Комната убийств - Джеймс Филлис Дороти - Страница 3

• Предыдущая
• 3/95
• Следующая

— Вряд ли, — сказал Дэлглиш. — Она родилась сто восемь лет назад. Какие у тебя есть основания считать это преступление типичным для того времени? Ревнивый муж, молодой любовник, рабская покорность зову плоти. Такое могло случиться пятьдесят, сто лет назад. Такое может случиться сегодня.

— Нет, не точь-в-точь. Во-первых, пятьюдесятью годами раньше ей не суждено было работать в Сити. Вряд ли бы она встретила Байуотерза. А сегодня она, конечно, могла бы найти применение своему уму и упорядочить бурлящее воображение, пойдя в университет. Возможно, ее ждали бы успех и процветание. Мне она видится сочинительницей любовных романов. Эдит, вне всякого сомнения, не стала бы женой Перси Томпсона, а пойди она на убийство — сегодняшние психиатры нашли бы этому объяснение. Нынешние присяжные иначе относятся к внебрачным связям, a судья не пошел бы на поводу у собственного предубеждения против замужней женщины, которая заводит любовников восемью годами моложе себя. Присяжные образца 1922 года такое предубеждение, несомненно, разделяли.

Дэлглиш молчал. Ему было одиннадцать лет, когда он прочитал об этой обезумевшей, одурманенной наркотиками женщине, которую к месту казни пришлось почти волочить. С тех пор воспоминание об этом деле свернувшейся змеей лежало в глубине его памяти. Бедный Перси Томпсон не заслуживал смерти, но кто заслуживает участи его вдовы? Что за страдания выпали на ее долю в эти последние дни, в камере для приговоренных, когда она осознала наконец — снаружи есть иной мир и он еще опаснее ее фантазий? В нем существуют люди, которые в назначенный день и назначенный час извлекут ее на свет и, руководствуясь решением суда, свернут ей шею. Хотя он был тогда всего лишь мальчиком, его отношение к смертной казни уже начинало формироваться, и этот случай упрочил его аболиционизм. Можно ли было действовать тоньше, убедительнее, чтобы в его душе зародилась и все глубже пускала корни эта невысказанная вера в необходимость подчинения неистовых страстей воле, в опасность, которую может таить в себе всепоглощающая любовь, в то, что цена порой оказывается слишком высокой? Не этому ли его, только начинающего службу в отделе уголовного розыска, учил бывалый сержант полиции, который теперь давным-давно на пенсии? «Приводящие к убийству мотивы состоят из четырех элементов: любовь, похоть, корысть и ненависть. Парень, тебе будут говорить, что самая опасная — ненависть. Не верь этому. Самая опасная — любовь».

Дэлглиш решительно пресек дальнейшие размышления о деле Томпсона-Байуотерза и опять переключился на Акройда.

— Следующее дело — самое интересное из всех, мною найденных. Оно до сих пор не разгадано, полно очаровательных подтасовок и совершенно типично для тридцатых. Не могло произойти ни в какое другое время — по крайней мере в таком виде. Полагаю, ты о нем знаешь. Это дело Уоллеса. О нем много писали. У Дюпейна есть все материалы.

— Его как-то включили в программу подготовительных курсов в Брамсхилле. Незадолго до этого я стал инспектором. Оно использовалось в качестве примера «как не надо проводить расследование». Правда, не думаю, что это дело и теперь там изучается. Они нашли что-нибудь посвежее, позлободневнее. Им есть из чего выбрать.

— Значит, тебе известны обстоятельства?

Разочарование Акройда было столь явным, что казалось невозможным не пойти навстречу его капризам.

— Напомни мне.

— Год тысяча девятьсот тридцать первый. Япония вторглась в Маньчжурию; Испания провозгласила себя республикой; Индию сотрясали восстания, а Канпур был затоплен волной насилия, вызванной межобщинными конфликтами, величайшими за всю историю страны; умерли Анна Павлова и Томас Эдисон; профессор Огюст Пикар стал первым человеком, достигшим стратосферы на воздушном шаре. Такова была обстановка в мире. А у нас вернулось в результате октябрьских выборов новое коалиционное правительство, сэр Освальд Мосли завершил формирование своей Новой партии, и два миллиона семьсот пятьдесят тысяч человек оказались без работы. Невеселый был год. Видишь, Адам, я провел целое исследование. Ты впечатлен?

— Весьма. Возможности твоей памяти беспредельны. Только я не вижу связи с подлинно английским убийством в пригороде Ливерпуля.

— Расширяю контекст. Хотя я могу и не воспользоваться этим, когда начну писать. Мне продолжать? Я тебя не утомляю?

