Том 48. Тринадцатая - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 14

• Предыдущая
• 14/27
• Следующая

Но вот из комнаты наставницы примчалась Кодя.

— Представление не может остаться незаконченным, — кричала она, — но… я возобновлю его, когда мы уляжемся спать! Даю вам слово — я представление окончу!

— А Марья Андреевна? — заметила Липа.

— Марья Андреевна будет спать! — подумав немного, решила Кодя.

— Но ты, кажется, дала слово Маме Вале вести себя прилично? — язвительно роняет Вера.

— Ах, да! Спасибо, что напомнила! — совершенно искренно ответила Кодя, и она усиленно затормошила свою и без того вихрастую шевелюру. — Да, я действительно дала слово и должна его сдержать.

Вечером, когда девочки пили молоко, заедая его бутербродами, в столовую влетела расстроенная няня.

— Батюшки-святы! Угодники! Святители! Да что ж это такое? Из деревни ответ прислали, мне Михайло в людской читал, а сраму-то, сраму сколько! Вся дворня хохотала надо мной, старухой, хохотала, а я должна была краснеть да молчать! Марья Андреевна, государынька моя, уж ты за меня, сделай милость, заступись… Опять эта шалунья Кодя наделала бед! Вот прочти, что мне зять мой пишет из деревни, да заодно и то, что Кодя, эта Сорвиголова, — прости, Господи! — за меня ему отписала!

Няня была до того взволнована, что едва выговаривала слова.

Встревоженные девочки испуганно смотрели на старушку, которую все они крепко любили, несмотря на ее постоянное ворчание.

— Что еще такое? Давайте мне сюда ваши письма, няня! — произнесла Марья Андреевна.

Дрожащими руками Ненилушка протянула конверт.

Вначале было громко прочитано то письмо, которое неделю тому назад, но просьбе няни, писала в деревню Кодя с поклонами "свинье, корове, коту, козлу, крысе, мышам, тараканам и клопам". Затем Марья Андреевна прочла и ответ зятя, мужа няниной дочери из деревни, очень обиженного письмом своей тещи. После обычных поклонов и пожеланий доброго здоровья и успеха во всех делах этот добрый мужичок писал Ненилушке:

"А за всем тем, любезная наша маменька Ненила Федоровна, очень нам обидны такие ваши слова, и мы их не иначе как в насмешку от Вас принимаем, потому, как Вы у господ служите и Вы сами вроде как образованная, а мы — мужики-простаки, деревенщина, а все же не годится Вам над нами глумления делать, потому как Вы женщина немолодая, в годах, и чем шутки шутить, лучше бы о спасении души подумали".

— Кодя! Где она?

— Да где же, наконец, Кодя? — несутся по всей лесной усадьбе детские голоса, покрывающие голоса взрослых.

— Нет Коди! Нигде нет!

— Софочки тоже!

— Когда же они выскользнули из столовой?

Никто не может этого сказать. Где Софочка и Кодя — никому неизвестно. Все были так заняты чтением письма из деревни и печальным результатом Кодиной шутки, что никто не успел заметить, как обе девочки выскользнули из столовой.

— Где же они, однако?

Слуховое окно на чердаке выходит на задний двор лесной усадьбы. На дворе, как раз под самым слуховым окном, безмятежно роется в грязи Машка со своими хрюшками.

Поодаль расположилась под деревом, распивая чай, прислуга «Убежища», собравшись одной дружной семьей: здесь и кучер Михайло с женой, и дворник, и повар, и Лиза-стряпуха, и горничная Саша из Маленького дома, и сторож.

Пьют чай, весело разговаривают, смеются, вспоминают полученное няней письмо из деревни.

— Ах эта барышня Кодя! Чистая потеха, проказница какая! А уж и то сказать — веселее при ней стало в нашей усадьбе, — говорила, посмеиваясь, Саша.

— И впрямь, веселее, — вторил ей дворник.

— Ну уж и возни немало, — вставил свое словечко повар.

— Ой-ой, возни сколько! — согласилась Лиза-стряпуха. — Платья и сапог не напасешься, все на ней, как в огне, горит.

— А я так люблю Коденьку и уважаю! На нее глядя, сердце радуется: всегда она приветливая, здоровая, веселая, а уж затейница какая! Как нет ее дома, так точно тебе и не хватает чего, — проговорил кучер Михайло, дуя на блюдце с горячим чаем.

