Тревожный август - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 33

• Предыдущая
• 33/43
• Следующая

Тут ему в голову пришла дерзкая мысль.

Мишка подтолкнул Зою к проходному двору, а сам вытянулся, бросив руку к пилотке.

— Документы, — еще раз устало приказал командир и протянул руку.

— Есть, товарищ младший лейтенант, — Мишка краем глаза увидел, что Зоя уже скрылась в подворотне, теперь все было в порядке.

Мишка, оторвав руку от пилотки, медленно начал расстегивать карман гимнастерки, сделав незаметно полшага вперед. Теперь он стоял как раз между младшим лейтенантом и бойцом. «Ну, — внутренне собрался он, — давай, Миша. Давай!» Сильным ударом сапога он подсек ноги лейтенанта, одновременно правой ударил бойца чуть выше пряжки ремня. Не оборачиваясь, сбив с ног какую-то женщину, он бросился в подворотню. За спиной раздалось запоздалое: «Стой!» Но он уже был во дворе рядом со спасительным подъездом.

Зоя открыла дверь и увидела Мишку, прислонившегося к косяку, глаза у него были совсем шальные.

Костров вошел молча, косо посмотрел на Зою и сел на диван.

— Ну, как ты? — спросила она.

— Как видишь, — Мишка расстегнул ворот гимнастерки.

Заскрипела дверь в соседнюю комнату, показалась голова Самохина.

— Вы чего? — спросил он, удивленно глядя на Мишку.

— Патруль, — вздохнула Зоя, — напоролись, глупо совсем.

— Ну и что?

— Сбежали.

— А они?

— Они ничего, — сказал Мишка. — Им, старичкам этим, салажат ловить, а не нас. Знаешь, Самохин, — он хитро прищурился, — помог нам патруль-то этот.

— Как же так?

— А вот так, зови ребят, расскажу. Зоя, ты бы разыскала Игоря, пусть мне штатское пришлет, завтра опять пойдем в карты играть.

— Хорошо, допустим. Ну, если честно, я ничего не понимаю в специфике вещей, только по тону чувствую, что больной на поправку идет, — Данилов подвинулся к столу главврача. — Когда он сможет говорить? Поймите, это для меня сейчас главное.

— Как вам сказать, — врач посмотрел на Данилова, потом перевел взгляд куда-то за его спину, — ожоги. Сильные ожоги. Плюс, конечно, элемент симуляции имеет место быть. Я не бог, хотя понимаю вас отлично. Должен к тому же сказать, что он не транспортабелен пока.

— А это вы к чему?

— Возможно, вы захотите забрать его к себе. Возможно, ваши врачи…

— Доктор, — тихо сказал Данилов, почти шепотом, — вы же интеллигентный человек, о чем говорите! У нас работают точно такие же врачи, как и везде. Зря вы это…

Данилов откинулся на спинку, а главврач опустил руки, помолчал и наконец произнес:

— Не раньше чем через пять дней.

— Что же делать. Против науки не попрешь, — Данилов встал, протянул врачу руку. — Значит, буду надеяться.

Прежде чем выйти на улицу, Иван Александрович прошел к комнате, в которой лежал «мотоциклист». У дверей дежурил милиционер.

— Ну как? — спросил его Данилов.

— Да все так же, товарищ начальник.

Данилов немного постоял, посмотрел на плотно закрытую дверь палаты и, козырнув вытянувшемуся милиционеру, пошел к выходу. Вчера из Москвы прислали данные на «мотоциклиста» — Виктора Степановича Колугина, 1910 года рождения, по профессии шофера, уроженца города Дмитрова Московской области. В справке значилось, что Колугин Виктор Степанович судим дважды: в 1930 году по статье 168 УК РСФСР и в 1938 году по статье 86.

Итак, первый раз его судили за кражу лошадей, иначе говоря, за вульгарное конокрадство, второй раз — за браконьерство с отягчающими вину обстоятельствами. В общем, обе судимости слабые. Настоящим рецидивистом, судя по этому, назвать его нельзя. Но кто знает, что стоит за последней судимостью. Данилову часто приходилось сталкиваться с людьми, совершившими убийство и попавшимися на карманной краже. Год отсидел, замел следы и вернулся, а то, главное, чего он боялся, осталось нераскрытым. Возможно, Колугин пошел пострелять лося специально, с явным намерением отсидеть свои положенные полгода. Конечно, будь время, можно было бы поднять прошлые дела, посмотреть внимательно. Но не было у Данилова этого времени. Ежедневные допросы Дробышевой пока ничего не дали. Она твердо стояла на своем; возможно, действительно ничего не знала, что, кстати говоря, Иван Александрович считал самым вероятным.

