Выбери любимый жанр

Избранные произведения для детей - Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович - Страница 48

Изменить размер шрифта:

— Откуда это ты набрал травы? — удивился я. — Здесь такой травы не растет…

— А вот растет, барин. Избушка-то стояла; ну, от нее и пошла всякая трава… Это уж завсегда так бывает: где жилье, там и сорная трава растет. В горах-то сама она не растет, а за человеком придет… Сейчас видно, где стоянка была… Тоже и трава разная бывает, как все равно и люди… Одна трава сама идет и в гору, и под гору, а другая за человеком ползет.

Он выдернул из охапки несколько розовых цветов и показал мне.

— Вот этой травы здесь не было в третьем году, а теперь пришла, — объяснял он. — По ту сторону Урала ее много растет по степи, — татарским мылом называется. Ну, там-то она у себя дома и другой вид имеет: высокая, цветы больше, а здесь она какая-то захирелая. Трудно ей…

— Почему трудно?

— А как же? Вот ты устал в гору подниматься, и травка тоже устает… Она ведь тоже идет; ну, а тут ее и холодным ветром обдувает, и морозит, и водой горной смывает. По ту сторону перевала этой травы совсем нет. Немножко уж ей осталось идти… Лет через десять переберется, а там, как спустится с горы, опять укрепится.

— И много таких трав, которые идут через перевал?

— Есть достаточно… Только вот я не умею сказать, как они называются. Бродишь по горам, ну, и примечаешь: тут одна трава, там другая, третья… Степная трава сама по себе, горная трава сама по себе. У каждой свой предел… По ту сторону Урала ковыли, полынь, а здесь их нет.

— Как же трава через горы идет?

— Мудреное это дело, барин… Может быть, другая травка не одну сотню лет переваливает через горы. Где ветром семечко перенесет, где птичка поможет, где скотина, али человек… В гору-то ей, ох, как трудно подниматься! Ну, а под гору — живой рукой, потому вода сносит семечко. Точно человек, эта самая травка: под гору-то куда легче спускаться.

Охота поневоле способствовала развитию наблюдательности Артемия, хотя он и не мог назвать многих растений или называл их местными именами, как «татарское мыло». Меня этот разговор очень заинтересовал, и я внимательно рассматривал траву, принесенную Артемием.

Артемий приготовил чай, и мы долго сидели около огня. Кругом было уже темно. Горные ночи холодны. Время от времени Артемий подбрасывал в костер хворост и сухие сучья, и пламя вырывалось красными языками. Я улегся на приготовленную постель, прикрылся сверху охотничьим пальто и мечтал с открытыми глазами.

— Как речонка сегодня шумит, Артемий!..

— А это она от осенних дождей разыгралась, барин. Летом то пересыхает совсем, а теперь вот бурлит, точно настоящая река. Много таких речушек сбегает с перевала… Дальше-то вместе соберутся в озеро, а из озера уж настоящая река выбегает. Много таких горных озер и глубокие…

Где-то прокуковала кукушка. Артемий вслух считал кукованье и остановился на двенадцати.

— Еще осталось мне двенадцать годов жить, — заметил он. — Бабья примета…

— Ты веришь этой примете?

— Верить не верю, а бабы болтают… Ну, барин, пора и на боковую. И ты, поди, притомился за день-то. Утро вечера мудренее… Вот я тут на всю ночь топлива натаскал. Около огонька-то как-нибудь перебьемся, только бы дождь грешным делом не пошел.

Расположившись около огня, Артемий сейчас же заснул. Слышно было, как он ровно дышал. Я же лежал с открытыми глазами и мог только завидовать ему, потому что от сильного утомления, как говорится, сон был переломлен: хотелось спать, и что-то мешало. В голове целыми вереницами тянулись самые разнообразные мысли. Я смотрел на горевший огонь и прислушивался к шуму бурлившей в двух шагах речонки. Куда она бежит, эта горная светлая вода? С перевала она спустится в озеро, из озера выльется большой рекой, а там дальше попадет в Тобол, в Обь, в Северный Ледовитый океан. На этом пути вода много поработает: будет сносить песок и камни, будет подмывать берега, будет вертеть мельничные колеса, понесет на себе лодки и барки, будет поить людей и животных и кончит тем, что там, на севере, превратится в ледяные горы. Работа воды вообще громадная. В течение тысяч лет она превращает целые скалы в песок и глину, делает громадные наносы и вообще изменяет видимую поверхность земли.

