Переносная дверь - Холт Том - Страница 9

• Предыдущая
• 9/79
• Следующая

– О, Каз у нас очень милый, всегда из кожи вон лезет, что бы кому-нибудь помочь. Я ему передам, что карта вам понравилась.

Пол кивнул.

– Думаю, я вставлю ее в рамку.

Красавица по имени Трейси рассмеялась так, будто никогда не слышала ничего остроумнее.

– Я передам ему ваши слова, – пообещала она. – Его это порадует. Увидимся.

Прошло некоторое время, прежде чем Пол смог оторвать глаза от карты. А оторвав, обнаружил, что буквально пришпилен взглядом, полным чистейшего яда, взглядом, от которого кровь в жилах застыла бы даже у автобуса.

– Каз, – произнесла худая девушка. – И Рик. Приятно сознавать, что хотя бы один из нас тут прижился.

«Да ладно тебе, – хотелось сказать ему, – я же не виноват, что они хорошо ко мне отнеслись. А кроме того, этот Тэннер – распоследний сукин сын».

– Если хотите, я сделаю вам ксерокопию, – неловко сказал он вслух.

– "Думаю, я вставлю ее в рамку", – процитировала она. – Господи боже.

– Это была просто глупая шутка, – пробормотал он.

– А блондиночка как будто решила, что, наоборот, очень умная, – ответила худышка, произнеся слово «блондиночка» так, будто это худшее оскорбление в любом языке. – Вы как будто на всех тут сегодня впечатление произвели.

Именно в это мгновение Пол почувствовал тупую, тошнотворную тяжесть на дне желудка – ощущение, какое обычно испытываешь, обнаружив, что твой корабль медленно тонет, или что блестящий налет на асфальте на самом деле черный лед; потому что, когда она это сказала, первой его мыслью, что ему глубоко плевать, что там думают Каз, Рик и блондинка (как там ее зовут?), ведь совершенно очевидно, что он не «произвел впечатление» на единственного человека... Тут он осекся, но было уже слишком поздно: он уже признался самому себе, и никуда от этого не денешься. Вот черт!

Более того, он в ужасе вспомнил, что худая девушка умеет читать у него в голове, как в открытой книге. Многосерийный черт под чертовым соусом.

– Если вам нужна копия карты, просто скажите мне, ладно? – Он отвел взгляд. – Или, если хотите, можете сами ее отксерить, мне все равно.

– Спасибо, нет.

– Как знаете.

Сделав вид, что углубился в перебирание бумаг, он попытался вернуться к работе.

«Нужно отучиться от этой привычки, – сказал он самому себе, кладя в соответствующую стопку еще одно семнадцатое ноября. – Нужно отучиться от этой дурацкой привычки влюбляться так же рефлекторно, как кошка бьет лапой по бантику на веревочке. Ты раз за разом попадаешь в неловкое положение, хватит». Все было бы не так скверно, если хотя бы раз у него хватило смелости предпринять какие-то шаги, но смелости никогда не хватало. Бантик дергался, он бросался, промахивался и тут же впадал в панику, а после прятался под столом, пока опасность не минует. Жалкая личность.

Он еще об этом подумал. Приятно было бы считать, что есть хотя бы небольшой прогресс, что здесь понадобилось собеседование, последующее посещение паба и полдня в одном кабинете прежде, чем он сдался и прыгнул под колеса грузовика. Но в душе он знал, что сорвался, как только вошел в комнату и увидел, что она сидит за столом, а вполне возможно, даже еще раньше (хотя после собеседования был уверен, что никогда больше ее не увидит, а значит, ему ничего не грозит, поэтому на той стадии закрывать глаза на происходящее было много проще). «Ну что за наказание! – думал он. – Как бы мне хотелось, чтобы ничего такого со мной не случалось. Как будто мало мне всего остального!»

Где-то через час пришла Джулия и принесла еще кипу бумаги, на изготовление которой ушла, наверное, целая роща.

– Как вы тут справляетесь? – спросила она. – Работа продвигается?

Пол слабо улыбнулся. Свою долю он закончил несколько минут назад. Худая девушка барахталась, как слон в болоте.

– Это я все задерживаю, – сказала она, буравя Пола свирепым взглядом, словно хотела сказать «Даже не пытайся меня прикрывать». – Мне просто придется задержаться, вот и все.

Джулия покачала головой с оживлением намного большим, чем ранее.

– Так не пойдет, – сказала она. – Дверь запирается в четверть шестого, до этого времени все должны уйти. Не страшно, закончить можете и завтра. Или, – добавила она, поглядев на Пола, – вы можете присоединиться и сделать кое-что за нее. Думаю, не переутомитесь. Впрочем, как знаете, главное, чтобы рано или поздно все было сделано.