— Скучно без меня, так вот и я!

Слуховое оконце распахнулось настежь, и в нем появилось смеющееся личико Коди, слышавшей слово в слово весь разговор прислуги.

А из-за ее плеча выглядывает рыженькая головка Софочки.

Сейчас в руках у Коди огромный дождевой зонтик, с которым Лиза-стряпуха ходит на село за провизией в дурную погоду.

— Друзья мои! — кричит звонко Кодя, — Вы увидите сейчас поразительное зрелище! Вы, вероятно, никогда не видели, как человек, поднявшись на воздух, спускается на парашюте, то есть на большом зонтике? Но вот вы сейчас полюбуетесь этим несравненным, увлекательным зрелищем… Я думала было показать вам его во время моего представления. Это тот сюрприз, который значился на афише, но… обстоятельства сложились так, что мне нельзя было этого сделать! Но теперь я совершу полет на парашюте. Смотрите!

Кодя с трудом пролезла в окно и показалась на крыше.

— Барышня, барышня Кодя! Что вы хотите делать? Остановитесь! — на разные голоса закричала прислуга.

— Хочу слететь вниз на парашю…

Кодя не договорила, быстро раскрыла зонтик и, высоко держа его над головой и крикнув: "Раз! Два! Три! Лечу!", спрыгнула с крыши…

Но — ах! — что случилось вслед за этим!

Парашют, то есть зонтик, не удержал Кодю, как это она, очевидно, предполагала, и девочка с ужасающей быстротой слетела с крыши вниз, в самую середину безмятежно прогуливавшихся по грязи под окном поросят.

С отчаянным визгом рассыпались в разные стороны перепуганные хрюшки… Кодя лежала на земле в глубоком обмороке…

Когда, получасом позднее, приведенная в чувство Кодя открыла глаза, то увидела, что лежит в маленькой чистенькой комнатке, носящей название "убежищного лазарета".

Доктор Анна Васильевна, горничная Саша и Марья Андреевна возились около нее.

— Ты вывихнула себе ногу, Кодя! Ее придется вправлять, а это будет очень больно! — с сочувствием произнесла Марья Андреевна, гладя непокорные Кодины вихры.

— Это ничего! — произнесла слабым голосом Кодя.

— Ты кричи и плачь, если будет уж очень нестерпимо! Может быть, это облегчит боль, — посоветовала Анна Васильевна.

— О, нет! Ни кричать, ни плакать я не стану! — возразила с уверенностью Кодя. — Я принадлежу к кружку лесных храбрецов, я вождь Соколиный Глаз. А вождь должен быть тверд, как скала.

Закрыв глаза и крепко-накрепко стиснув зубы, Кодя приготовилась к операции.

Боль в ноге заставила Кодю лишь слабо застонать, и Кодин вывих был вправлен.

Доктор Анна Васильевна положила ногу в лубок, забинтовала ее и строго-настрого приказала Коде лежать без движения, по крайней мере, неделю.

Теперь выдержка готова была покинуть Кодю. Что-то клубком подкатило к горлу и обожгло ей глаза. Но девочка вовремя вспомнила об одном из десяти обетов, данных ею в день «посвящения». Зажмурив глаза, она сказала, обращаясь к дежурившей у ее кровати Марье Андреевне:

— Вы сердитесь на меня? Не правда ли? Но я и так достаточно наказана!

— Увы! Слишком даже, моя бедная Кодя! — поспешила ответить та, с сожалением глядя на девочку. — Но впредь ты будешь раньше думать, а потом уже делать что-либо! Не правда ли, дитя мое?

— Конечно! Я буду раньше делать, а потом уже думать, — с жаром подхватила Кодя, не замечая своей ошибки. — Только вы… пожалуйста… простите меня!

Мама Валя, Слава и Люся возвращаются, наконец, и лесную усадьбу.

Из открытого окна лазарета Коде было видно, как подъезжает коляска, как Жучок кидается навстречу своим друзьям, как обрадованная Болтушка старается изобразить нечто вроде приветствия. Видно, как двенадцать девочек с букетами лесных цветов радостно бросаются навстречу прибывшим.

• Предыдущая
• 14/27
• Следующая