Голубая книга сказок кота Мурлыки - Эме Марсель - Страница 15

• Предыдущая
• 15/26
• Следующая

— Здорово! — сказала Маринетта. — Но надо еще суметь схватить его за голову, ведь он может в этот момент ущипнуть.

— Вы, конечно, еще маленькие. И все-таки на вашем месте я бы попробовал.

Девочки отрицательно покачали головами и заявили, что никогда не решатся на это.

Вдруг ослик расхохотался. Извинившись, он показал на гуся, который играл в мяч с гусятами на своем лугу. Он ужасно важничал, отпихивал гусыню, распекал гусят за неповоротливость и, хотя был самым неуклюжим из всей компании, то и дело повторял:

— Посмотрите, как делаю я… Берите пример с меня!

Конечно, подбрасывать мяч он даже и не пытался и просто катал его лапой, а поймать и подавно не мог. Девочки и ослик нещадно потешались над ним и кричали: «Разиня!» Но гусь вовсе не считал, что он плохо играет, и не обращал внимания на хохот и насмешки. Когда же, пропустив десяток ударов, он наконец поймал мяч, то совсем заважничал и объявил гусятам:

— А теперь я покажу вам, как делается двойной поворотик. Мамаша гусыня, бросай мне мяч… А вы смотрите хорошенько!

Он отступил на несколько шагов и встал напротив гусыни, которая уже занесла лапку, чтобы послать ему мяч. Убедившись, что все взгляды устремлены на него, гусь надул зоб и крикнул:

— Готовы? Итак, двойной поворотик!

Пока гусыня пыталась попасть по мячу, он завертелся на месте, как недавно вертелись на его глазах девочки. Сначала он поворачивался медленно, но ослик стал подзадоривать его, кричать «быстрее!», и гусь так разошелся, что сделал без остановки три поворота вместо двух. У бедняги помутилось сознание, голова его бессмысленно моталась из стороны в сторону, он сделал, шатаясь, несколько шагов, повалился на правый бок, потом на левый, да так и остался лежать, вытянув шею и закатив глаза. Ослик от смеха катался по траве. Девочки ликовали, и даже гусята, которым следовало бы поуважительнее относиться к отцу, не удержались и, отвернувшись, прыснули. Не смеялась только гусыня. Она наклонилась над гусем и тихонько уговаривала его встать.

— Ну, ну, друг мой, — говорила она, — полно… Это неудобно… на нас смотрят.

Наконец ему удалось подняться, но голова все еще кружилась, и он не сразу обрел дар речи. Как только он смог раскрыть клюв, то начал доказывать, что его неуклюжесть тут вовсе ни при чем.

Маринетта потребовала вернуть мяч.

— Ты же видишь, что это игрушка не для гусят, — сказала она.

— И уж тем более не для таких великовозрастных гусаков, как ты, — подхватил ослик. — Мы все в этом только что убедились, ты был весьма смешон. Так что верни мяч!

— Я же сказал, что я его конфискую, — отвечал гусь. — Значит, не о чем и говорить.

— Я всегда знал, что ты грубиян и врун. Не хватало тебе стать еще и вором.

— Я ничего не украл! Все, что находится на моем лугу, принадлежит мне. И отвяжись от меня наконец! Неужели я стану выслушивать поучения от всяких ослов!

Услышав эти слова, ослик понурился и не посмел продолжать спор. Ему было и стыдно, и горько, он исподлобья поглядывал на девочек, не зная, как себя вести. Но Дельфине и Маринетте было так жаль мяча, что они и не заметили его обиду.

Они еще раз попросили гуся отдать им мяч, но он даже слушать не стал. Он собрался вести свое семейство на пруд и приказал гусыне взять мяч в клюв. Пруд находился за лугом, на опушке леса, и ему пришлось прошествовать вместе с выводком мимо плетня, где стояли девочки и их приятель ослик. Тут один из гусят, самый любознательный, спросил, указывая на мяч, который был в клюве у гусыни, какая птица снесла такое яйцо. Братья захохотали, а гусь сердито сказал:

— Замолчи, ты просто-напросто осел.

Он нарочно произнес это погромче и бросил взгляд за плетень. Ослик был жестоко уязвлен.

