Том 27. Таита (Тайна института) - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 5

• Предыдущая
• 5/38
• Следующая

— Месяц? Как странно! Но, послушай, Шарадзе, как же в лаптях и башмаках? Месяц — и в лаптях! Странно что-то.

— А, по-твоему, душа моя, он должен босиком ходить, что ли? — набрасывается на нее армянка.

— Я… я не знаю, — роняет смущенная Муся.

— И я не знаю, душа моя. В том-то и дело, что ни я, ни ты, и никто, душа моя, не знает, как он ходит, в лаптях, босой или в башмаках, а знали бы, так никакой загадки и не было бы, — с тем же победоносным взглядом заключает Тамара.

Ника Баян при этом неожиданном выводе разражается неудержимым смехом. Хохочут и все остальные.

— Нет, она — обворожительно наивна, наша Тамарочка, — шепчет Алеко, покатываясь на весь "клуб".

— Ха-ха-ха! — звенит своим стеклянным голоском Золотая Рыбка.

Даже бледная, всегда задумчивая Невеста Надсона не может удержаться от улыбки. Неудержимое веселье захватывает всех находящихся в «клубе» девушек.

В самый разгар на пороге вырастает угловатая, нескладная фигура первоклассницы Зины Алферовой. Зину называют Дорогая моя за ее постоянную привычку прибавлять эти два слова чуть ли не к каждой фразе, кстати и некстати.

— Месдамочки, тише, дорогие мои, тише, — лепечет Зина. — Дорогие мои, на черной лестнице лежит кто-то. Лежит и рыдает… наткнулась. Ах, Господи, дорогие мои, это так страшно, страшно.

И руки Зины поднимаются к бледному лицу, и сама Алферова, прислонившись к косяку двери, готовится заплакать.

Первая приходит в себя Ника. Темные глазки Баян, еще за минуту до этого полные смеха, сейчас отражают тревогу. Она бросается к Алферовой, трясет ее за руку и кричит:

— Где рыдает? Кто? Ты видела? На лестнице? Где?

— Дорогая моя, в "чертовом гроте", — отвечает ей Зина.

Ника Баян, выслушав этот ответ, поворачивается к подругам.

— Хризантема, собери сухари, когда будут готовы. А ты, Золотая Рыбка, беги в класс и займи чем-нибудь Скифку, чтобы она не заметила нашего отсутствия. Все остальные, за мною!

Никому и в голову не приходит обижаться сейчас на повелительный тон Ники, и девушки спешат из «клуба» на черную лестницу.

Здесь, на третьем этаже, верхняя, самая последняя чердачная площадка, прозванная институтками "чертовым гротом", тонет во мраке. Несколько ступенек ведут от нее на чердак.

Это место недаром носит название "чертова грота". Отсюда, если верить давнишней институтской легенде, бросилась вниз с высоты третьего этажа в пролет лестницы одна из воспитанниц старшего класса, и призрак ее в лунные ночи будто появлялся в окне "чертова грота" и пугал трусливых институток.

Не без страха девочки вышли на темную лестницу, едва освещенную двумя лампочками, и, сбившись в кучку, замерли в молчании. Сумрачно, ни шороха, ни звука. На верхних ступенях лестницы что-то, действительно, лежало, что-то большое и таинственное. Оттуда слышатся заглушенные не то рыдания, не то стоны.

Испуганные девушки со страхом прислушиваются к ним.

— Месдамочки, да что же это! — вырвалось у Донны Севильи.

— Молчи, душа моя, молчи, — зашипела на нее Шарадзе, это «она» плачет.

— Кто «она»? Шарадзе, не смей пугать, — взвизгнула Зина Алферова, приседая на пол со страху.

— Ну, не «она», так «он», дух погибшей институтки, бросившейся с лестницы триста лет тому назад, — невозмутимо пояснила Тамара.

— Боже, какая она наивная, эта Шарадзе! Триста лет тому назад здесь не было ни института, ни города. Здесь были одни болота, — прошептала Алеко.

— На лестнице болота? Как это?

Черные, наивные глаза, единственное, но неоспоримое сокровище лица армянки, вмиг загораются любопытством.

Но ей никто не отвечает.

— Mesdames, рыдания прекратились. Фигура шевелится. И я иду узнать, кто это такой, — заявляет Ника и прежде, нежели ее могут удержать подруги, идет в самое сердце "чертова грота", на ступеньки, ведущие на чердак.

