Семь футов под килем - Миксон Илья Львович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/29
• Следующая

Иссечённая осколками надстройка, развороченные тюки и ящики. Отец в белой сорочке, неудобно подогнув руку, лицом вниз. На спине быстро расплывается красное…

А над портом и морем стонут в тревоге и горе сирены, фабричные гудки, тифоны теплоходов. И бьют запоздало зенитные пушки.

Да что же такое делается на белом свете! Как могут люди, гордясь своей цивилизацией, хвастаясь демократией и свободой, расстреливать других людей, крушить их города и сёла, отравлять ядами деревья и травы?!

Отец и дядя Вася мальчиками пережили страшную блокаду. Но тогда была всемирная война, тогда свирепствовал фашизм. А сегодня, сейчас?

— Паша, — окликнул напарника Лёшка.

— Ну-у… — лениво отозвался Кузовкин.

— Что ж это делается на планете? Война давным-давно кончилась, а мира ни дня нет. То в Корее, то во Вьетнаме, то ещё где-нибудь каждый день люди гибнут.

Паша знал о судьбе Лёшкиного отца, но мировые проблемы его мало трогали, своих забот полон рот.

— Сплошное гадство, — туманно выразился.

Надо было сказать ещё что-то, конкретное, сочувственное, однако Паша не успел подыскать нужные слова. Неслышно подошёл боцман.

— Кончай загорать!

Зозуля в армии, наверное, старшиной служил, натренировался командовать!

— А ты, Смирнов, отложи шкрябку — и на верхотуру. Второй ждёт.

— Зачем?

— Ну молодёжь! Его второй помощник капитана вызывает, а он — «зачем». Пулей!

Лёшка отряхнул порыжевшую робу, побил об коленку шапочку с прозрачным козырьком, натянул на голову и отправился наверх.

Второй штурман, устойчиво расставив ноги, целился через окуляр секстана в солнце.

— Явился, — доложил о себе Лёшка, но второй, не шевельнувшись, довёл свою работу до конца и быстро скрылся в рубке.

Лёшка пошёл за ним. Второй проследовал в штурманскую, а Лёшка задержался в ходовой рубке.

Тишина, прохлада, безлюдье. Большие прямоугольные иллюминаторы опоясывали лобовую часть рубки от края до края. Было светло и чисто. Вся задняя переборка словно огромный пульт: сигнальные глазки, тумблеры, шкалы приборов, подвесная аппаратура.

Стрелки машинного телеграфа показывали «ПОЛНЫЙ». И вёл судно по заданному курсу автомат.

Лёшка приблизился к тумбе гирорулевого, коснулся пальцем чёрного колесика.

Оно называется штурвалом, хотя кажется игрушечным и совсем не похоже на большой обод со спицами и рукоятками, что стоит на паруснике в фильме «Дети капитана Гранта».

На полке под иллюминатором лежал большой морской бинокль. Лёшка взял его и вышел на крыло.

Горизонт волшебно раздвинулся, но и за новой далью не было ничего, кроме воды. Океан казался безжизненным, как, наверное, миллионы лет назад, когда на Земле ещё не народились ни рыбы, ни первые черви. Пройдут ещё тысячелетия, а океан останется океаном. Лёшка впервые как бы прикоснулся к Вечности и вздрогнул.

Ему опять почудилось, что он один в голубой пустыне, совершенно один. Нет ни судна, ни товарищей — никого. Живая, дышащая густая вода притягивала, манила, завораживала.

— Чисто? — спросили за спиной будничным голосом.

Лёшка вздрогнул и мгновенно обернулся.

— Явился!

Он выкрикнул это так, будто не он, Лёшка, пришёл по вызову второго помощника, а второй помощник явился к нему в безлюдном океане как спаситель.

Глаза второго сделались насмешливыми.

— Являются прекрасные феи и злые духи в сказках. Матросы, как солдаты, прибывают. «Матрос такой-то прибыл».

— Я ученик ещё, — совсем уже по-детски оправдался Лёшка.

— Вот и учись, ученик. Учись и докладывать и обстановку понимать. Видишь ведь: занят. Потерпи, не являйся под руку. Я ведь не зайчики ловил, а солнце. Знаешь для какой цели?

— Секстаном высоту светила определяют, а потом узнают, где находится судно.

— Верно! А ещё как можно определиться в море?

— По звёздам, маякам…

— В открытом море маяков нет. И звёзды не всегда видны.

— Тогда… — Лёшка запнулся.

— Самый точный способ местоопределения в океане — опрос местных жителей!.. — И второй сам заулыбался старой штурманской шутке. — Так, побалагурили — и довольно. Перейдём к делу… Алексей?

— Практикант Алексей Смирнов!