Она решительным шагом вышла, а у Пола возникло ощущение, что вот и еще один человек, на которого он не «произвел впечатления», хотя в данном случае не такая уж вселенская трагедия.

После ухода Джулии худышка вздохнула и подтолкнула к нему две трети своей груды с видом должника, отдающего судебному приставу обручальное кольцо покойной матери.

– Ну так валяйте, – сказала она. – Лучше вам это сделать, ведь я, кажется, ни на что не способна. Полагаю, вам набросят очки за прилежание или еще что-нибудь такое.

Пол пожал плечами.

– Все лучше, чем сидеть сложа руки, – мягко проговорил он. – Вы же сами слышали, что она сказала. Это не имеет значения.

– Конечно, не имеет. Для того, у кого все получается, – ответила худая девушка.

В ту ночь, после того, как он вернулся домой, разогрел консервированный овощной суп, высидел три подряд мыльных оперы и криминальное шоу, которые смотрел по черно-белому переносному телевизору (родители сочли этот телевизор слишком старым, чтобы брать его с собой во Флориду), Полу приснился еще один странный сон. Во сне он стоял на вершине горы и смотрел вниз в каменистую долину, где медленно продвигался по петляющей узкой тропе караван. Рядом с Полом стоял чемпион по теннису, в одной руке он держал меч, в другой – реактивную базуку.

– Придет время, – сообщил чемпион по теннису, – когда все это будет принадлежать тебе.

А Пол пробормотал что-то вроде:

– Ух ты! Это, право же, будет очень мило.

Тут чемпион по теннису превратился в чернявую худышку, которая сказала:

– Ну конечно, они не могли тебя не выбрать, ты ведь мужчина.

Полу так хотелось ей объяснить, что он вовсе не хочет быть повелителем вселенной и вообще ничем этого не заслужил, но на гору (разумеется, сложенную из миллионов и миллиардов компьютерных распечаток – и все громоздились на ее половине стола) поднялись два молодых человека в смешных викторианских сюртуках, и каждый хлопнул его по спине.

– Добро пожаловать в «Дж. В. Уэлс и Ко», – сказали они. – Мы всегда знали, что в один прекрасный день ты за нами придешь.

А потом один из них пристегнул его за ухо к солнцу длинным черным степлером, и зазвенел будильник.

– Итак, ты там уже три недели, – сказал Невилл, слизывая с усов пивную пену, – и все еще не знаешь, чем они на самом деле занимаются.

– Верно, – признал Пол.

– И целый день только тем и занят, что сортируешь по датам бессмысленные компьютерные распечатки?

– Да.

– И тебе за это платят?

Пол кивнул.

– Чушь собачья. – Невилл поболтал в стакане оставшиеся от полпинты последние четверть дюйма. – Ты сам-то понимаешь, насколько это странно?

Пол пожал плечами.

– Мне-то откуда знать? – горестно сказал он. – У меня ни когда раньше работы не было. Насколько я могу судить, везде одинаково, и это объясняет, почему мир в таком плачевном состоянии, в каком он, по всей очевидности, пребывает.

Покачав головой, Невилл выловил из хрустящего пакета последние крошки чипсов.

– Поверь моему слову, не все работы таковы. А твоя фирма определенно странная. Гораздо более странная, – поэтично добавил он, – чем пятнадцать белых мышей в кухонном блендере. Ты уж мне поверь.

Пол над этим подумал. Верно, у Невилла в таких делах больше опыта. Во-первых, он на целый год старше и в поте лица добывает себе хлеб насущный уже целых полгода, за которые успел побывать стажером у биржевого маклера, стажером риэлтора, служащим на бензоколонке, переворачивателем бургеров в оживленном «Макдоналдсе» в центре Лондона и независимым консультантом по программному обеспечению. Невилл повидал мир (ездил со школьной экскурсией в Амстердам, дважды в Испанию и раз с родителями в Грецию, а когда ему было семнадцать, целую неделю грузил картофель на Нормандских островах); он пережил удивительные приключения, ел незнакомую пищу под чужими небесами и имел множество возможностей изучать мириады обычаев человечества. А еще у него есть собственная машина и девушка. С другой стороны, его выгнали с тех четырех работ, откуда можно уволить, а это подразумевало, что он не отточил в совершенстве мастерство работать в коллективе и, возможно, не такой уж авторитет в сфере наемного труда, которым себя вообразил.

• Предыдущая
• 9/79
• Следующая