Голубая книга сказок кота Мурлыки - Эме Марсель - Страница 22

• Предыдущая
• 22/26
• Следующая

— А огонь и дым из ноздрей? — удивилась Маринетта.

— Да это солдат просто курил трубку.

Конь оказался прав, в чем они очень скоро убедились, когда чуть дальше развешивавшая на заборе белье крестьянка подтвердила, что видела солдата, который ехал на совершенно измученном баране.

— Я как раз полоскала в речке белье, когда они свернули на Голубую дорогу. Смотреть было больно: бедный баран еле тащил в гору этого детину, а тот еще подгонял его и лупил кулаком по голове.

Услышав этот печальный рассказ, девочки едва не расплакались, да и селезень разволновался не меньше. Только конь, видавший на войне еще и не такое, сохранил спокойствие и спросил у крестьянки:

— А далеко ли еще до той Голубой дороги, по которой они поехали?

— Это на другом конце села, сами вы, пожалуй, не найдете. Надо бы кого-нибудь в проводники.

В это время из-за угла дома показался ее сын, мальчуган лет пяти, который тянул за веревочку красивую игрушечную лошадку на колесах. Он с завистью смотрел на девочек, сидевших на самом настоящем, большом — не то что у него — коне.

— Жюль, — сказала ему мать, — проводи-ка их до Голубой дороги.

— Ладно, мамочка, — ответил мальчуган и, не расставаясь со своей лошадкой, вышел со двора.

— Готов поспорить, — сказал ему вороной, — что ты был бы не прочь забраться мне на спину?

Жюль покраснел — конечно, он только об этом и мечтал. Маринетта уступила ему место и взялась везти на веревочке его лошадку, чтобы она тоже прогулялась. Дельфина усадила проводника перед собой и крепко обхватила его руками. Конь шел ровным и тихим шагом, так что Дельфина успела рассказать Жюлю грустную историю, приключившуюся с бараном. Жюль очень растрогался, он от всей души желал друзьям успеха и даже вызвался помогать им, сказав, что они могут рассчитывать на него и его деревянную лошадку. Ради спасения невинного существа они оба готовы на любые подвиги.

Ну, а Маринетта шагала впереди и тянула за собой лошадку, на которой устроился селезень. Когда же наконец они добрались до круто спускавшейся под гору Голубой дороги, Маринетта увидела внизу барана, привязанного у изгороди трактира. Она чуть не вскрикнула от радости, и селезень вместе с нею, но, приглядевшись, оба решили, что это вовсе не их друг. Ничего похожего: тот баран, внизу, был совсем хилый и щуплый.

— Нет, — вздохнула Маринетта, — это не наш.

И остановилась, поджидая спутников. А селезень взгромоздился на голову деревянной лошадки, чтобы получше разглядеть трактир и двор. И вдруг ему показалось, что на шее у того барана что-то поблескивает — уж не сабля ли? Селезень запрыгал и закричал так, что чуть не свалился с лошадки:

— Это он! Это наш баран! Говорю вам, наш!

Но ему не поверили. Конечно, он ошибся: это чужой баран, он же совсем маленький.

— Да как вы не понимаете, — сказал тогда селезень в сердцах, — новый хозяин постриг его, прекрасной курчавой шерсти больше нет, поэтому он и кажется не больше ягненка. Солдат, верно, продал шерсть, чтобы выпить в трактире.

— Ей-богу, верно! — воскликнул вороной. — Сегодня утром у него в кармане не было ни гроша, и не думаю, чтоб ему дали вина в кредит. Да я должен был сразу догадаться, что мы найдем его в первом же трактире, уж я-то знаю этого пьянчугу. И все-таки надо бы убедиться, точно ли это наш баран.

Что ж, долго ждать не пришлось, баран сам его убедил: он увидел, кто стоит на горе, и не замедлил сообщить Дельфине и Маринетте, что узнал их. «Это я, ваш баран!» — прокричал он несколько раз подряд, в то же время знаками показывая им, чтобы были осторожны. После третьего возгласа на пороге трактира показался солдат. Видно, вышел посмотреть, что стряслось. Погрозив барану кулаком, он снова скрылся. К счастью, он не додумался взглянуть на гору, иначе непременно узнал бы вороного — не так уж далеко до него было — и заподозрил неладное. Впрочем, он успел изрядно хлебнуть, так что в глазах у него уже туманилось.

