Конунг. Властитель и раб - Холт Коре - Страница 38

• Предыдущая
• 38/88
• Следующая

В следующий раз стражник смог сообщить, что конунг занят, нужно написать письма, но если ярл подождет, то, уверил посыльный, конунг выкроит время приветствовать его. Сообщение было не вполне ясным. Но ярл закалился в стольких передрягах, – хотя и не во всех снискал себе славу. Он продолжал стоять на дворе. Шел дождь. Была осень. Абильгунда сидела подле него на бревне, принесенном ярлом под покровом ночи. Она молчала, прислонив голову к его колену.

Вдруг выбегают двое стражников и зовут ярла внутрь, он бредет по ступеням, позади Абильгунда. Ее оттесняют в сторону. Стража выталкивает ее на двор. У огня сидит конунг, поднимает глаза, когда заходит конунгов брат, встает и приглашает его ближе к огню. Они встречаются, муж с мужем. Но не брат с братом.

Конунг зовет, и множество народу высыпает к очагу. Конунг приглашает всех садиться, сейчас внесут пиво и мы славно проведем время. С одной стороны от конунга сидит Эйрик. С другой я.

Ни единого дурного слова не произнесено между ними, да и добрых мало. Сверрир поднимается и в своей скупой манере рассказывает о событиях в Уплёнде: о людях Магнуса, которые были проучены и убегали так, что подошвы раскалились, о серебре в поясах и добром оружии, привезенном сюда через Доврские горы.

Садится. Никогда конунг Сверрир не говорил цветистых фраз, описывая собственные подвиги.

Ярл молчит. Ему никогда не быть конунгом Норвегии.

Той же осенью мы отбили Нидарос.

Мы провели в Нидаросе наступившую зиму, и нам было не до отдыха. Конунг сполна расплатился серебром с каждым корабельным мастером к северу от Доврских гор, бонды возили лес, закопченные кузнецы не разгибались над наковальнями с утра до позднего вечера. К нашей величайшей досаде мы не знали, где Магнус – в Бьёргюне или Вике, в Конунгахелле или на юге, в стране данов. Когда Магнус захватил Нидарос, ему удалось изловить многих лазутчиков конунга Сверрира, – он отрубил им руки, заставил говорить, вырвал с корнем вражеских соглядатаев, как лодочный киль распарывает надвое рыбацкую сеть. Тогда пришел Симон.

Поджарый и храбрый Симон, неказистый на вид и не всегда честнейший друг конунга Сверрира. Ни единожды втайне велись беседы между Симоном и Эйриком, после того как Эйрик выдержал испытание Божьим судом. Часто сходились лицом к лицу Сверрир и Симон: два колких взгляда, и никто не хотел опустить глаза первым. Сверрир доверял Симону не более, чем многим другим своим врагам. Если бы не одно исключение: ненависть Симона к конунгу Магнусу и всей его шайке была столь пламенной, что в своей откровенности он представал прекрасным, как пресвятая дева, улыбающаяся нам с небес.

Теперь Симон пришел к конунгу. После бесславной осенней битвы Эйрика, так презренно оборонявшего Нидарос, Симону не было нужды ходить в его друзьях. Симон вызывается пробраться сквозь зимнюю мглу по горам и долам в Бьёргюн и шпионить за конунгом Магнусом. Или, если нужно, следовать за Магнусом по пятам, выслеживать, как охотник, и вернуться с самым дорогим – знанием, положить его на стол конунгу, не требуя награды.

Конунг говорит «да», обсуждает это со мною. Мы сходимся на том, что Симон или останется жив, или умрет. Умри он, мы не будем скорбеть, а коли останется жив, вернется сюда, увидев больше, чем любой другой.

Симон сбривает бороду и велит Халльгейр-знахарка исцарапать ему лицо тупым ножом. Свежие шрамы делают его неузнаваемым даже для своих. Теперь он один из множества несчастных, попавшихся в руки к конунгу Сверриру, – изуродованный за нежелание выложить то, что, по мнению конунга, он знал. Поэтому он идет к конунгу Магнусу в поисках защиты и помощи. Симон не проронил ни звука, пока Халльгейр полосовала его. Я сидел рядом, не без удовольствия наблюдая за мучениями Симона. Думаю, Халльгейр – золотые руки – могла бы сделать это быстро, но нарочно тянула время. Кровь капает в миску. Она разводит кожу в стороны, чтобы увеличить шрамы, мажет горячей смолой, Симон кричит. Теперь он неузнаваем. Конунг говорит с улыбкой, которую можно считать дружелюбной: – Ты доставил мне так много радостей, Симон. И эта не меньшая из них.

Мой отец Эйнар Мудрый оказывает Симону честь, благословляя его на дорогу. Отец говорит:

– Я благословлял многих, и это помогало, но не уверен, что именно это всегда было главным, что помогало.

Симон из монастыря на Селье получает и серебро. Я слышал – и знаю, что тот, кто смажет монеты жиром и проглотит их, если они без острых краев, потом увидит свое серебро вновь, – порывшись в отхожем месте и претерпев муки, без которых не обойтись, если носишь свое богатство в себе.

Мы не знаем, увидим ли когда-нибудь Симона вновь.

Конунг Магнус взял заложников, покидая Нидарос. Одним из них был тот, кто долго набивался в отцы конунгу, Унас из Киркьюбё.

Но Симон возвращается.

Ранней весной Симон вновь в Нидаросе, теперь без серебра. Он объявляется в покое конунга не без гордости, и признаем, йомфру Кристин: он заслуживает всех доставшихся ему похвал. Тайные сведения, принесенные им, такого рода, что только я присутствую вместе с конунгом при рассказе. Он был в Бьёргюне. Магнус там. Симон был у Магнуса и говорил с ним. Не с глазу на глаз, но в присутствии людей. Симон пожелал конунгу Магнусу удачи в новой войне со Сверриром. Симон знает, что на стапелях в Бьёргюне строятся новые корабли. И захваченные в Нидаросе корабли конунга Сверрира тоже чинят. Людей сгоняют и заставляют упражняться с оружием. Собирают серебро – Симон смеется – и приводят коней из округи. У конунга Магнуса большие запасы зерна.

В Бьёргюне находятся и заложники, пригнанные конунгом Магнусом из Нидароса. Среди них Унас.

– Но, – говорит Симон, – это одна сторона того, что я видел.

А вот другая.

Конунг Магнус и его люди справляли Рождество в Бьёргюне. Дружина и ближние конунга пили мед, а рядовые воины нет. Им досталось пиво, чуть крепче, чем в будни, мясо в мисках и служанки, с готовностью носившие угощение, но еще охотнее взвалившие на себя иную ношу. Однако же не мед. И вмиг между знатными дружинниками и воинами простыми разгорелась перепалка.

Захмелевший Магнус, в чересчур короткой рубахе, сорванной с женщины, имени которой он, возможно, даже не знал, – должен под дождем носиться по улицам и разнимать собственное войско. Люди не слушаются. Воины нападают на хирдманов. Последние укрываются в Гильдейском доме. Воины приносят огня и хотят поджечь дом. Хирдманы вышибают дверь, выворачивают камни из коптильной печи и швыряют в темноте в пьяную толпу. В кого-то попали. Один человек умирает. Приходит конунг – уже в плаще, сорванном с одного из стражников, который тоже пьян и чуть было не влепил конунгу оплеуху. Голос конунга Магнуса посреди шума! Но что такое голос конунга Магнуса? Птичий писк в бурю, кашель из раненого горла. Это не раскатистый гром конунга Сверрира, останавливающий камень на лету и обращающий его против бросавшего. Магнус прыгает на одной ноге – так гласит молва, – потому что какой-то воин наступил ему на пальцы. Пришел Орм Конунгов Брат. Зарубил двоих, а третьего задушил. После этого в Бьёргюне стало тихо.

Приговоренные к повешению – каждый пятнадцатый из отряда, затеявшего побоище, – перед казнью говорили мало. Но с наступлением нового года многие из людей конунга Магнуса по ночам убегали.

Конунг Сверрир спрашивает Симона:

– Тебе нужно серебра?

Оба смеются, я тоже, Симон говорит:

– Я никогда не презирал земных благ, но все же думаю, что ненависть во мне сильнее тяги к богатству.

Мы соглашаемся.

– Возможно, ты однажды все-таки станешь епископом? – говорит конунг.

Симон улыбается. Даже червь бывает чувствительным.

Я забыл рассказать, йомфру Кристин, как однорукие близнецы Торгрим и Томас поплатились за то, что помогали конунгу Магнусу, захватившему Нидарос. Они копили в себе желчь, ибо меч конунга Сверрира в свое время покарал их. И помогали грузить на корабли награбленное добро, получив в награду пару платьев. Но Сверрир вернулся.

• Предыдущая
• 38/88
• Следующая