Смерть Вселенной. Сборник - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 6

• Предыдущая
• 6/111
• Следующая

Наконец Гандербай повернулся и кивнул — я понял, что он готов действовать.

— Подойдите к другому концу кровати, — скомандовал он. — Мы оба возьмемся за края простыни и вместе оттянем ее, но очень медленно и, пожалуйста, поосторожнее.

— Не двигайся, Гарри — сказал я и взялся за простыню. Гандербай встал напротив, и мы принялись очень медленно тянуть простыню, одновременно приподнимая ее вверх над Гарри. Ужасно запахло хлороформом. Помню, я попробовал не дышать, но когда терпеть стало невмочь, начал понемножку втягивать в себя воздух, чтобы пары не доходили до легких.

Открылась грудь Гарри — вернее, скрывающая ее полосатая пижама: вот я увидел белый, аккуратно завязанный шнурок на его брюках. Чуть дальше показалась пуговица, перламутровая — да, на моей пижаме такой пуговицы не было. Гарри весьма утонченная натура, подумал я. Странно, до чего глупые мысли приходят в голову в напряженный момент — ясно помню, как подумал об этом, увидев перламутровую пуговицу.

Кроме пуговицы, на животе у него ничего не было.

Мы потянули простыню быстрее, открылись брючины, ступни Гарри, и, отпустив материю, мы позволили простыне упасть на пол.

— Не шевелитесь, — произнес Гандербай, — не шевелитесь, мистер Поуп, — и с этими словами начал внимательно оглядывать Гарри сбоку и под ногами.

— Необходима осторожность. Змея может быть где угодно, например, залезть в пижамную брючину.

Едва индиец произнес это, как Гарри живо поднял с подушки голову и уставился на свои ноги. Это было первым его движением. Вдруг он вскочил, встал на постели и поочередно, с яростью потряс в воздухе ногами. В ту минуту мы с Гандербаем подумали, что он укушен. Индиец потянулся к своей сумке за скальпелем и жгутом, но Гарри перестал прыгать, уставился на матрац и вскричал:

— Его тут нет!

Гандербай выпрямился, тоже глянул туда, потом снизу вверх на Гарри. Это было правдой. Укуса он не получил, да и не получит, крайт не убьет его, и вообще все будет чудесно. Но, казалось, никто не почувствовал себя лучше.

— Мистер Поуп, вы вполне уверены, что змея вообще здесь была? — в голосе Гандербая прозвучал сарказм, в обычных условиях он бы этого никогда не допустил. — Вы не думаете, что это могло вам присниться — а, мистер Поуп? — Видя устремленный на Гарри взгляд индийца, я понял, что этим сарказмом он не желает его обидеть. Доктор просто снял с себя нервное напряжение.

Гарри стоял на постели в полосатой пижаме с проступившими на щеках красными пятнами и злобно смотрел на Гандербая.

— Ты называешь меня лжецом?! — крикнул он.

Индиец стоял абсолютно спокойно и продолжал глядеть на Гарри. Тот шагнул вперед по постели — глаза его сверкали.

— Ты, гнусная индийская крыса!..

— Заткнись, Гарри! — сказал я.

— Ты грязный черномазый…

— Гарри! Замолчи сейчас же! — ужасно было слушать все это.

Гандербай вышел из комнаты, будто никого в ней не было; я пошел следом и уже в холле положил ему на плечо руку.

— Не слушайте Гарри. Все это повлияло на него, он не знает, что говорит.

Мы спустились с балкона на стоянку и подошли в темноте к его старенькому «моррису». Он открыл дверцу и сел за руль.

— Вы работали прекрасно, — сказал я. — Большущее спасибо, что приехали.

— Все, что ему нужно — хорошенько отдохнуть, — спокойно, не глядя на меня, произнес индиец. Завел мотор и уехал.

Этот день обещал быть особенным, и поэтому мы оба проснулись рано. Я отправился на кухню бриться, а Клод быстро оделся и вышел из дома, чтобы позаботиться о соломе. Из окна кухни было видно, как солнце поднимается из-за деревьев, растущих на вершине горного хребта на противоположном конце долины.

Каждый раз, когда Клод проходил мимо окна с охапкой соломы, я глядел на него поверх зеркала и видел напряженную гримасу запыхавшегося человека, большую конусообразную, клонящуюся вперед голову и изрезанный глубокими складками лоб. Подобное выражение лица я видел у него лишь раз — в тот вечер, когда он делал предложение Клариссе. Но сегодня он был взволнован до такой степени, что даже расхаживал как-то странно, ступая чересчур мягко, будто бетон вокруг заправочной станции слишком горячий для его босых ступней. Одну за другой он укладывал в заднюю часть автофургона охапки соломы, устраивая удобное местечко для Джеки.

Затем Клод пришел на кухню, и я смотрел, как он ставит на плиту котелок и начинает в нем помешивать. У него была длинная металлическая ложка, которой он непрерывно помешивал, пока жидкость собиралась закипать. Чуть ли не каждые полминуты он наклонялся и совал нос в противный, сладковатый парок, поднимавшийся над котелком, где варилась конина. Вот он принялся опускать в котел приправу — три очищенные луковицы, несколько молодых морковок, горсть жгучих крапивных макушек, ложечку мясного соуса, двенадцать капель масла тресковой печени… И все это делалось очень нежно, кончиками больших и толстых пальцев, будто имеющих дело с венецианским стеклом. Взяв из холодильника немного фарша из конины, он отмерил одну порцию в миску Джеки и три порции в другую, и как только суп был готов, поделил его между обеими собаками, наливая поверх фарша.

Именно эту процедуру я наблюдал каждое утро в течение последних пяти месяцев, но никогда она не проделывалась столь напряженно и сосредоточенно. Полное молчание и не единого взгляда в мою сторону, а когда Клод повернулся и вышел за собаками, казалось, даже затылок и плечи говорят: «О Господи, пусть все обойдется — не допусти, чтобы именно сегодня я сделал что-то не так».

Я слышал, как он тихо разговаривает с собаками в закутке, надевая на них поводки. Оказавшись на кухне, псы запрыгали, натягивая ремни и стараясь поскорее добраться до завтрака; при этом они вставали на задние лапы и размахивали своими огромными хвостами как плетьми.

— Порядок, — произнес наконец Клод. — Говори, который?

Обычно по утрам он предлагал пари на пачку сигарет, но сегодня на карту ставилось слишком многое и я знал, что сейчас ему нужно еще чуть-чуть уверенности.

Он смотрел, как я обхожу двух прекрасных, высоких, с бархатистой шерстью псов, потом шагнул в сторону, держа поводки на вытянутой руке и давая мне лучший обзор.

— Джеки! — сказал я, применяя старый трюк, который никогда не срабатывал. — Эй, Джеки! — Две одинаковые, с одинаковым выражением морды повернулись, и на меня уставились четыре ярких, темно-желтых глаза. Было время, когда мне казалось, что у одного из псов глаза чуточку темнее, чем у другого. А еще было время, когда я считал, будто могу угадать Джеки по более впалой груди и более мускулистым ляжкам. Но я ошибался.

— Ну! — скомандовал Клод. Он надеялся, что именно сегодня я обязательно не угадаю.

— Вот этот. Это Джеки.

— Который?

— Тот, что слева.

— Ага! — вскричал он сияя. — Ты снова ошибся!

— Не думаю, что ошибся.

— Ошибся, да так, что дальше некуда. И послушай-ка, Гордон, я тебе кое-что скажу: все эти последние недели, каждое утро, когда ты пытался угадать его… знаешь что?

— Что?

— Я вел этому счет. И результат таков, что ты даже в половине случаев был не прав! С большей удачей ты мог подбрасывать монету!

Этим он хотел сказать, что если даже я, видя их рядышком каждый день, не мог узнать Джеки, то какого же черта мы должны бояться мистера Фиси? Клод знал, что мистер Фиси славится умением распознавать двойников, но он знал и то, что невозможно определить разницу между собаками в том случае, когда ее просто нет.

Он поставил миски на пол, дав Джеки ту, где мяса было меньше, потому что Джеки сегодня побежит. Отступив, он наблюдал, как они едят — на его лицо вновь легла тень озабоченности, большие, светлые глаза смотрели на Джеки тем восторженным тающим взглядом, ранее достававшимся только Клариссе.

— Знаешь, Гордон, — произнес он. — Ведь я всегда тебе говорил: за последнюю сотню лет попадались какие угодно двойники — хорошие и плохие, но за всю историю собачьих бегов такого никогда не было.

• Предыдущая
• 6/111
• Следующая