелкие клочья целую кипу других, неудачных, по ее мнению, тушит огарок и укладывается на свое жесткое ложе.
Был теплый весенний вечер конца апреля, когда Женя, быстрыми и легкими прыжками одолев высокую лестницу, звонила в четвертом этаже перед дверью Варкунинской квартиры. Она была нынче в самом лучшем настроении духа. Подошла весна. Через несколько дней наступало 1-е мая. А в мае корректорша Варкунина обещала, что будут напечатаны стишки Жени. И первые — "Весенняя прогулка", и другие — все те, за которые она уже получила гонорар по двугривенному за строку. В кармане у Жени лежит еще новое стихотворение, но это уже осеннее; в нем говорится об опавших с деревьев яблоках и пожелтевших листьях. Но оно длинное и очень удачное. Главное длинное. И это как раз кстати. Осенью надо покупать теплые пальтишки Рае и Манечке. А тут как раз восемьдесят строк. По восемь рублей на каждое пальтишко хватит. Слава Богу, что Женя смогла заработать их.
И от сознания этого лицо девочки дышит счастьем, а серые глазенки горят радостным огоньком.
— Дома барышня, Феклуша? — осведомляется она у отворившей ей дверь прислуги.
— Ни барышни, ни барыни нетути! Вас не ждали нынче, барышня. Уехали на кладбище к барину покойнику. Нынче ведь воскресенье.
— Знаю, знаю, Феклуша, — немного разочарованно прозвучал голос Жени, — я так, на всякий случай, забежала. Работу свою принесла. Вы мне позволите в спальню пройти к Вере Петровне, написать записку?
— Идите, ладно!.. Бумагу и конверт в ящике стола возьмите. А мне некогда. Кофей жарю себе. Еще пригорит. Ящик открыт. Не на ключе. Берите и пишите себе с Богом!
Женя не заставила повторять приглашения и быстро прошла в спальню.
Вот она милая, славная Верочкина комнатка, где она впервые узнала счастье! Счастье, сознание, что она, Женя — талант, настоящий поэтический талант! Ее печатают, ей платят гонорары за стихи, скоро она увидит их на страницах «Труда». Тогда уже не придется скрывать от подруг. Тогда уже вся гимназия узнает, будут ее уважать, ею гордиться. А все Вера Петровна устроила! Милая, хорошая Вера Петровна!
Женя с любовью и умилением взглянула на портрет корректорши Варкуниной, стоявший рядом с портретом ее матери на письменном столе, перед нею. Потом протянула руку по направлению письменного стола и выдвинула ящик. Там действительно лежала пачка почтовой бумаги и конвертов, а рядом с ними…
Женя быстро взглянула на то, что лежало около бумаги, и вся краска бросилась ей в лицо.
Ее стихи! Те самые стихи, которые в продолжение четырех почти месяцев она передавала корректорше Варкуниной, за которые получала гонорары, помогавшие Соне содержать семью.
Но что это? Почему через Женины стихотворения проходит сделанная синим карандашом крупная надпись?!
Девочка нерешительно протягивает руку, берет пачку давно исписанных ею листков и читает первую попавшуюся ей на глаза надпись: "К печати не годится вследствие полного отсутствия дарования у автора".
— Ах!
Листок со стихами вываливается из рук Жени, а сама она, бледная как смерть, откидывается на спинку кресла и дрожит мелкой дрожью насмерть взволнованного человека. Сердце ее стучит так, что как будто слышно его громкое постукивание в комнате.
И все же она находит в себе силы наклониться над ящиком и вынуть оттуда другой листок.
Это второе или третье ее стихотворение… Через всю страницу его проходит синяя надпись… Буквы прыгают в глазах Жени. Она чуть не вскрикивает, приглядевшись к надписи второго листка:
"Наивно, по-детски, не годится для печати".
А за этой второю надписью еще с десяток других. Ровно столько же надписей, сколько было взято корректоршей Варкуниной стихотворений Жени. И ни одной, удовлетворявшей хоть сколько-нибудь уязвленное самолюбие юного автора!
"Слабые стихи", "невозможны для печати", «неподходящие», "ни капли дарования" — все эти злосчастные надписи заставили закружиться голову Жени… Серый туман пополз перед ее глазами, застилая зрение…
И слезы брызнули у нее из глаз…
Женя плакала горько и неутешно над раскрытым ящиком письменного стола.
"Какой позор! Какое униженье! — мучительно выстукивало сердце девочки. Как долго пользовалась она услугами и средствами корректорши Варкуниной, наивно воображая, что зарабатывает хлеб своим собственным трудом?
А эта милая, великодушная девушка помогала ей целые четыре месяца, выплачивая гонорар из своего кармана за эти ужасные стихи, забракованные редактором, которым никогда-никогда не суждено увидеть света! О, какая она глупая, Женя, если могла поверить, что эти плохие, бездарные стихи могли быть действительно когда-нибудь приняты в печать!"
Жгучий стыд душил девочку, слезы надрывали ей грудь, самые мрачные мысли толпились в ее головке.
И вдруг все это покрыло одно страшное, поистине трагическое сознание, что она, Женя, не будет уже больше в состоянии помогать своей семье вносить посильную лепту в лечение и содержание больного отца, не сможет помогать Соне…
И ужас перед своим бессилием совсем завладел взволнованным существом девочки.
В своем отчаянии, вся отдавшись тяжелому недетскому горю, она не слышала, как протрещал звонок в передней, как тяжело застучали сапоги Феклы, как мягко прозвучали легкие шаги Верочки, и опомнилась лишь, увидев перед собою милое сочувствующее личико корректорши Варкуниной и услышала у своего уха ее нежный, ласковый голос:
— Я вижу, что вы все узнали, милая Женя… Ну, ничего не поделаешь… моя бедная крошка!.. Ничего исправить нельзя. Но не надо так отчаиваться, Женюра… И взрослым людям забраковывают их работы… Не у каждого к тому же есть писательский талант… И ничего позорного в этом нет… А вот раз вы уже узнали все, моя девочка, то я могу вам теперь дать большую работу и гораздо более выгодную, нежели эти… эти злополучные стихи. Мне доставили огромную переписку, а времени у меня нет для нее совсем. Переписка не к спеху. Ее можно доставить частями. У вас скоро кончатся занятия в гимназии, вот и возьмите на лето. Согласны? Ну же, отвечайте, Женюра!
- Предыдущая
- 21/41
- Следующая
