Вне закона - Перри Энн - Страница 91

• Предыдущая
• 91/208
• Следующая

Его рука дрожала, когда он поставил фонарь на край могилы и потянулся к ребенку. После стольких смертей вернуть хоть одного человека к жизни… Он достал нож, но когда разрезал пуповину, она была холодной и жесткой, как стебель тыквы зимой.

Доктор Ньютон сидел в своем кабинете перед камином, в халате и шлепанцах. До рассвета оставался добрый час, но он не жаловался на то, что его разбудил дрожащий как осиновый лист человек, который постучал к нему в дверь глубокой ночью, а когда доктор появился на пороге, протянул ему маленький сверток.

Теперь этот человек сидел в кресле у камина, все также дрожа, не в силах произнести ни слова.

Доктор Ньютон вздохнул, налил еще стакан виски, протянул ночному гостю.

— Ты не мог его спасти, Грандисон, — повторил он. — Ребенок был мертв.

Воскреситель покачал головой.

— Я ходил на похороны, доктор. Был там. Видел. Чини умерла, пытаясь дать жизнь этому ребенку, но не смогла. Она по-прежнему была беременна, когда ее опустили в землю.

— И ты думаешь, ребенок родился в гробу и умер ночью?

Он глотнул виски, содрогнулся.

— Да.

— Нет. — Доктор Ньютон помолчал, тщательно подбирая слова. — Однажды я видел, как повесили человека. Я тогда учился в медицинской школе, и тело передали нам для занятий. Когда мы раздели беднягу в секционном зале, оказалось, что он обделался. Профессор объяснил нам, что все мышцы тела расслабляются, когда оно умирает. Вот кишечник и опорожнился. И я думаю, что мышцы, которые управляют родами, тоже расслабились, внутри накопились газы, выделяющиеся при разложении, вот они и вытолкнули младенца из родового канала.

— И он умер.

— Нет. Он и не жил. Ни разу не вдохнул. Он умер вместе с матерью, а не потом, в закрытом гробу. Но попытка спасти его делает тебе честь.

— Я подумал, что ребенка похоронили живым. — Доктор покачал головой, а Грандисон добавил: — Но людей иногда хоронили живыми, не так ли?

Ньютон помедлил с ответом, вновь тщательно подбирая слова.

— Такое случалось, — наконец отозвался он. — Я этого никогда не видел, можешь поверить. Но один мой коллега, парижский профессор медицины, рассказывал историю об ученом из Средних веков, которого хотели приобщить к лику святых. Когда отцы церкви вырыли его из земли, дабы убедиться, что тело не разложилось — разложение автоматически указывает на то, что человек не святой, — они увидели, что бедняга лежит на спине, с деревянными занозами под ногтями, перекошенным в агонии лицом. — Он вздохнул. — Так вот, святым его не признали на том основании, что он не торопился на встречу с Создателем.

Их взгляды встретились, и они улыбнулись. Это была грустная история, но не столь ужасная, как вид мертвого ребенка, завернутого в платье матери. За окном серый свет зари начал выхватывать из темноты силуэты деревьев, лужайку. Ночь закончилась.

Он жалел Чини Янгблад, такую молодую и добрую, и остался при своем мнении: ее ребенок родился живым, пусть и очень быстро умер. А через год или больше, точнее определить невозможно, времени прошло много, никаких записей не велось, жаркое лето принесло в Огасту желтую лихорадку, и многие умирали, сгорая от высоченной температуры. День за днем телеги, нагруженные гробами, катили по Телфер-стрит к двум кладбищам, для белых и для черных. Стариков и детей желтая лихорадка забирала первыми, но среди них попадались и молодые люди, и средних лет, слабые здоровьем или страдающие какими-то другими заболеваниями. Все новые и новые могилы появлялись на зеленом поле.

Теперь он мог выкапывать трупы, не думая о том, чьи останки проходят через его руки. Слишком много ночей провел на кладбище, слишком много застывших тел переложил из гроба в мешок, чтобы испытывать страх или жалость. Лопата вгрызалась в землю, мышцы работали, но мыслями он был далеко-далеко.

— Я хочу съездить домой, — однажды вечером сказал он доктору Ньютону.

Доктор посмотрел на него, сначала удивленно, потом задумчиво.

— Домой, Грандисон?

— Я работаю хорошо, не так ли, доктор? Приношу хороший материал для занятий, не создаю проблем. Не пью. Не попадаюсь.

— Да, надо отдать тебе должное. Но где твой дом, Грандисон?

— У меня жена в Чарлстоне.

Доктор Ньютон помолчал.

— Тебе одиноко? Я знаю, когда сила обстоятельств разделяет людей, они находят себе другую пару. Не знаю, приходила ли тебе в голову такая мысль… но, возможно, она…

— Мы обвенчаны, — уточнил он. — Я работаю хорошо. Вы мне доверяете.

— Да. Да, доверяем. И ты хочешь съездить в Чарлстон, чтобы повидаться с женой?

Он кивнул. Пока доктор взвешивал все аргументы «за» и «против», спорить смысла не имело. Пауза затягивалась.

— Что ж, — наконец заговорил Ньютон, — полагаю, это можно устроить. Мы купим тебе билет на поезд. Двенадцать долларов не такая большая сумма для семерых врачей. — Он сложил пальцы домиком. — Да, если взглянуть на ситуацию под таким углом, сущие гроши для поощрения усердия опытного и трудолюбивого работника. Думаю, у других врачей возражений не будет. Тебе потребуется пропуск с разрешением путешествовать одному, но это не проблема.

— Да. Пожалуйста, я хотел бы уехать побыстрее.

Свою работу он выполнял отлично, и Ньютон понимал, что куда проще гладить его шерстке, чем заменить кем-то еще.

Не каждый мог делать такую работу. Освобожденный человек, его предшественник, запил. Даже теперь его можно было встретить на Бей-стрит, где он просил милостыню, чтобы утопить в роме мучившие его кошмары.

Грандисон Харрис спал крепко, без сновидений.

— Извините, доктор Ньютон, но пришло время очередной поездки на поезде, и доктор Ив сказал, что платить — ваша очередь.

— Гм-м… что? Уже?

— Прошло четыре недели. — Он помолчал, оглядев заваленный бумагами стол. — Я понимаю, у вас полным-полно других забот. Приношу свои соболезнования в связи с кончиной вашего дяди.

— Ах да, спасибо, Грандисон. — Джордж Ньютон провел рукой по волосам, вздохнул. — Ты знаешь, неожиданностью это не стало. Он был милым человеком, но возраст есть возраст, сам понимаешь. Нет, все дело в хаосе, который он мне оставил.

— Хаосе?

— Не то слово. В завещании дядя указал, что отдает свой дом под сиротский приют. И это очень похвально, двух мнений быть не может. Но у него жили слуги, ты знаешь. И, покинув дом на Уокер-стрит, они все перебрались ко мне, на Грин-стрит. Я шагу не могу ступить, не наткнувшись на кого-то из них. Одиннадцать человек! Женщины. Дети. Шум. Меня постоянно кто-то дергает за рукав. А кроме того, фамильные вещи семьи Таттл. Это бедлам. И Генри, мой камердинер, просто на грани умопомешательства. Он уже не молод, ты знаешь, и привык обслуживать только меня. Разумеется, у меня и в мыслях нет выставить их за порог, но…

Грандисон кивнул. Бедолаги белые заблуждаются, что слуги решают все проблемы богатых. Он-то прекрасно понимал, что слуги и сами могли создавать массу проблем. Их следовало кормить, одевать, лечить, когда они заболевали. Одно дело, если бы у доктора Джорджа имелась жена и налаженное домашнее хозяйство, тогда бы несколько лишних человек ничего особо не изменили, но он был сорокапятилетним стариком, предпочитавшим собственную компанию, поэтому появление целой толпы зависимых от него людей действительно могло свести с ума. А мысль о том, чтобы продать рабов дяди, просто не могла прийти в голову Джорджу Ньютону. И сей факт делал ему честь. Грандисон подумал, что жизнь ему надобно облегчить, чтобы не возникло искушения продать рабов и обрести душевный покой. Он обдумал сложившуюся ситуацию, и решение не заставило себя ждать.

— А у вас не возникло желания спросить миз Альтею, не сможет ли она помочь вам все уладить, доктор?

— Альтею Тейлор? Да, я знаю, теперь я ее опекун. — Ньютон улыбнулся. — Она тоже должна жить в моем доме?

— Вы знаете, у нее семеро детей. Она привыкла к тому, что в доме полно народу. Может, она и у вас наведет порядок.

• Предыдущая
• 91/208
• Следующая