Функция оргазма. Основные сексуально-экономические проблемы биологической энергии - Райх Вильгельм - Страница 32

Он был отнюдь не изначальной детской агрессией, а новообразованием позднейшего времени. Прорвавшийся новый страх представлял собой проявление защиты от более глубокого слоя деструктивной ненависти. Ненависть, расположившаяся на первом слое, удовлетворялась с помощью издевательств и унижений. Более глубокая деструктивная позиция состояла из импульсов, направленных на убийство отца. Она выражалась в чувствах и фантазиях, когда ликвидировался страх перед ней ("деструктивный страх"). Следовательно, эта позиция являлась результатом вытеснения со стороны страха, который подавлял ее. Одновременно она была идентична с этим деструктивным страхом. Эта ненависть не могла пошевелиться, не породив страх, а деструктивный страх не мог проявиться, не обнаружив одновременно деструктивную агрессию. Так мне открылось функциональное единство отпора и его объекта - факт, о котором я написал лишь через восемь лет и из которого возникла важная схема.

Инстинктивное разрушение по отношению к отцу было защитой "Я" от его разрушения отцом. Когда я начал ликвидировать это разрушение и раскрыл его защитную суть, проявился генитальный страх. Разрушительные намерения по отношению к отцу были, следовательно, направлены на защиту от кастрации с его стороны. Страх быть кастрированным, связанный деструктивной ненавистью к отцу, сам был отпором со стороны еще более глубокого слоя деструктивной агрессии, заключавшейся в стремлении лишить отца члена и таким образом избавиться от соперника в борьбе за мать.

Второй слой деструкции был только разрушительным. Третий был разрушительным с сексуальным смыслом. Страх кастрации держал этот слой под постоянной угрозой, но он защищал очень глубокий и сильный слой, на котором размещалась пассивная, женственная позиция по отношению к отцу, проникнутая любовью к нему. Быть женщиной по отношению к отцу было равнозначно кастрации, то есть отсутствию члена. Поэтому "Я" маленького мальчика должно было защищаться от такой любви с помощью сильной деструктивной агрессии против отца. Таким образом защищался здоровый маленький мужчина. И этот маленький мужчина очень сильно желал свою мать. Когда была разрушена его женственность, получившая отпор, - та же, которая наблюдалась на поверхности, - проявилось генитальное желание кровосмешения, а тем самым и полная генитальная возбудимость. Он впервые обрел эрективную потенцию, будучи еще оргастически заторможенным.

Мне впервые удалось осуществить систематический и упорядоченный, расчлененный на слои анализ характера и сопротивления. Этот больной подробно описан в моей книге "Анализ характера".

С помощью понятия "слои панциря" открылись многочисленные возможности клинической работы. Душевные силы и противоречия больше не являли собой хаос, оказавшись упорядоченной тканью, доступной историческому и структурному пониманию. Невроз каждого больного обнаруживал особую структуру. Структура невроза соответствовала стадии развития человека. То, что в детстве позже всего подвергалось вытеснению, лежало ближе всего к поверхности. Но и фиксации на определенных переживаниях раннего детства, покрывавшие более поздние стадии конфликтов, характеризовались одновременно динамической глубиной и поверхностностью. Например, оральная привязанность женщины к мужу, вытекавшая из глубокой фиксации на материнской груди, могла располагаться на самом верхнем слое, если ее задачей был отпор генитальному страху перед мужем. Сам отпор со стороны "Я" в энергетическом отношении представляет собой не что иное, как вытесненное влечение в его функции, обращенной назад. Это относится ко всем моральным позициям современного человека.

Обычно структура невроза в обратной последовательности соответствовала стадиям развития человека. "Антагонистически-функциональное единство влечения и отпора" позволило одновременно понять актуальное и функциональное переживание. Больше не существовало антагонизма между историческим и актуальным. Весь мир прошлых переживаний жил в форме нынешнего характера. Сущностью человека является функциональная сумма всех вегетативных переживаний. Эти академически звучащие положения имеют решающее значение для понимания процесса изменения структуры характера человека.

Эта структура не была схемой, которую я навязывал больным. Логика, с помощью которой при правильном преодолении сопротивления слой за слоем открывался и ликвидировался механизм отпора, сказала мне, что стратификация существует реально, объективно и независимо от меня. Я сравнил слои характера с геологическими слоистыми отложениями, также представляющими собой застывшую историю. Конфликт, разыгравшийся на определенном году жизни, всегда оставляет след. Этот след обнаруживается в затвердении характера. Оно срабатывает автоматически и трудно поддается устранению. Больной не ощущает это как нечто инородное, а часто воспринимает как окостенение или потерю живости. Каждый такой слой структуры характера есть часть истории жизни, сохранивший актуальность и действенность в иной форме.

Практика показала, что благодаря внутреннему ослаблению этой структуры старый конфликт вновь более или менее легко оживляется. Если застывшие слои конфликта были особенно многочисленны и автоматизированны, если они образовывали компактное целое, которое было трудно пробить, то оно ощущалось как "панцирь", окружавший живой организм. Он мог лежать "на поверхности" или "глубоко", быть "губчато-мягким" или "твердым, как доска". В любом случае его функцией была защита от неприятного. Из-за этого организм утрачивал способность ощущать удовольствие. Тяжелые переживания конфликта образовывали скрытое содержание "заключения в панцирь".

Энергия, скреплявшая панцирь, большей частью представляла собой связанную деструктивность. Данное обстоятельство обнаружилось благодаря тому, что при потрясении панциря сразу же начала высвобождаться агрессия. Откуда бралась проявляющаяся при этом деструктивная и проникнутая ненавистью агрессия? В чем заключались ее функции? Была ли она исконной, биологической деструкцией? Прошло много лет, прежде чем эти вопросы разрешились. Я видел, что люди встречали глубокой ненавистью каждое потрясение своего невротического равновесия, которое они испытывали в состоянии заключения в панцирь. В этом заключалась одна из самых больших трудностей исследования структуры характера. Сама деструктивность никогда не была свободной. Ее перекрывали противоположные позиции, коренящиеся в характере. Там, где, собственно, были необходимы агрессия, поступок, решение, обретение места в жизни, господствовали осмотрительность, вежливость, сдержанность, ложная скромность - короче, сплошь добродетели, вызывавшие большое уважение. Но не приходилось сомневаться в том, что они парализовали в человеке любую рациональную реакцию, любое живое и действенное побуждение.

Если однажды пришлось наблюдать проявление агрессии в действиях, то агрессия эта была "рассеянной", нецеленаправленной, скрывала глубокое чувство слабости или болезненный эгоизм. Следовательно, это была больная, а не целеустремленная и здоровая агрессия.

Постепенно я начал понимать позицию скрытой ненависти, свойственную больным, проявлений которой было более чем достаточно. Если пациенты не застревали на стадии безаффектной ассоциации, если аналитик не удовлетворялся толкованием снов и подходил к защитной позиции в характере больного, TGI злился. Сначала это было непонятно. Больной жаловался на безысходность переживаний. Если ему показывали ту же безысходность в характере его сообщений, в его душевном холоде, в его высокопарности или неискренности, он сердился. Симптом головной боли или тика пациент ощущал как нечто инородное. Напротив, своей сущностью был он сам. Он чувствовал беспокойство, если ему показывали это. Почему человеку нельзя было воспринимать свою сущность? Ведь это он сам! Постепенно я понял, что эта сущность как раз и образует жесткую массу, препятствующую усилиям аналитиков. Сопротивление оказывали все существо, характер, все своеобразие данной личности. Но почему? Они должны были наверняка выполнять тайную функцию отпора и защиты. Я хорошо знал учение Адлера о характере. Следовало ли вступать на ложный путь, проложенный Адлером? Я видел самоутверждение, чувство неполноценности, волю к власти, которые не выдерживали рассмотрения при свете. Имели место тщеславие и маскировка слабостей. Значит, Адлер был прав. Но ведь он утверждал, что причина душевного заболевания - "характер", а "не сексуальность". Так где же была связь между механизмами характера и сексуальности! Я ведь ни минуты не сомневался в правильности фрейдовского, а не адлеровского учения о неврозах.