— А меня — Павел Павлович, сокращённо — Пал Палыч. Запомнишь?

— Конечно, Пал Палыч.

— И прекрасно. Главное — имя начальника — ты уже знаешь, а остальную морскую науку мы как-нибудь одолеем общими усилиями. Ежедневно ровно в восемнадцать ноль-ноль ко мне в каюту. Ясно, Алексей?

— Ясно.

— Далее. По сигналу тревоги надлежит тебе стоять здесь на правом крыле мостика. Задача: наблюдать и докладывать. И вообще, если взял в руки бинокль, то не любуйся безбрежной гладью, а наблюдай. Океан нельзя оставлять без присмотра. Знаешь, сколько под нами затонувших кораблей всех времён и народов? Сотни! А почему? — И опять в глазах второго смешливое выражение. — Потому, что не соблюдали ППСС — правила предупреждения столкновения судов. А это, Алексей, целая наука — как не столкнуться лоб в лоб в безграничном океанском просторе. Странно, но факт. И ржавчину очищать — наука. Иди учись! Боцман заждался тебя, Алексей. Жду в восемнадцать ноль-ноль.

— Есть, Пал Палыч!

С этого дня Лёшке стало не до капитана Гранта. Работа, учёба, работа, учёба.

«Море — это когда много воды», — объяснил когда-то трёхлетний Лёшка. Теперь он мог сказать:

«Океан — это когда много моря».

Теплоход «Ваганов» шёл по Атлантике десятые сутки. Десятые сутки только вода и небо, небо и вода.

Океан бесконечен, как матросская работа.

— Любопытно, — интригующе произнёс Кудров, искоса следя за капитаном, — куда нас пошлют из Японии?

Час назад получили радио — принять на Кубе сахар для Японии, выгрузка в Кобэ и Иокогаме.

До Кубы ещё двое суток, потом — разгрузка, погрузка, Панамский канал пройти, пересечь Тихий океан, стоянки в Японии, а Гену Кудрова уже интересует дальнейший путь!

Линейные суда ходят как междугородные автобусы: по строгому расписанию, определённому маршруту. Трамповые же — вроде грузовых такси: куда подвернётся груз. В голландский порт Роттердам — в Роттердам, в Монреаль — в Монреаль; зафрахтуют судно в Канаде для перевозки товара в Индию — пойдёт в Индию.

Сухогрузовой теплоход «Ваганов» работал как трамповое судно, и экипаж иногда по году не бывал дома, в Ленинграде. Такова моряцкая судьба, морская работа. И этот рейс планировался скромно: Ленинград — Куба — Ленинград. Теперь всё изменилось: Ленинград — Куба — Япония. А Япония на другом краю света…

— Всё же любопытно: куда потом? — гадал вслух Кудров. Он стоял у радиолокатора, держался для устойчивости за поручни, но смотрел не на экран, а на капитана. — Наверняка в Сингапур. Или в Коломбо?

— В Сингапур бы хорошо! — мечтательно сказал Пал Палыч. — В Коломбо — не знаю, не приходилось на Цейлон ходить.

— Красота! Но — задохнуться можно.

— Пойдём обратно, хлебнём жаркого и без Цейлона. Суэц закрыт. Африку огибать придётся.

— Смотря куда из Японии ещё погонят. Если в Новую Зеландию, например, то выгоднее идти в Европу вокруг Южной Америки, через Магелланов пролив. Верно? — Кудров беседовал со вторым, но смотрел на капитана. Тот — ноль внимания.

Лёшка мысленно представил карту земных полушарий и маршрут, проложенный четвёртым штурманом. Выходило полное кругосветное путешествие. Здорово! С первого раза — и кругосветка, да ещё с переходом через экватор!

— Заканчивай, — проходя мимо, бросил вполголоса Пал Палыч.

До конца вахты оставалось минут десять. Лёшка натирал мягкой фланелью и без того сверкающую золотом бронзовую рукоятку машинного телеграфа.

Отправляя Лёшку впервые на холодную вахту, боцман строго предупредил: «Не на прогулочную палубу идёшь — на капитанский мостик!»

Первые три часа вахты они провели на мостике вдвоём. Лёшка и Пал Палыч. Второй подробно знакомил ученика с оборудованием рулевой рубки и штурманской. Потом судно облетела весть о рейсе в Японию, и на верхотуре стало людно. Примчался Кудров, за ним третий штурман — готовить для капитана карты. Капитан долго раздумывал над ними. Теперь он сосредоточенно смотрел вдаль и молчал, как ни старался Кудров вызвать его на откровенность. Конечно же, капитан знал ещё какие-то важные подробности нового задания.

• Предыдущая
• 13/29
• Следующая