Выплывает луна и появляется в маленьком окошке, приходящемся в уровень с площадкой лестницы. Она заливает светом и лестницу, и низенькую дверь на чердак, и темную фигуру, лежащую на полу.

Тихие всхлипывания доносятся теперь до Ники и до воспитанниц, и вдруг темная фигура зашевелилась, отбросила платок, прикрывавший ее голову и медленно поднялась на ноги.

— Это Стеша! — вырвалось у Ники. — Mesdames, не бойтесь, это коридорная Стеша. Какое разочарование. Увы, только «бельевая» Стеша.

А как приятно было заблуждаться. Как приятно волновала мысль, что здесь происходит что-то сверхъестественное, необычайное, от чего закипает мысль и по телу пробегает холодная дрожь. Луна, "чертов грот", черная лестница, рыдания. И вдруг — Стеша!

Однако Стеша плачет, а раз плачет, то надо ее утешить. Через минуту вся группа "жаждущих приключений" уже наверху. На тесной маленькой площадке перед чердачным помещением они окружают Стешу. При свете луны всем хорошо видно ее пухлое лицо, залитое слезами, покрасневший кончик вздернутого носа и припухшие от слез губы.

— Что с вами? О чем вы плакали, Стеша? Кто вас обидел?… Неужели опять Пиявка? — слышатся полные участия и заботы голоса.

Но вместо ответа Стеша снова разражается рыданиями. Она так сильно плачет, что ее сильные плечи дрожат, и все ее крепко сложенное тело трепещет, как былинка под напором бури.

— Воды, mesdames! Принесите стакан воды! — командует Алеко.

Возвратившаяся из класса Золотая Рыбка мчится за водой. Когда она возвращается с наполненной до краев кружкой, Стеша, окруженная институтками и подкупленная общим участием к ее горю, роняет сквозь всхлипывание и слезы:

— Барышни, не выдайте. Миленькие, не погубите. Узнает Пиявка — со свету сживет. Горе у меня, барышни, миленькие. Дочурку сестры покойной из деревни привезли и мне подкинули. Девчонке пяти годков еще нет. Сиротка она. Вчера я ходила по знакомым, просила Христом Богом взять, приютить у них ребенка. Куда уж! Видно, все друзья лишь до черного дня: и слышать не хотят взять в дом девчонку. А в подвале в девичьей у себя нешто можно держать? Надсмотрщица то и дело шмыгает. Капитошка, шпионка эта, того и гляди, инспектрисе донесет, пожалуется. А куда мне Глашку девать? На улицу, что ли, выбросить? Ведь обманом мне ее оставила знакомая одна, землячка моя: пришла, подкинула и сама скрылась.

— Ах, как необыкновенно все это! Точно в сказке! — зашептали кругом восторженные голоса.

— Хороша сказка, нечего оказать! Выгонят на улицу Стешу с девочкой — вот вам будет сказка.

Кто сказал это? Чьи глаза сверкнули таким негодованием, мельком обежав лица подруг?

Это Ника Баян. Положив маленькую ручку на плечо Стеши, она заговорила:

— Стеша, милая, утрите ваши слезы! Перестаньте плакать. Девочка — не вещь какая-нибудь. Ее нельзя выкинуть за дверь. Послушайте, я придумаю что-нибудь. Мы посоветуемся с классом, а потом решим. Но только покажите нам девочку. Приведите ее сегодня ночью в дортуар в одиннадцать часов. Слышите, приведите. Мы все так любим детей и займемся ее судьбой… Бедная детка. Для нее необходимо что-нибудь придумать. Ее надо приютить у кого-нибудь из наших родных. Мы попросим, мы устроим. Только дайте подумать. Так сразу нельзя. Да не плачьте же вы, ради Бога. Ваше дело далеко не потеряно, уверяю вас.

И тонкие пальчики Ники бегло погладили белобрысую Стешину голову.

Стеша упала к ногам Баян и обняла ее колени.

— Барышня, ангел наш, золотенькая! Не знаю уж, как и благодарить! Век не забуду участия вашего, — зашептала она.

Ника вспыхнула:

— Как вам не стыдно, Стеша! В ногах валяетесь, руки целуете! Срам какой! Терпеть этого не могу, — сердито проговорила Ника и, видя смущение девушки, добавила через мгновение уже более милостивым тоном:

• Предыдущая
• 5/38
• Следующая