Мне вообще что-то не спалось. Да и холодная эта осенняя ночь в горах. Около огня грелся один бок, а другой мерз. Нужно большую привычку, чтобы спать в такую ночь под открытым небом, и я долго поворачивался с боку на бок…

А безымянная речка все говорила и говорила… Я вслушиваюсь в ее шепот, и вот мне кажется, что я начинаю разбирать отдельные слова.

— Скорее, скорее… — казалось, шептала вода, журча по камням. — Ах, как далеко мне бежать! Нужно торопиться… Скоро наступит зима, и можно замерзнуть где-нибудь на дороге. Скорее, скорее… Я уже не в первый раз делаю этот путь. Добегу до моря, потом поднимусь кверху туманом, соберусь в тучи и вернусь опять сюда дождем или снегом. Ведь я везде нужна: без меня все бы умерло. Ах, скорее, скорее!..

— А я здесь полежу, пока ты путешествуешь, — лениво ответил большой камень, обросший лишайником. — Мне и здесь хорошо…

— Ах ты, лежебок, лежебок!.. Вот погоди, как-нибудь весной я тебя скачу под гору! — бормотала вода. — Я уже много таких камней стащила вниз… Смешно даже смотреть, как тяжелые увальни кубарем летят под гору. Пока до свидания!.. Скорее, скорее!..

— Мне эта вода много неприятностей наделала, — проговорило усталым голосом татарское мыло.

— И мне тоже… — тоненькими голосами ответили какие-то зеленые травки.

— Я давно иду оттуда, из степи… — рассказывало татарское мыло. — Там у меня был хороший друг — ветер. Он разносил мое семя во все стороны. Да… А как я добрался до гор, и пошли неприятности. Вот уже больше пятидесяти лет взбираюсь на перевал и не могу дойти. По нескольку лет иногда торчу на одном месте, а то и назад приходится спускаться. А все вода: то корни у меня подмоет, то все семя унесет под гору… Вообще очень трудно, господа!

— Трудно, трудно, — ответила зеленая травка. — У тебя и вид такой усталый. Впрочем, когда переберешься туда, через горы, там отдохнешь.

— Когда-то еще переберусь, братцы!.. — ворчало татарское мыло. — А вы куда?

— Мы тоже на ту сторону перебираемся помаленьку… Ах, как трудно!.. Только бы перебраться… Там, говорят, очень хорошо.

— Где это хорошо? — спросил худенький желтый цветочек, спрятавшийся меж камнями.

— А по ту сторону гор…

— Ну, я оттуда иду и могу сказать, что не особенно-то… Я едва перелез через горы.

— А далеко еще до вершины?

— Порядочно… Я не один шел, да другие отстали на полдороге.

Тут все заговорили разом, так что я не мог разобрать, в чем дело. Больше всех волновалось татарское мыло.

— Не верьте ему! — повторяло оно с особенным азартом. — Я знаю, там хорошо… Иначе не стоило идти так далеко.

— Вот увидим… Да, увидим! — шептала скромная зеленая травка. — Недаром говорится, что там хорошо, где нас нет. Уж пошли, так нужно идти… Мы не какая-нибудь сорная трава, которой все равно, где ни расти. У нас своя дорога… да! А там увидим, что будет…

— А как у вас там, в степи? — спрашивал в свою очередь желтый цветочек.

— Ничего… Как кому, — кто что ищет…

— Мне бы где-нибудь около болота поселиться, — мечтал вслух желтый цветочек. — Я люблю сырые места…

— Ну, в степи тебе, пожалуй, трудно придется, потому что там мало воды. Там больше солонцы, а на них растут только ковыль да полынь… Впрочем, эти желтые цветы везде проберутся. Довольно нахальный народ…

Последнее замечание вызвало горячий спор, так, что я даже проснулся. Да, все это был сон, но сон очень правдивый. Уже светало. Вершина горы была закутана густой мглой. Огонь погас, и я чувствовал, что продрог до костей.

— Артемий, вставай!..

Опять весело загорелся огонь. Артемий вскипятил воду в чайнике. Мы на скорую руку выпили по стакану чаю и отправились на перевал — оставалась всего какая-нибудь верста. Правда, приходилось карабкаться порядочно, обходить большие камни и вообще преодолевать большие препятствия.

Перейти на страницу: