Женщины Цезаря - Маккалоу Колин - Страница 22

• Предыдущая
• 22/217
• Следующая

— Тебе не надо доказывать мне свою невиновность, дядя, — угрюмо сказал Цезарь. — Я даже не могу защищать тебя, потому что это суд плебса, а я — патриций.

— Само собой разумеется. Тогда это сделает Цицерон.

— Он не сможет, дядя. Разве ты не слышал?

— Что слышал?

— У него ужасное горе. Сначала умер его кузен Луций, потом совсем недавно скончался его отец. Не говоря уж о том, что у Теренции ревматизм, который обостряется в Риме в это время года. Цицерон уехал в Арпин.

— Тогда это будут Гортензий, мой брат Луций и Марк Красc, — сказал Котта.

— Не так эффективно, но вполне достаточно, дядя.

— Сомневаюсь, действительно сомневаюсь. Плебс жаждет моей крови.

— Любой, кого знают как друга бедняги Лукулла, является мишенью для всадников.

Марк Котта с иронией взглянул на племянника.

— «Бедняга Лукулл»? Ведь он же не друг тебе!

— Правильно. Но, дядя Марк, я не могу не одобрить его финансовую политику на Востоке. Сулла показал ему способ, но Лукулл пошел дальше. Вместо того чтобы позволить всадникам-публиканам обескровить восточные провинции Рима, Лукулл проследил за тем, чтобы налоги Рима были не только справедливы, но и популярны у местного населения. Старые методы, при которых публиканам разрешалось беспощадно обирать народ, были, конечно, чрезвычайно выгодны всадникам, но это приводило к враждебности по отношению к Риму. Да, я ненавижу этого человека. Лукулл не только непростительно оскорбил меня, он отказался признать мои военные заслуги. И все же как администратор он великолепен, и мне его жаль.

— Жаль, что вы не ладите друг с другом, Цезарь. Во многих отношениях вы как близнецы.

Пораженный, Цезарь уставился на сводного брата матери. Он почти никогда не замечал фамильного сходства между Аврелией и любым из ее троих сводных братьев, но это сухое замечание Марка Котты могло бы принадлежать Аврелии! Ее образ он увидел и в больших серо-фиолетовых глазах Марка Котты. Пора уходить, если дядя Марк превращается в мать. Кроме того, у него назначена встреча с Сервилией.

Но и это свидание тоже радости не принесло.

Обычно в тех случаях, когда Сервилия приходила раньше, она всегда была уже раздета и ждала его в постели. Но не сегодня. Сегодня она, полностью одетая, сидела в кресле в его кабинете.

— Мне нужно кое-что обсудить с тобой, — объявила она.

— Неприятность? — спросил он, садясь напротив нее.

— Самая серьезная и, если подумать, неизбежная. Я беременна.

В его холодном взгляде появилось непонятное выражение.

— Понимаю, — проговорил Цезарь и пристально посмотрел на нее. — Это затруднение?

— Во многих отношениях. — Она облизала губы — верный признак нервозности, необычной для нее. — Как ты относишься к этому?

Он пожал плечами.

— Ты замужем, Сервилия. Значит, это твоя проблема, не так ли?

— Да. Но что, если это будет мальчик? У тебя нет сына.

— А ты уверена, что это мой ребенок? — быстро парировал он.

— В этом не может быть сомнения, — решительно ответила она. — Я уже два года не сплю в одной постели с Силаном.

— И в этом случае проблема остается твоей. Ради мальчика я бы рискнул, но я не могу признать его своим, если ты не разведешься с Силаном и не выйдешь за меня до его рождения. А если мальчик родится, пока ты будешь замужем за Силаном, сын — его.

— И ты готов рискнуть? — спросила она.

Он не колебался:

— Нет. Моя удача подсказывает мне, что это будет девочка.

— Не знаю. Я не предполагала, что такое произойдет, поэтому не концентрировалась на том, кем должен родиться этот ребенок — девочкой или мальчиком. Теперь все решится само собой.

Цезарь держался невозмутимо, а Сервилия вела себя так же, как обычно. Он с восхищением отметил это. Женщина держала себя под контролем.

— В таком случае самое лучшее, что ты можешь сделать, Сервилия, — это как можно быстрее заманить Силана в свою постель. Надеюсь, вчера ты так и поступила?

Она медленно покачала головой.

