Остров дьявола - Шевцов Иван Михайлович - Страница 54
- Предыдущая
- 54/82
- Следующая
Прием был старый, затасканный, набивший оскомину. Макс знал, что западной пропаганде ничего не стоит любого уголовника или просто подонка окрестить известным ученым, писателем, выдать за "правозащитника" и засорять его именем все терпящий, беззащитный эфир. Мысли его опять обращались к Кэтрин, покинувшей по его совету Остров месяц тому назад. Этот месяц показался Максу бесконечно долгим, каждый день был равен месяцу, ибо каждый день он думал о Кэтрин с никогда прежде не испытываемой нежностью. Особенно были мучительны первые двадцать дней, пока он не получил сообщение о ее благополучном прибытии к месту. Мысль о том, что Кэтрин сейчас в безопасности, успокаивала, и в то же время думы о ней досаждали, размагничивали волю и отвлекали от того главного, чем он сейчас жил, во имя чего находился здесь, на Острове, постоянно, ежеминутно балансируя на острие бритвы. Ведь он отлично понимал, что судьба разведчика зависит не только от него самого, но во многом от связанных с ним по службе коллег, за действия которых он не может поручиться. Ошибка, промах, а то и преднамеренное предательство одного из них может стоить жизни десятку другим, опытным, осмотрительным сотрудникам органов безопасности. Особенно опасны были изменники-перебежчики.
В это время по телефону позвонил Мариан Кочубинский. В голосе его слышалась взволнованность, твердая воля и сознание должностного долга. Извинившись за беспокойство в нерабочее время, он доложил, чеканя слова:
- Моими людьми задержан нелегально проникший на Остров французский гражданин, некто Эдмон Дюкан. Он выдает себя за ученого из какого-то института. Доктор Дикс, который будучи на конной прогулке, повстречал незваного господина, когда его задержали мои люди, просил передать его вам.
Сообщение это Макс воспринял, как удар грома среди ясного неба. А ведь он предполагал возможность появления Эдмона на Острове. Предполагал, ожидал, и тем не менее был крайне поражен. "Безумец, как это не кстати", - мысленно произнес он, а вслух, после некоторой паузы, сказал спокойным ровным голосом:
- Хорошо. Проводите его ко мне. Да, да, на квартиру, лично вы.
Встретиться на квартире было естественно: в выходные и праздничные дни вход в служебный корпус опечатывали и заходить туда без чрезвычайной нужды не разрешалось. Макс встал и сделал несколько шагов по кабинету, стараясь оправиться от неожиданно упавшего на его плечи нелегкого груза, - нужно было собраться с мыслями. Конечно же Эдмон узнает его, поэтому лучше самому сразу открыться. Он знал прежнего Эдмона Дюкана - пламенного, взрывчатого и бесшабашного, как стихия. Каков он сейчас, как поведет себя, хватит ли у него мудрости и выдержки? Ведь он может, сам того не желая, выдать его. Макса, и провалить тем самым так хорошо годами отработанное дело, сорвать серьезный замысел, подготовленный с такой тщательностью и неимоверными усилиями ума, воли, профессионального опыта. Он попробовал стать на место Эдмона, спрашивая самого себя: "Что подумает Эдмон обо мне в первые минуты встречи? Подумает, что я - перебежчик, что я за одно с Диксом, что я его подручный. Надо как-то сразу дать ему понять, что это не так, что я ему друг, что я не с Диксом и не с янки. Напрямую открыться нельзя, надо намеком, но убедительным, чтоб он мог поверить".
А медлить нельзя: с минуты на минуту должен появиться Кочубинский со своим пленником. Макс надел темные очки. Он испытывал все нарастающее чувство волнения и не оттого, что Эдмон может нечаянно рассекретить его с неминуемо трагическими последствиями. Нет, эта мысль вдруг отошла на задний план, уступив место другому чувству, которое возникало из давних лет, из туманных глубин прошедшего, трогательного, как сны детства, и с ней ярким и чудным видением являлся образ красивого юноши с бульваров оккупированного фашистами Парижа - беззаветного в своем мятежном бесстрашии, поэта и воина, овеянного пороховым дымом романтики Эдмона Дюкана - товарища, друга, брата. Как было бы прекрасно встретиться с ним после долгой разлуки на свободной польской земле, где пролито столько крови в битве со злом. Но судьбе было угодно свести их здесь, на кухне дьявола в самое неподходящее время. И вот он - легкий стук в дверь, и напряженный, неестественно голос Макса в ответ:
- Да-да, войдите!