Девочки чуть не плакали. Маринетта шмыгала носом, и ослик, пересилив собственное огорчение, принялся утешать их.

— Еще не все потеряно. Сделайте вот что. Через некоторое время пойдите на пруд. Гусь отплывет от берега и наверняка оставит мяч на песке, а вам останется только подобрать его. Я скажу вам, когда будет пора. А пока давайте немного побеседуем. Мне хочется кое-что у вас спросить…

Ослик вздохнул и откашлялся. Он выглядел смущенным.

— Да, так вот… Только что гусь назвал меня «всяким ослом»… О, я знаю, конечно, что я и есть осел, но он сказал это не просто так, а по-особенному. А потом, когда он проходил мимо нас, он сказал гусенку: «Ты осел», как бы желая назвать его дураком, помните? Мне хотелось бы знать, почему, когда речь заходит о дураке, люди всегда говорят: «Он осел»?

Девочки почувствовали, что заливаются краской, ведь им и самим часто случалось так говорить.

— Вот, например, — продолжал ослик, — мне приходилось слышать, что в школе учитель ставит ученика, который ничего не знает, в угол в специальном дурацком колпаке с ослиными ушами. Как будто на свете нет никого глупее осла! Согласитесь, для меня это очень неприятно.

— По-моему, это и в самом деле не вполне справедливо, — ответила Дельфина.

— Значит, вы не считаете, что я глупее, чем этот гусак? — спросил ослик.

— Да нет… что ты… — сказали девочки, но особой уверенности в их голосах не чувствовалось: они так привыкли считать осла глупым, что не могли всерьез в этом усомниться. Он понял, что убедить их в несправедливости такого отношения к ослам ему не удастся. Без доказательств они ни за что не поверят.

— Что ж, ничего не поделаешь, — вздохнул ослик, — ничего не поделаешь… По-моему, малышки, вам пора идти на пруд. Желаю удачи! Если у вас ничего не выйдет, дайте мне знать.

Придя на пруд, девочки потеряли всякую надежду получить свой мяч. Все-таки гусь был определенно не так глуп, как намекал ослик, и сообразил захватить мяч с собой в воду. Мяч плавал на самой середине пруда, подле гусят, которые играли в него теперь с гораздо большим удовольствием, чем недавно на траве. Они плавали за мячом наперегонки, прятали его под крылом, и в другое время девочкам доставило бы удовольствие наблюдать, как они резвятся. Да и гусь был уже вовсе не тот увалень, который стал всеобщим посмешищем на лугу. Он непринужденно плыл, и ни в грации, ни в благородстве осанки ему нельзя было отказать. Он словно преобразился, и девочки, несмотря на обиду, невольно залюбовались им. Но, увы, злобы у него не убавилось, и он крикнул им:

— Ха-ха! Вы, верно, подумали, что я оставлю мяч на берегу? Не такой уж я болван! Я нашел для него надежное место, и вам его не видать.

Гусь, конечно, скрыл от них, что не знал, как отделаться от мяча, так он ему опротивел, и швырнул его в воду, надеясь, что мяч пойдет ко дну, как обыкновенный камень. И сам был удивлен, увидев, что он плывет, но гордость не позволила ему выказать свое удивление перед гусятами. Дельфина еще раз попыталась смягчить его и вежливо сказала:

— Послушай, гусь, ну, образумься, отдай нам мяч… А то нам попадет от родителей.

— Вот и хорошо! Узнаете тогда, как безобразничать на моем лугу! Если я их встречу, то непременно скажу, что они очень дурно воспитывают своих дочерей. Интересно, что они сами сказали бы, если бы мои гусята вздумали играть без разрешения у них дома. Но, слава богу, мои дети умеют себя вести, и этим они обязаны мне!

— Замолчи, ты глуп, как осел, — бросила Маринетта, передернув плечами.

Она тут же прикусила язык, пожалев, что сказала такую обидную для ослика вещь.

— Как осел? — закричал гусь. — Нахалки! Ну, погодите, я вас сейчас так отделаю! Вот только из воды выйду!

Он быстро поплыл к берегу, и девочки, у которых еще не прошли на ногах следы от его укусов, бросились наутек.

• Предыдущая
• 15/26
• Следующая