— Боюсь, об этом не может быть и речи. Силан — не мужчина. Мы перестали спать вместе не по моей вине, уверяю тебя. Он — импотент, и это обстоятельство приводит его в отчаяние.

Это известие вызвало у Цезаря реакцию: стиснув зубы, он со свистом выдохнул.

— Значит, твой секрет скоро перестанет быть секретом, — констатировал он.

Следует отдать ей должное, она не рассердилась, встретив в любовнике подобное отношение. Сервилия не назвала Цезаря эгоистом, равнодушным к ее положению. Во многих отношениях они были похожи, чем, может быть, объясняется тот факт, что Цезарь не мог полюбить ее. В постели сошлись два рассудочных человека, всегда подчиняющие сердце холодной голове.

— Не обязательно, — сказала она и улыбнулась. — Я увижу Силана сегодня, когда он придет домой с Форума. Может так получиться, что я все же смогу сохранить мою тайну.

— Да, так будет лучше, особенно если учесть, что наши дети помолвлены. Я не отказываюсь отвечать за свои действия, но меня беспокоит мысль о том, что о нашей связи пойдут обычные слухи и это причинит боль Юлии или Бруту. — Цезарь наклонился, взял ее руку, поцеловал и улыбнулся, глядя ей в глаза. — Ведь это не обычная связь, не так ли?

— Ты прав, — ответила Сервилия. — Все, что угодно, только не обычная. — Она снова облизала губы. — Срок еще совсем маленький, так что до мая или июня мы можем продолжать. Если ты хочешь.

— О да, — сказал Цезарь. — Я хочу этого.

— Потом, боюсь, мы не сможем встречаться месяцев семь-восемь.

— Мне будет этого не хватать. И тебе тоже.

На этот раз она взяла его руку, но не поцеловала, а просто держала, улыбаясь ему.

— В эти семь-восемь месяцев ты можешь сделать мне одолжение, Цезарь.

— Какое?

— Соблазни жену Катона Атилию.

Он расхохотался.

— Занять меня женщиной, у которой нет шанса заменить тебя, да? Очень умно!

— Это правда. Я умная. Окажи мне услугу, пожалуйста. Соблазни Атилию!

Хмурясь, Цезарь стал обдумывать эту идею.

— Катон не стоит этого, Сервилия. Что он собой представляет в свои двадцать шесть лет? Я согласен, в будущем он может оказаться занозой у меня в боку, но я лучше подожду, пока он ею станет.

— Для меня, Цезарь, для меня! Пожалуйста! Ну пожалуйста!

— Ты так его ненавидишь?

— Достаточно, чтобы хотеть увидеть его разбитым на мелкие кусочки, — процедила Сервилия сквозь зубы. — Катон не заслуживает политической карьеры.

— Если я соблазню Атилию, это не помешает его карьере, как ты хорошо знаешь. Однако если это так много для тебя значит, я согласен.

— О, замечательно! Благодарю тебя! — весело воскликнула она. Затем новая мысль пришла ей на ум: — А почему ты так и не соблазнил жену Бибула, Домицию? Уж ему-то ты с удовольствием наставил бы рога, он — уже опасный враг. Кроме того, его жена Домиция — кузина мужа моей сводной сестры Порции. Это также не понравится Катону.

— Я думаю, во мне есть что-то от хищной птицы. Предвкушение обольщения Домиции так велико, что я все время откладываю это событие.

— Катон намного важнее для меня.

«Хищная птица, вот как? — думала она про себя, возвращаясь на Палатин. — Он, конечно, может считать себя орлом, но его поведение по отношению к жене Бибула — простая хитрость».

Беременность и дети были привычной частью жизни, и, за исключением Брута, Сервилия воспринимала их как нечто, что необходимо перенести с минимальными неудобствами. Брут — другое дело. Сын принадлежал только ей. Сервилия сама кормила его, сама меняла пеленки, купала его, играла с ним, развлекала. Ее отношение к двум дочерям было совсем иным. Сразу после рождения мать отдала их няням и почти забыла о них, пока они не подросли. Тогда Сервилия позаботилась дать им строгое воспитание, достойное римлянок. Но воспитывала она девочек без всякого интереса, без любви. Когда дочерям исполнялось шесть лет, она отдавала их в школу Марка Антония Гнифона, потому что Аврелия рекомендовала ее как наиболее подходящую для девочек. И у Сервилии не возникало причин жалеть об этом решении.

• Предыдущая
• 22/217
• Следующая