— Вот оно что, — сказал селезень. — За бараном следят в оба. Это усложняет дело.

— А что ты задумал? — спросил конь.

— Что задумал? Да просто потихоньку отвязать барана и отвести домой. Я сейчас и собираюсь поступить именно так.

— Боюсь, у тебя ничего не выйдет, — сказал вороной. — А даже если получится, думаешь, баран будет спасен? Да как только солдат выйдет из трактира и увидит, что его скакун исчез, он решит, что тот отвязался и удрал к прежним хозяевам, и тут же явится на ферму, заявит свои права, и барана придется вернуть. Мало того, он его, как пить дать, изобьет палкой, а то и снесет голову саблей. Нет-нет, надо придумать что-нибудь другое.

— Легко сказать: что-нибудь другое, а что именно?

— Ну, это уж тебе решать. Я вам тут ничем помочь не могу, мое присутствие, скорее, наоборот, все испортит. А поэтому я лучше, как мы договорились, сбегаю к дяде Альфреду, а потом поскачу вам навстречу. Хоть бы вызволить барана!

Дельфина и Жюль слезли с коня, и он ускакал, а остальные стали держать совет. Девочки надеялись, что солдата все-таки можно разжалобить, а Жюль полагал, что лучше его запугать.

— Жаль, что я не взял с собой трубу, — сказал он, — я бы затрубил ему в ухо и приказал: «А ну, отдавайте барана!»

Селезень же, несмотря на возражения коня, не отказался от мысли отвязать барана и уговорил спутников принять его план. Пока они спорили, из трактира, пошатываясь, вышел солдат. Минуту-другую он, казалось, раздумывал, ехать или нет, но потом напялил на голову фуражку и пошел к барану, явно собираясь двинуться в путь. И тут селезня осенило, словно надвигающаяся опасность подстегнула его мысль. Он вспрыгнул на деревянную лошадку и сказал друзьям:

— Очень удачно, что солдат стоит к нам спиной. Ну-ка, разгоните лошадку, да посильнее, чтобы она докатилась до самого низу, а там еще проехала несколько шагов до ворот трактира.

И вот Маринетта побежала с горки, она тянула лошадку за веревочку, а Дельфина с Жюлем подталкивали ее сзади. Примерно на полпути они отпустили ее и, спрятавшись за забором, стали смотреть, что будет дальше.

Селезень летел вниз верхом на лошадке и крякал во все горло. Солдат обернулся на шум и, стоя посреди двора, уставился на лихого наездника. А селезень, доехав донизу, сделал вид, что изо всех сил пытается осадить скакуна.

— Стой! — кричал он. — Да стой же, проклятая! Угомону на тебя нет!

Деревянная лошадка, будто подчиняясь приказу, замедлила ход на подъезде к трактиру и наконец остановилась у обочины. Колесики ее очень кстати задержала трава, и она не откатилась назад. Селезень соскочил и, не теряя времени, заговорил с солдатом, глядевшим на него, разинув рот.

— Добрый день, господин военный, — сказал он. — Хорош ли этот трактир?

— Не могу вам сказать. Во всяком случае, поят здесь хорошо, — ответил солдат, шатаясь: уж он-то выпил недурно, что правда, то правда.

— Я еду издалека, — продолжал селезень, — и мне нужно отдохнуть. Я не могу скакать целый день без передышки, как моя лошадь. Вот уж поистине необыкновенное животное, другого такого в мире не сыскать. Летит как угорелая, а чтобы она остановилась, приходится каждый раз ее упрашивать. Одолеть сто километров за пару часов для нее пустяк.

Солдат слушал, не веря своим ушам, и с завистью смотрел на бесподобного скакуна, который на вид казался очень смирным. Но поскольку вояка был под хмельком, то не слишком доверял собственным глазам и больше полагался на слова селезня.

• Предыдущая
• 22/26
• Следующая