— Будь добр. И ты меня не утомляешь.

— Даты: девятнадцатое и двадцатое января, понедельник и вторник. Предполагаемый убийца: Уильям Герберт Уоллес, пятидесяти двух лет, страховой агент в «Пруденшл компани». Носит очки, сутуловат. Этот ничем не примечательный человек проживает со своей женой Джулией по адресу: Энфилд, Уолвертон-стрит, 29. Он дни напролет ходит от одного дома к другому и собирает деньги за страховки. Шиллинг здесь, шиллинг там, а вокруг — дождливый день, а впереди — неизбежный конец. Типично для того времени. Тебе может едва хватать на еду, но ты все равно каждую неделю по чуть-чуть откладываешь, чтобы хватило на достойные похороны. Ты можешь прозябать в нищете, однако в конце устроишь по крайней мере некое представление, а не марш-бросок до ближайшего крематория, откуда надо выкатиться через пятнадцать минут, не то родственники следующего усопшего начнут ломиться в дверь. Жена Джулия, пятидесяти двух лет. У нее ласковое лицо. В жизни преуспела немного больше — она хорошая пианистка. Уоллес играл на скрипке, и они иногда вместе музицировали. Это происходило в гостиной, выходящей окнами на улицу. Судя по всему, играл он так себе. Если во время исполнения муж начинал слишком страстно пиликать, то появлялся мотив для убийства. Только с другой жертвой. Тем не менее они считались любящей парой, но кто знает? Я не отвлекаю тебя от дороги?

Дэлглиш вспомнил, что Акройд, сам водить не умевший, во время езды всегда нервничал.

— Ничуть.

— Мы приближаемся к вечеру девятнадцатого января. Уоллес увлекался шахматами и должен был играть в Центральном шахматном клубе, члены которого по понедельникам и четвергам собирались в одном из кафе в центре города. В тот понедельник ему туда позвонили. Взявшая трубку официантка подозвала организатора, Самуэля Беати, чтобы тот ответил. Сообщив, что Уоллес должен сегодня играть и что его еще нет, Беати посоветовал перезвонить. Звонивший сказал, что не сможет, так как сегодня у его девушки день рождения, ей исполнился двадцать один год, и не мог бы Уоллес зайти завтра в половине седьмого, чтобы обсудить деловое предложение. Он назвался P.M. Куолтроу и оставил адрес: Мозли-хилл, Менлав-Гарденз-Ист, 25. Важно и интересно следующее — у того человека не сразу получилось дозвониться — то ли в самом деле, то ли он это разыграл. В результате телефонистка запомнила время звонка: двадцать минут восьмого.

А на следующий день Уоллес отправился на поиски Менлав-Гарденз-Ист, которой, как ты уже знаешь, не существует в природе. До района Менлав-Гарденз ему пришлось ехать на трех трамваях. Поиски заняли около получаса, он спрашивал дорогу как минимум у четверых, в том числе у полисмена. В конце концов Уоллес отступился и поехал домой. Соседи собирались уходить, когда услышали, что в дверь черного хода в доме двадцать девять кто-то стучит. Они пошли выяснить, в чем дело, и увидели Уоллеса, сообщившего, что он не может попасть внутрь. Он при них сделал еще одну попытку, и на этот раз дверная ручка повернулась. Они вошли втроем. Тело Джулии Уоллес лежало в той самой комнате, на коврике у камина, лицом вниз, а окровавленный макинтош Уоллеса валялся рядом. Она была забита насмерть. Ей раздробили череп, с неистовой силой нанеся одиннадцать ударов.

Уоллеса арестовали второго февраля, в понедельник, через тринадцать дней после убийства. Все улики были косвенными, кровь на одежде не обнаружили, орудие убийства пропало. Вещественного доказательства, указывающего на его причастность, не существовало. Улики, что интересно, могли усилить позицию как обвинения, так и защиты — смотря с какой стороны подойти. В кафе звонили из телефонной будки на Уолвертон-стрит в тот момент, когда Уоллес мог там проходить. Следует ли отсюда, что звонил он сам или там его поджидал убийца, желавший удостовериться, что Уоллес идет в клуб? С точки зрения полиции, спокойствие мужа было противоестественным. Во время дознания он сидел на кухне и гладил лежавшую у него на коленях кошку. Его мало заботило происходящее, или он был стоиком и умел не выказывать собственные чувства? А эти неоднократные попытки выяснить дорогу? Уоллес предпринял их ради укрепления своего алиби или он просто был добросовестным агентом, старающимся не упустить выгодную сделку и не склонным быстро сдаваться?

• Предыдущая
• 3/95
• Следующая