100 великих сокровищ России - Непомнящий Николай Николаевич - Страница 74

• Предыдущая
• 74/152
• Следующая

Эта традиция осталась… Простой крестьянин не пойдёт из-за пустяков кланяться, не станет шапку ломать, а вот у таких людей не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия. У военных тоже было такое преклонение. Сейчас его меньше. Почему мы хуже? В чём дело? В эту точку надо долбить много лет, лет десять надо вдалбливать. Надо бороться с духом самоуничижения у многих наших интеллигентов, надо уничтожить этот дух. На эту тему надо писать произведения, роман. „Литературную газету“, как газету Союза писателей, надо сделать не только литературной, а политической, большой, массовой газетой, тираж с 50 тысяч увеличить в 10 раз, выпускать не раз, а два раза в неделю. Газета, как неофициальное издание, должна ставить некоторые вопросы острее, левее нас, даже расходиться с официальной точкой зрения, создать своё телеграфное агентство (впоследствии АПН. — Авт.)».

При обсуждении выдвинутых на премии произведений Сталин сказал, что их количество — вопрос формальный, и если появилось достойных произведений больше, то можно и количество премий увеличить. При этом он инициировал введение даже ранее не существовавших премий III степени, что сразу расширило более чем вдвое круг премированных. При этом следует учесть, что не было ни одного произведения, представленного к обсуждению, которое Сталин не читал бы, не был знаком, включая даже критику. Он действительно очень любил литературу, считал её самым важным среди других искусств, самым решающим и определяющим. Он любил читать и любил говорить о прочитанном с полным знанием предмета, помнил книги в подробностях. И хотя в значительной степени рассматривал присуждение премий как акт политический, но некоторые произведения он любил, отдавал должное и как читатель.

Резкая, нервная манера письма, полная гиперболических подробностей, свойственная, скажем, Ванде Василевской, была ему по душе. Он любил эту писательницу и огорчался, когда она кому-то не нравилась. И в то же время ему нравились вещи совершенно другого рода: «В окопах Сталинграда» В. Некрасова, книги Э. Казакевича.

Присуждение премий обычно происходило в марте, и вот каким оно было, скажем, 31 марта 1948 года.

Роману «Буря» И. Эренбурга комитет (докладчик Д. Шепилов) предложил дать не I, а II степень, якобы потому, что французы в романе изображены лучше русских.

Сталин: «А разве это так? Верно ли это? Нет, неверно. Просто Эренбург лучше знает Францию, это может быть. У него есть, конечно, недостатки, он пишет неровно, иногда торопится, но „Буря“ — большая вещь. И русские выведены в романе сильно, показана любовь французских партизан, коммунистов к Советскому Союзу, показана роль его побед, советских людей в рядах французского Сопротивления. С точки зрения душевных изгибов, психологических нюансов, возможно, эти люди показаны слабее французов, но с точки зрения силы строя, который стоит за русскими, силы их морали, их воли, силы убеждённости, силы правды, силы советского воспитания — они сильнее французов».

Роман Веры Пановой «Кружилиха» комитет (докладчик А. Фадеев) вообще предложил отвести по причине излишнего объективизма, в изображении героев явен разлад между бытием и сознанием.

Сталин: «Вот все критикуют Панову, что у людей в романе нет единства между личным и общественным, критикуют за этот конфликт. А разве это так просто в жизни решается, так просто сочетается? Бывает, что и не сочетается. А люди у неё показаны правдиво».

О книгах Бабаевского и Сёмушкина докладывал Ф. Панфёров: «Их можно было бы включить в список, сделав исключение как поощрение молодым».

Сталин: «Что значит молодой автор? Зачем такой аргумент? Вопрос в том, какая книга — хорошая ли книга? Ну и что же, что молодой автор?»

А вот обсуждение 6 марта 1950 года о романе Константина Седых «Даурия». А. Фадеев рекомендовал его на премию II степени: «Там неверно показана роль партизан, неправильно отражены некоторые события».