Первым переступил порог невысокий кругленький человек, одетый в серый потертый костюм и кирпичного цвета берет, с огненным, до боли знакомым взглядом по-детски доверчивых глаз. От этого взгляда Максу сделалось не по себе, что-то вздрогнуло в нем, оборвалось, и он уставился темными очками поверх кирпичного берета на Кочубинского, который с преувеличенным выражением достоинства и долга доложил:
- Как было приказано… задержанный Эдмон Дюкан… Вот его документы, книги, фотоаппарат. При нем есть доллары. Оружия ни огнестрельного ни холодного, окромя вот этого перочинного ножика не оказалось. Куда прикажите?
- Отнеси в кабинет, - негромко и мрачновато ответил Макс и легким дружеским жестом руки предложил Эдмону следовать за Кочубинским, который неуклюже, двумя руками держал у себя на груди перечисленные им вещи задержанного. Положив все это на журнальный столик, заваленный свежими газетами, только что просмотренными Максом, Кочубинский выпрямился перед своим начальником с преувеличенной собачьей преданностью, ожидая дальнейших указаний. - Вы свободны, Мариан. Будьте у себя, я позову, - сказал Макс и проводил Кочубинского до входной двери.
С трудом сдерживая волнение, он возвратился в свой кабинет. Эдмон стоял на прежнем месте в нетерпеливо выжидательной позе. Макс снял очки, положил их на столик рядом с вещами Дюкана и, круто повернувшись к нему, протянул обе руки со словами:
- А теперь, когда мы остались одни, здравствуй, Эдмон, здравствуй дорогой мой друг юности.
Он обхватил Эдмона двумя руками и прижал к груди, не отпуская и вполголоса говоря:
- Безумец, непослушный мальчишка, что ты наделал. Бесшабашная твоя голова. - Говорил и чувствовал, что Эдмон не узнает его, что он растерян и опрокинут.
Почти насильно Макс усадил в кресло все еще пребывающего в смятении друга партизанской юности и сел напротив него. С минуту Эдмон молча и с лихорадочным нетерпением всматривался в Макса, напрягая память. Наконец лицо его озарила вспышка удивления и радости, он приоткрыл рот, и, казалось, сейчас из уст его вырвется вулкан восторга, но он лишь полушепотом, все еще сдерживаемый сомнением, выдавил:
- Вальтер?
- Цысс, - Веземан приложил пальцы к губам и заговорщицки осмотрелся. - Вальтер был там. Здесь Макс Веземан. Прежде всего запомни: мы незнакомы, мы никогда не встречались. Понял? Будь осторожен и выдержан. И помни - я твой друг. - Эдмон точно на иголках заерзал в кресле, сделал попытку встать, хотел что-то сказать, но Макс властным жестом осадил его, продолжая: - У нас мало времени. Слушай меня внимательно и не задавай вопросов. Я знал о твоем намерении попасть сюда, в это змеиное логово, знаю, что тебя здесь интересует. Все это ты получишь в свое время. Но не здесь. Я сам отыщу тебя, сам, понимаешь? Ты поступил очень опрометчиво.
- Но ведь доктор Дикс, которого я встретил сегодня, это же Хассель! - сумел-таки вклиниться Эдмон, - тот самый, что в замке графа, под Беловиром…
- Да, да, тот самый, - быстро подтвердил Макс, - в замке графа Кочубинского. А человек, который тебя сейчас проводил ко мне - сын графа Мариан Кочубинский. Ты разговаривал с Диксом?
- Да, накоротке. Я представился ему ученым, этнографом, интересующимся племенем индейцев маско-пирус. Он не проявил ко мне никакого интереса и посоветовал немедленно убираться отсюда.
- На чем? Как ты сюда прибыл?
Эдмон не успел ответить: помешал телефонный звонок. Макс взял трубку. Звонил Левитжер.
- Мистер Веземан, почему я случайно узнаю о появлении на Острове лазутчика с французским паспортом? Почему не докладываете? - Тон Левитжера недовольный, с нотками раздражения.
- Я сейчас выясняю личность задержанного.
- Нечего выяснять. Личность известная.
- Предыдущая
- 54/82
- Следующая