Два дня они с начальником райотдела и Орловым прикидывали, где приблизительно может находиться база банды, не просто прикидывали, а даже проверили все подозрительные места, но там ничего не было. Перед глазами Данилова все время стояла карта района, вернее, той его части, где руководила гражданская администрация. В полосе дислокации войск тоже все было проверено.

Данилов не заметил, как сошел с тротуара и зашагал по мостовой. Только скрип тормозов за спиной вернул ему ощущение реальности. Он обернулся: в нескольких шагах от него остановилась машина. Шофер со злым лицом хотел, видимо, обругать забывшегося пешехода, но, увидев ромб в петлицах, осекся.

— Виноват, товарищ комбриг, разрешите проехать.

— Ты чего же не дал сигнала?

— Да он у меня не работает.

— Почему? — и тут Данилов увидел огромную заплату на радиаторе.

— Да вот, осколком немного покалечило, а вы, случаем, не заболели, товарищ комбриг, может, подвезти?

— Все в порядке, проезжай.

Машина, прижимаясь к тротуару, объехала Данилова, шофер еще раз из окна опасливо покосился на командира милиции в непривычно высоком звании.

Улица опять опустела. Она была провинциально тихой и пыльной. Над райцентром повисла жара. Раскаленный воздух дрожал над поникшими деревьями. В такую погоду портупея особенно жмет плечо, кобура необычно тяжела, сапоги раскалены, гимнастерка раздражает тело, а фуражка давит голову, словно обруч. В такую погоду не хочется ходить по улицам. Ничего не хочется, даже думать.

Данилов снял фуражку, вытер вспотевший лоб. Из-за постоянного недосыпания и чрезмерного употребления папирос сердце билось натужно, казалось, что кто-то сжал его рукой, и оно пытается высвободиться. Боли не было, и это пугало еще больше. Временами приходило непонятное паническое ощущение. Правда, врач, у которого он был месяц назад, объяснил ему, что подобное ощущение теперь будет постоянно преследовать его, но разве от этого становилось легче? Как всякий волевой человек, он мог почти всегда спокойно управлять своими чувствами. Людей абсолютно бесстрашных не существует. Данилов считал, что храбрость — это четкое выполнение своего служебного долга. Он боролся с преступностью, следовательно, просто обязан был идти на риск ради выполнения задания.

Нет, этот страх, приходивший к нему, был выше его обычного понимания, выше всего того, что он знал по сей день. Он шел не от разума, не от понимания каких-то вполне конкретных вещей. Он шел ниоткуда.

«Ничего, это пройдет, — успокаивал себя Данилов, — высплюсь, курить стану меньше, и все будет в порядке».

Иван Александрович свернул к дому, у ворот которого стояла запыленная «эмка». «Значит, Белов уже приехал», — подумал Данилов.

Во дворе Быков из ведра поливал Сережу. Лицо у Белова было такое, что Данилову самому захотелось снять гимнастерку и подставить потную спину под холодную колодезную воду. Он так и понял, что именно этого хотел сегодня с самого утра.

Иван Александрович поднялся на крыльцо, стянул сапоги, блаженно пошевелил пальцами босых ног. О боли он забыл начисто, словно ее и не было вовсе.

— Ну, что узнал, Сережа?

— Мы с военным комендантом станции проверили все документы за последние месяцы — ничего.

— В продпункте был?

— Был, все корешки аттестатов поднял, — Белов развел руками.

— Так, в общем, я предполагал это, но на всякий случай решил проверить, как они приезжали в город.

— Так вы думаете?..

— Просто уверен — базы их в соседнем районе. Только вот в каком? Соседних-то три. А времени у нас с тобой нет. Август. Последний месяц лета, стало быть, последние дни, отпущенные нам.

— Иван Александрович, — после паузы сказал Сережа, — но почему, почему так трагично: последние дни, последний месяц? Где логика? Нас в институте учили, что невозможно определить точные сроки раскрытия преступления, что это не должно планироваться.

• Предыдущая
• 33/43
• Следующая