Сталин: «Это же не публицистика, это же художественное произведение, там великолепно показана роль партии, центральная фигура Улыбина прекрасно показана. Мало показан Лазо? Но ведь он позже туда приехал. А где он показан — показан хорошо. Седых критикует в романе казачество, показывает его расслоение. Но душа движения — комиссар — у него как раз из казачества. Я бы не советовал Седых вставлять публицистику — этим только испортит роман, ведь он — художественное произведение, прекрасная книга, которая читается с захватывающим интересом, в которой выразительно показана одна из блестящих страниц нашей революции на Дальнем Востоке».

Отдельно надо сказать об отношении Сталина к произведениям на исторические темы, его оценка которых всегда имела громадное политическое значение. Это он поддержал фильм «Чапаев», а затем выдвинул идею фильма об украинском Чапаеве — Щорсе. Это он инициировал создание хорошего фильма «Волочаевские дни». В первом списке Сталинских премий, опубликованных уже в войну, в самый разгар её, в 1942 году, фигурировали рядом два исторических романа, вышедших перед войной: «Чингисхан» Яна и «Дмитрий Донской» Бородина, повествование в которых шло о событиях, отдалённых 6–7 веками, но по соображениям Сталина имело сугубо современное значение. Роман «Чингисхан» предупреждал о том, что происходит с народами, не сумевшими сопротивляться нашествию, а роман «Дмитрий Донской» рассказывал, как можно побеждать тех, кто считал себя до этого непобедимым.

Также перед войной вышел и роман А. Степанова «Порт-Артур». Но премирован он был только в 1946 году — сразу после того как Япония была разбита и поставленная Сталиным задача рассчитаться за 1905 год, и, в частности, вернуть Порт-Артур, была выполнена. Давать же премию ещё до капитуляции Паулюса в Сталинграде, напоминать ещё и о падении Порт-Артура Сталин считал в годы войны невозможным.

А в 1946-м она была крайне своевременной, напоминавшей, что царь, царская Россия потеряли 40 лет назад то, что Сталин и возглавляемый им Советский Союз вернули себе сейчас, напоминавшей, что и тогда были офицеры и солдаты, воевавшие столь же мужественно, как и советские в эту войну, но находившиеся под другим командованием, под другим руководством, неспособным добиться победы.

Примерно из тех же соображений была в 1948 году присуждена премия В. Костылеву за роман об Иване Грозном, современность звучания которого, перекличка времён связывались с собиранием земель вокруг Москвы.

Однажды возник вопрос о премировании артистов цирка: кто-то сослался на то, что это зрелище любит народ.

Сталин: «Ну и что, народ смотрит и балаган. Что же, и балаган тоже включать в искусство? Нет, я не возражаю по поводу цирка, над этим следует подумать. В данном случае я возражаю только против Вашего довода насчёт народа».

Как подтверждение такого подхода Сталина может служить присуждение в 1948 году Сталинской премии молодому и невероятно талантливому балалаечнику Павлу Нечипоренко — «Ойстраху на балалайке». Председатель Комитета по делам искусств Н. Беспалов взял слово и заявил, что балалайка — не инструмент и присуждать премию балалаечнику не надо.

Сталин же, согласившись с доводами представлявшего музыканта Тихона Хренникова, что балалайка — инструмент, который изучается в консерватории, что такие виртуозы, как Андреев и Трояновский, приезжали к Льву Толстому и старец плакал от их исполнения, коротко сказал: «Значит, надо дать».

Самой спорной фигурой из всех первых сталинских лауреатов является, без сомнения, Михаил Шолохов, впоследствии третий русский нобелиат. Разброс мнений о Шолохове удивителен даже для склочного XX века — от признания его великим писателем, одним из мировых классиков нового времени, до презрительного отзыва Солженицына: «Ну, те, кто Шолохова знают, — знают, что, собственно, весь его уровень развития… даже — не об уровне нужно говорить, образованный или необразованный, а — грамотный или неграмотный?..» И это — о человеке, ещё в 1939 году ставшим действительным членом Академии наук СССР.

• Предыдущая
• 74/152
• Следующая